Умер человек, говорят, что хороший

Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:
– Что-о?
– Да, Игорь Храбриков умер, – повторила моя бывшая одноклассница Маша Хмелева, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, недавно воцерковился, стал отцом. И вот… такая мучительная смерть после долгой болезни. Ужасно!
Она говорила и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.
Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала.
От этого меня покачивало. Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе.  И я наверняка производила такое же впечатление. Впрочем, уверена, окружающим было все равно. Как всегда.
И сейчас ноги подогнулись, как тогда.
Игорь умер.  
– Как думаешь, за что? – вопрошала Хмелева. Словно провоцировала.

...

Пять лет назад я перебралась в Москву со своим парнем Матвеем после окончания института. Только нашла работу.  И тут выяснилось, что я беременна. Мой парень, как запоздало выяснилось, хотел познать жизнь и прожечь ее в столице. Дети в его планы не входили.  Лет десять – точно. Он смылся.
У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только-только устроилась, но сделать аборт… либо вернуться в плен родного городка к уставшей. В двушку, где проживали мама, папа, лежавший  после инсульта,  моя младшая сестра.  
Вот так отречься от мечты детства?
С другой стороны… вдруг я пожалею, что не родила, скажем, лет через пять-десять? Первый аборт может оказаться фатальным. Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут. Если они вообще будут… Буду проклинать себя.

Оставив ребенка, буду думать: «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела, реализовалась», превращусь в озлобленную «яжемать»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила…» – а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет. Страшно!

...

Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.
– Аборт, конечно, – сказала 35-летняя Вита, моя старшая подруга. Красивая, моложавая. Да, в 22 года мне казалось, что 35 – это уже ого-го. Молодой женщин в таком возрасте точно не назовешь. Ха-ха. Так что именно «моложавая».
– А если не смогу?
– У меня они были, но в тридцать захотела ребенка – родила. Надо сначала самой состояться, –  говорила Вита.
Я склонялась к той же мысли.
– Убийца! – отрезвила меня другая приятельница, Анна, неожиданным воплем. – Я пять лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.
– Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты Нику доводишь? У нее тяжелая ситуация!
– Да и пусть! Ника твоя готова убить человека. Тогда и захлебывайся собственными слезами! – взвизгнула Анна.
– Я вот растила ребенка одна… – вклинилась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться в чужие беседы  – некультурно, но была в таком состоянии после Аниного пассажа, что не могла и слова проронить.
– Мне было тяжело. Ну и что? А вы  хотели легкой жизни? Предохраняться мы не умеем, а потом по хирургам бегаем? – отчитывала незнакомая дама.
– Эй, тетя, полегче, – возмутилась Вита. – Вас вообще не спрашивали. Сидите и ешьте.
– А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!
– Вот именно! – поддержала Анна. – Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве!
– Уж не нагнетай. Не все, – встряла Вита.  
Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.

...

Я приехала на праздники  в родной город, решив прерывать беременность там, если надумаю.
Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?
Странным девочкам не прощают ошибок. А уж если они внешне неидеальные…
Даже не пожалуешься   на несправедливость, ища элементарного сочувствия. Это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?), или снисхождение у девушек («Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает, не ной, мысли позитивно, надо улыбаться…»).
Я с детства мечтала о яркой жизни, уехать в столицу, например, путешествовать, с тех же лет слышала:
– Кому ты нужна? Много хочешь! Нашлась тут умная / красивая / особенная.
Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась неидеальной внешне.
Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.
Осложнялась жизнь тем, что до девятого класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила – «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».
Я его послала куда подальше.
В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:
– Так ей и надо!
Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами. Звереныши!
Я тогда пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу – бить гаденыша. Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».
– Но вы же видите, мне нос разбили!
Она изрекла патетическое:
– Не просто же так, Ника! Значит, сама напросилась. Ты же знаешь, какой у Игоря характер. У других девочек нет таких проблем. Может, поищешь проблему в себе?
Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?
И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли что ему не нравится!
В общем, до самого ухода в колледж я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.
Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.

...

Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была нужна, неприкаянная.
Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь.
Решение показалось мне единственно верным.
Я почувствовала, как снисходит успокоение.
И тут увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря Храбрикова. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая девушка. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию. Мне-то он казался монстром.
– О! – заметил меня он и остановился.
На тот момент мы не виделись уже семь лет. Странно, что Игорь меня узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, изменила прическу.
Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.
– Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. Приобняв свою пассию, ушел. Его подруга заливисто расхохоталась, словно ей было пятнадцать.
Меня  пронзило разочарование.
Нам по двадцать два, а я по-прежнему «Ника-дура». Хотя мы  - давно уже взрослые люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.
Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих.  Сомневаюсь, что своих отпрысков он воспитает.
Учителя же станут говорить, что мои дети сами виноваты.
Я не хочу всего  этого по второму кругу.
Нет!

...

Вроде ничего особенного. Ну обозвал бывший одношкольник-идиот, а его пассия оказалась такой же незрелой девушкой, коль нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.
Я вспомнила эти ужасные школьные годы.
В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе.
«Уехать, уехать, навсегда!»

...

Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.
– Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то – вряд ли.
– Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.
– Так я бы на твоем месте и радовалась, Никуша! Неужели у тебя к нему возникло сострадание? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?
– Помнишь.
– И называл тебя чувырлой.
– Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Машунь. Ты хранишь в воспоминаниях мои школьные годы лучше, чем я сама. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, напишешь мою биографию, ладушки?
Казалось, Маша сарказм уловить не могла.
– Как скажешь, Ник! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь обычно не интересуются.
– Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы обо мне хоть кто-то узнал.
Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: «А помнишь?..»
Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!
Откуда  берутся такие Маши-Игори? И для чего?
–... и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь куртку твою новую порезал… – продолжала школьная «подруга».
– А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.
Маша замолчала.
Стоило ожидать. От такой-то «преданной» подруги.
Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того как по моему сценарию сняли первый фильм, его показали по телевизору. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь, Ника!»
А то!
– Да ладно тебе, Никуш, – подала голос Машуня, – это же давно было. Просто мне Игорь тогда очень нравился… Мне тоже хотелось с ним тусоваться! С его компанией... Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох. И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... Он явно нарц! А я ведь правда была в него влюблена. Истеричкой стала из-за него. Его смерть – всем нам урок!