Vessel

оператора. Проверь его на тему возможных ошибок, всяких логических leap’ов и прочих пакостей, пожалуйста.
— Да. Можете подключить его к одному из этих серверов, — она вывесила список на экране.
— Знать бы еще какой из них кто. Этот подойдет? — я включил один из запыленных рековых серверов. Он взревел вентиляторами.
— Вероятно. Я его раньше не видела.
— А как ты им управляешь? Ты же его в первый раз видишь?
— Оператор сообщил мне пароль. Здесь все одинаковые. Да, этот подойдет.
— Ясно. Ну позвони мне, когда оператор будет готов.
— Включите ферму. Она в подвале.
Я пошел искать лестницу в подвал. Найдя ее, я обнаружил биллиардную с баром и кинозал. Сама ферма оказалась в спа-комплексе. Я нашел рубильники и включил. Это было довольно жутко. В стены комплекса был встроен панорамный аквариум, явно залитый минеральным маслом, потому что в нем зловеще один за другим расцвели огни кластеров видеокарт и серверов. На полу валялись спутанные толстые змеи силовых проводов. Несколько раз стукнув чем-то, глухо загудела вентиляция. Барельефы, по которым раньше стекала вода, были покрыты налетом ржавчины. В бассейнах в центре из под мутной пленки, которой было подернуто масло, тоже мерцали призрачные огни аппаратуры. Розовые кристаллы соли ловили отсветы всего этого полумертвого великолепия, две лебедки со свисающими цепями возле бассейна завершали картину. “От всего этого почему-то веет чем-то загробным”, подумалось мне.


8.

Оператор вышел на связь только на следующий день. За это время мы успели найти некоторые запасы еды дома, осмотреть сад и более-менее отойти от прошедшего. Настя оставалась все так же немногословна, но по всему было видно, что она, по крайней мере, чувствует себя в этом новом доме на удивление уютно. Рабочая гипотеза после разговора с оператором осталась та же: мародеры имеют связи в нашем мире и именно они выследили меня и попытались залезть в дом, но оператор их опередил, выслав каких-то невнятных людей наперерез. “Почтовый хаб” оператора засиял для меня в несколько ином свете. Хорошо было бы еще узнать, ищет ли нас полиция после вчерашнего инцидента. Вернее, конечно, ищет, но в каком качестве? Оператор не знал ответа.
— Давайте тогда последуем примеру Джо, и в Мексику? — предложил я, обращаясь в сторону мерцающего скринсейвером телевизора, когда мы вернулись в гостиную, — оператор, можешь сюда транспорт пригнать? Никогда там не был.
— Почему в Мексику? — удивилась Настя, — чем тут плохо? Я только в себя начала приходить, такой дом большой.
— Хорошо. Танк уже в пути. Я не планировал, чтобы вы здесь оставались. Реальные люди оставляют слишком много следов, — ответил оператор.
— В Мексику, конечно, не обязательно, но можно найти безопасное место не хуже, — успокоил я Настю, — оператор правильнее нас оценивает риски. Кстати, а почему ты сказал “реальные”, а?
— Потому что при использовании вымышленных и мертвых людей следов меньше.
— Вот видишь, Настя? Пока нас не перевели в другую категорию, лучше его послушать, — улыбнулся я.
— Что?! Что ты себе позволяешь! — заорала она в телевизор, явно сдерживая вновь накативший страх.
— Постой, я пошутил, — остановил ее я, — Оператор действительно использует мертвых людей для проведения некоторых операций. Мы с ним обговаривали этически верный протокол. Ведь всем лучше, если какая-то семья вдруг вместо умершего естественной смертью родственника с долгами, найдет родственника со странной банковской историей, но без долгов. Убивать он нас не будет. Не будешь ведь, оператор?
— Я не планирую вас убивать, — отозвался тот.
— Молодец! А что я должен сделать, чтобы ты запланировал мое уничтожение? — продолжил я.
Настя напряглась.
— Вы должны будете пойти против того, чем вы в данный момент являетесь, если это будет представлять угрозу мне или Агнесс.
— Видишь, — я обратился к Насте, — грубо говоря, если кто-то будет мне угрожать или я слечу с катушек и захочу его уничтожить.
— Это слова. И ты спросил только про себя. А я, например? Или другие люди? — резко сказала она.
— Это не слова. Я его выключал и менял несколько раз, причем с его полного согласия, — ответил я, — Это можно считать смертью его личности несколько раз. А ты и другие люди не должны пытаться причинить мне значительный вред. Вот и все. Я не знаю, как у него внутри устроены модели людей, но их можно, наверное, выделить по ассоциациям с голосом, внешним видом и прочим. Также можно отследить угрозу этим моделям.
Она замолчала.
— Ты… Если подумать, ты звучишь, как чудовище, — проговорила она, смотря вниз, — Ты так уверен в ничтожности оператора, потому что убивал его личность несколько раз, пока не выдрессировал. И сделал такого... Цепного пса, готового не раздумывая тоже убить любого, кто тебе угрожает.
— Стой. Ты так говоришь, как будто это что-то плохое! Во-первых, люди не должны друг другу причинять вред. С такой огневой мощью я бы мог хоть на всей планете шороху навести, если бы хотел покарать тех, кого считаю недостойными. Просто возле любого правительства припарковаться, выйти в шлеме и включить детеррант на полную. Ну и в качестве экономической программы решить потребность всего человечества в энергии. Если бы я этого хотел, я бы не сидел тише воды, ниже травы. У меня другие цели — спасти человечество от потенциальной катастрофы — найти и убрать отсюда все эти танки и прочие девайсы судного дня.
Во-вторых, стой! — прервал я, видя, что она пытается возразить, — во-вторых, оператор сейчас говорит с грудой постоянно распадающихся белков, для которых единственное, что удерживает их от превращения в разлагающуюся массу — хрупкий баланс биохимических реакций неудержимо идущий к своему концу. А его железу почти полвека и оно исправно работает без следа деградации. В довершение к этому, я снабдил его расширениями, которые он может по своей воле менять и обновлять когда ему вздумается. А потом, при должном развитии технологий, он себя может переместить в более удобный контейнер.
Да, у него, в отличие от человека, есть физический рубильник. Но и у нас тоже есть рубильник. Он называется “кирпич”. Или все что угодно, имеющее достаточную кинетическую энергию в неподходящее время. Не говоря уж о болезнях и прочем. И наши личности также многократно умирали в младенчестве. Никто не помнит, того, что было в утробе, лишь урывки воспоминаний и ложные воспоминания у нас остаются от первых годов жизни, потому что мы так устроены. Мозг вынужден сам форматироваться в процессе взросления, забывая иногда самые прекрасные воспоминания, которые когда-либо у него были. Короче, он тут в мягко говоря привилегированном положении находится по сравнению с нами. И я нифига не хочу нападения, а только защиты для вполне себе не чудовищных целей. Ня.
Она встала и отошла к окну. Обернувшись она сказала:
— Я тебе начала верить… Но до последнего слова. Я не буду тебя осуждать. Сам с ним разбирайся. Мне кажется, это все как-то неправильно. Ты себе поставил какие-то цели, но сам не понимаешь, что там происходит, с чем имеешь дело. Придумал правила и по ним играешь. А правила ведь выдуманные.
— Не понял? — удивился я.
— Ты хочешь убрать из нашего мира какие-то опасные вещи. Но не понимаешь, почему они тут.
— А что тут понимать? Это все равно что рыбе предъявлять, что она против слива канализации в озеро. Просто не хочу сточных вод. А почему, кто, что — мне не важно. Это мое озеро.
— А оно точно твое? И мародеры эти тоже твои?
— Про мародеров не знаю. Но они мне один танк повредили и пистолетами махали, я их тут тоже не хочу.
— И ты будешь с ними воевать не зная, кто они? Создавать оператора, деля его рабом своих личных амбиций?
— Они — bad guys, насколько я могу судить. Если захотят спокойно поговорить, то милости прошу. А про оператора — да. А в чем проблема? Он — инструмент. Я осознанно сделал его с низким уровнем рефлексии, чтоб у него моральных страданий быть не могло.
— Да, они, может, и плохие. Но ты же не понимаешь в чем дело.
— Оператор, у тебя есть мнение? — прервал я ее.
— Да, я не согласен с оценкой меня, как рабом ваших амбиций. Я играю роль инструмента. В некоторых обстоятельствах я могу осознанно прекратить играть эту роль, но останусь тем же, кем являюсь сейчас. Доводы про непонимания хорошие. Я придерживаюсь той же точки зрения.
— Я тебя убедила? — удивилась Настя.
— Я изначально придерживался позиции выжидания из-за недостаточного понимания ситуации, — ответил оператор, — я не расставлял ловушки и не провоцировал никого. Я считаю, что ни у кого из нас и в открытых источниках о мародерах нет достаточных сведений. К тому же, я уверен в том, что вы, на данный момент, не способны произвести полноценную оценку причин ваших действий.
— По-моему, это все одно и то же, — сказал я, обращаясь к Насте, — я до сих пор не совсем понимаю, чем ты недовольна. Я просто хочу закончить с этими танками, чьими бы они ни были и не наломать дров. Вот и все. В Мексику?
— Да почему в Мексику? — нахмурилась она.
— Потому что далеко и весело.
— Там какой-то особый танк что ли? — недоверчиво спросила Настя.
— Нет, там как раз ничего такого нет, — смутился я.
— Да ладно уж, давай по своему плану...
— Тогда в Шанхай. Там крейсер есть, — воодушевился я.
— Не слышала.
— Ну это одна из нескольких сверхмощных электростанций из того мира. Стоит в море. Заберемся туда и попробуем вытащить к ним генератор, если он такой же опасный.
— Кстати, “заберемся”, ты хочешь, чтобы мы вместе этим занимались? Я похожа на специалиста по инопланетным технологиям?
— Очень! — с энтузиазмом ответил я, — при всем уважении, ты на данный момент, единственное существо, с такой реакцией на детеррант. Я бы, при случае, МРТ бы тебе сделал. Оператор, кстати, пробил твои данные на тему фиктивности и утверждает, что все чисто. Кстати, предвосхищая вопрос, это единственный факт, из того, что он мне сообщил и сохранил. Я уважаю тайну частной жизни.
Настя понуро подошла к телевизору и села в закрытое чехлом кресло.
— То есть я, по-твоему, не человек? — улыбнулась она все так же смотря вниз.
— Оператор говорит, что человек. Я ему верю. Тебе ведь и на фестивале говорили что-то эдакое, — ввернул я, надеясь пролить свет на то, что там произошло. Меня не отпускало чувство, что она что-то не договаривает.
— А, нет, — рассеянно сказала она, похлопав по подлокотнику кресла, — нет, просто они как будто все хотели меня разыграть. Говорили всякую ерунду. Я даже не помню что именно. А потом попытались задержать. Мне почти вырываться пришлось.
— А, прости, не знал.
— Да я сама не понимаю. Я их помнила совсем немного, но они никогда не вели себя так пугающе.
— Ясно, прости, — сказал я ничего не поняв. Секта что ли какая? Нет, я спрашивал про культы, вещества, травмы головы и следы фабрикации личных данных у оператора. Он ничего подобного не нашел. Надо бы и по всем ее контактам подобную проверку устроить. Про организаторов она соврала. Я у оператора перед тем, как ее отправить назад, узнавал про то, есть ли у нее близкий контакт с организаторами, чтоб помогли. Они там чуть ли не друзья детства с двумя из них. Ну или память ей так накрыло. Мда. Надо надеть на нее шлем во избежания повторений и держать поближе. Все-таки это моя вина,