оставалась, и даже стала ещё более жгучей и интригующей для Анфисы, какая-то тайна...
Тайна древней (ещё ледниковой?) Снежной Королевы... Тайна их древней, сосново-берёзовой Ингрии, Ингерманландии... Тайна всех загадочных предков Герты — и рыцарей-крестоносцев, и масонов, и народовольцев... Тайна того чудесного и загадочного происшествия — когда Герта смогла спастись от неминуемой смерти в Ленинградскую блокаду...
Случись сейчас революция — и Герта, наверное, стала бы как Мария Спиридонова...
Как андерсеновская Герда — идущая освобождать своего Кая с револьвером... Освобождать от многотысячелетней смерти...
…
Уже позже, распрощавшись с Никой, которую няня увела ночевать к себе, чтобы дать Анфисе отдохнуть («Вы же здесь вдвоём до утра не уснёте!..»), и почти засыпая, она — уже далеко не в первый раз — подумала:
«Почему же у Герты нет детей?.. Ведь и отец — он же, кажется, их очень хотел бы!..»
И, ещё глубже погружаясь в сон, подумала:
«А я у своей матери — есть?.. А она у меня — есть?..»
Мать не поздравила её даже на Новый Год...
Беседа за новогодним застольем. Смысл Нового Года. (1965 год).
Уже на следующий день Анфиса чувствовала себя абсолютно здоровой и бодрой, и была безмерно счастлива, что новогодние каникулы она сможет провести вместе с Никой, которая будет это время жить у них, и спать в её комнате, и с которой ей надо было успеть поговорить столь о многом!..
Дядя Паша, отец Ники, должен был срочно улететь в Москву по делам, тётя Стеша тоже в это время была в Москве, и он оставил дочь на попечение семьи друга.
За продолжающимся праздничным столом на кухне разговор опять зашёл о Новогодней Ёлке и обо всей символике Новогоднего Праздника, что очень интересовало и Анфису, и Нику.
Герта сказала (нарезая к чаю тонкими круглыми ломтиками лимон — тоже символика Солнца!..):
«Новый Год — это и самый древний, и самый современный, совершенно советский праздник! И это — действительно — самый любимый наш праздник! Это подтвердят и взрослые, и дети, и простой народ, и большие начальники...
И по сути — это самый революционный праздник!..
И это совершенно не случайно — потому что это праздник Нового Солнца и обновления всего мира, всей жизни, и человеческой, и природной. Это праздник — известный человечеству с самых первобытных времён!..
Первобытный человек чувствовал свою живую и кровную связь с Солнцем, и со всем Мирозданием, гораздо острее и непосредственней, чем человек современный. Мы ведь все ведём свой род от Солнца, всё живое на Земле! Просто мы слишком разучились это чувствовать. И чувствовать, и понимать. И отсюда — все наши проблемы...»
Отец Анфисы сказал (разглядывая сквозь свой свежий ломтик лимона — лампу над столом):
«Ты глубоко права! Без возвращения к Солнцу — мы не построим Города Солнца! И Новогодняя Ёлка со Звездой — это, конечно, модель самой Вселенной, модель Мироздания как такового. И это — Древо Жизни, известное в мифологиях всех народов. И описанное в самой Библии...
И разве эта Ёлка не напоминает — космический корабль, устремлённый к Абсолютной Цели, к Мировому Коммунизму?.. Наша Красная Звезда — это и есть эта Абсолютная Цель, Космическая Цель!..»
Анфиса спросила (по-прежнему, стараясь лучше уяснить для себя этот вопрос):
«Красная Звезда — это не только Марс? Это Большой Взрыв?..»
Отец ответил (погрузив свой ломтик лимона в чашку с чаем):
«Конечно, не только! Её же не Богданов первый придумал!.. Красная Звезда — Красная Пентаграмма — это универсальный космический символ! И тоже известный с первобытнейших времён. Красная Звезда — породила нашу Вселенную! И в Красной Звезде — наше воссоединение и возрождение!..
Красная Звезда — означает и Большой Взрыв, и Космос, и Человека, равного Космосу (вспомните хотя бы рисунки Леонардо да Винчи). Более того, она означает, с глубокой древности, самого Бога — как Абсолютное Солнце, Абсолютный Огонь и Абсолютный Свет...»
Герта сказала задумчиво, помешивая ложечкой чай в чашке:
«Звезда, к тому же, означала Мессию, Спасителя Мира. И это, практически, во всех религиях и мифологиях, у всех племён и народов. Особенно часто употреблялся образ Утренней Звезды. В Библии тоже это есть...»
Ника спросила (почти не в силах оторвать взгляд от большого остроугольного куска торта, подложенного ей на блюдечко няней):
«Мессия — это Герой?»
Герта кивнула:
«Да, Мессия — это, действительно, в мечтах всех народов, идеальнейший Герой! Герой-Спаситель. Тот Герой, что должен быть способен объединить — всех людей, всё человечество, в борьбе за окончательную победу Царства Солнца и Света, Царства Правды, Царства Справедливости...
Всех живых людей, конечно... Пролетарии — это и есть просто живые люди, рождающие потомство. Живущие по законам Природы — а не по законам Капитала. Они и должны — победить смерть! И придти к Бессмертию...»
Отец сказал (протыкая ложечкой свой лимон в чашке):
«Наверное, один из самых прекрасных образов Мессии, идеального Героя, созданный и воспоминаниями, и мечтами человечества, это — Прометей! Это признавал и сам Маркс...
По одной из версий этого древнего и универсального мифа, Прометей зажигает свой факел — именно от Солнца, чтобы передать этот Космический Огонь — людям!..»
Анфиса спросила:
«А Прометей — это Дед Мороз?»
Все за столом дружно и весело рассмеялись...
А Ника сказала, дружески потрепав Анфису за плечо и облизывая губы от крема с торта:
«А Снегурочка — это внучка Прометея! А, может, дочка...»
Отец сказал, отхлебнув из чашки:
«Похоже, что Дед Мороз, действительно, когда-то был Прометеем! И с тех пор каждый Новый Год он навещает своих многочисленных потомков и напоминает им про Огонь. Про тот изначальный Космический Огонь, Солнечный Огонь, который должен гореть и в наших мыслях, и в наших сердцах!..»
Анфиса спросила (покачивая над блюдцем свою чашку с чаем):
«Если древние греки писали, что Прометей потом стал царём скифов, то Дед Мороз — это и есть этот царь скифов?»
Отец, подняв вверх указательный палец, и удовлетворённо кивнув, сказал:
«Очень похоже, что так!..»
Герта сказала, допив свой чай и аккуратно поставив чашку в самый центр блюдечка:
«Как раз из культа и праздника Огня и Солнца, который праздновался именно в эти дни, в дни Зимнего Солнцестояния, и выросла вся культура наших предков: скифов, сарматов, славян... Да, можно сказать, что и почти всех народов!..»
Отец сказал, отодвинув от себя чашку, и с особо загоревшимися глазами, и подкрепляя свои слова энергичными жестами правой руки:
«А разве сама наша революция — не выросла из этого культа и праздника Огня и Солнца? А разве сам наш космический прорыв — гагаринский прорыв — не вырос тоже из этого праздника и культа? Разве не сила Огня и Солнца — оторвала нас от вековечного притяжения Земли — и вознесла нас к звёздам?..
Мы ещё очень плохо знаем эту силу! Но во всём Мироздании — нет силы более могущественной! И эта сила — в каждом человеке, в каждом из нас! И мощью этой солнце-огненной силы — мы преобразим весь наш нынешний несовершенный мир! Если сумеем познать эту силу, и поверить в неё! И если сумеем мощью этой силы — преобразить самих себя!..»
Ника спросила, задумавшись:
«А мы научимся летать? То есть, без всяких самолётов и ракет?..»
Отец воскликнул:
«Конечно, конечно, Ника! Все эти наши самолёты и ракеты — это только временные костыли! Когда мы сможем, по своей воле, превращаться, в любое время, в чистейшую лучистую, лучезарную энергию, как об этом мечтал Циолковский, и не только он один — зачем нам вообще будет вся эта нынешняя техника, вся эта промышленная цивилизация, разрушительная и для человека, и для Природы?
Мы научимся беспрепятственно перемещаться по всей Вселенной со скоростью самой мысли! А скорость и мощь нашей мысли — она ещё возрастёт и в тысячи, и в миллионы раз! И что тогда будет невозможного для нас?..»
Анфиса спросила (чайная ложечка стояла в её пальцах, опираясь задним кончиком на центр крестика на узоре клеёнки, покрывавшей стол):
«Мы станем как боги? Как титаны?..»
Отец воскликнул, почти яростно, быстро отхлебнув ещё чаю из чашки:
«Аня, мы и есть — боги, мы и есть — титаны! Мы просто не знаем самих себя! И если не провалимся снова в гнилое мещанское болото — то мы сможем не только Землю, но и любой из самых холодных и страшных миров превратить в такой прекрасный и цветущий сад, где не будет — ни болезни, ни смерти, ни зависти, ни злобы, ни слёз отчаяния и боли!..»
(Он рубанул рукой воздух над собой...)
«Наша великая грядущая Мировая Коммуна, общество Всечеловеческого Братства, в масштабах сверх-галактических, так великолепно описанное у Ивана Ефремова, это и будет — действительный Рай!.. Только побороться за него — ещё придётся не жалея себя...»
Герта сказала, с грустной задумчивостью:
«Мещанское болото имеет свойство засасывать в себя не только отдельных людей — но и целые государства...»
Отец, тоже как-то невольно взгрустнув, сказал:
«Даже если мы провалимся в самый ад, и забудем о себе, кто мы... То — всё равно: в один прекрасный час, пусть даже это будет самая крохотная искра от изначального Прометеева Огня — но она вновь пробудит нашу память! И мы вспомним всё!.. И снова начнём наше восхождение!.. И мы будем уже и опытнее, и мудрее...
Ленин научил нас, что если мы войдём в Огненное Дело Революции — настоящей Мировой Революции — войдём по-настоящему сознательно! — то этот Огонь возгорится в каждом из нас!.. В этом Огне — сила к осуществлению любых, самых дерзновенных человеческих мечтаний! В нём — все силы Космоса, все звёзды Космоса!.. Само Бессмертие!..»
Путь в Рай лежит через буржуазный Ад
Анфиса и Ника после этой застольной Новогодней беседы долго не могли заснуть, и всё обсуждали поднятые, уже в который раз, за этим столом вечные вопросы...
У Анфисы возникло стойкое чувство, что и отец, и Герта почти твёрдо знают, что «провал в мещанское болото» в нашей стране почти неизбежен, но стараются поддерживать какую-то надежду и чувство оптимизма во всех собеседниках, особенно у детей, у Анфисы и у Ники. Но что прямого пути в Рай, кажется, действительно нет. Чтобы придти в Рай — надо пройти через Ад. Так говорит отец.
В этом есть и какой-то высший таинственный смысл, и даже какая-то высшая справедливость. За настоящий Рай — то есть, за настоящий Коммунизм — надо заплатить очень дорого. И чтобы стать Настоящим Человеком — надо пройти через величайшие и труднейшие испытания...
Ника была согласна с Анфисой, она тоже думала и чувствовала что-то подобное. И образ Ада для них обеих прочно ассоциировался со страшной Громовой Луной из их самой любимой фантастической повести Эдмонда Гамильтона, где герои этой фантастической драмы, в этом жутком и смертельно опасном мире, среди непрерывно извергающихся вулканов и морей раскалённой, расплавленной, огнедышащей лавы, должны были добыть чудодейственный ЛЕВИУМ. И выжили в этой борьбе лишь немногие из них...
Хотя, наверное, ведь самый страшный — это буржуазный Ад! Ад человеческого эгоизма, жадности и ненависти...
И Анфиса, и Ника, в конце концов, согласились обе, что к настоящему Коммунизму можно придти только в результате какого-то величайшего и
