уходил домой. Он рассказывал мне о своей семье, об учебе, о том, что пошел в мед вопреки родителям. Я призналась, что тоже ушла из школы сразу в техникум, да еще в технический, хотя мечтала быть врачом. Больше о себе я ничего не рассказывала, а он не спрашивал. Мы говорили о поэзии, о фильмах, о музыке. Спорили по пустякам. Дни пролетали, я принимала человеческий вид. Нормально ела, а он, частенько, приходя на работу, приносил мне мороженое. Мама проведала меня только раз. Я спросила об отце, но как поняла, она ему не сообщила. Больше ко мне никто не приходил.
Как-то после прогулки я увидела свою сумку, с какой ездила на занятия. Взяла ее, но открывать боялась. Так и сидела с ней час или больше. Наконец решилась и была сильно удивлена. Стопка писем лежала на дне. Я взяла их и, увидев знакомый почерк, убрала под подушку. Сама же забегала по палате. Ложась спать, переложила их на тумбочку.
Валерий Анатольевич пришел и прежде чем идти в ординаторскую, зашел поздороваться. Увидел письма, подошел, пристально посмотрел на меня, потом на них, задумался и вышел.
Письма. Я смотрела на них, как смотрела бы на змею или крысу, боясь дотронуться и не в состоянии избавиться. Их было двадцать два. Я на автомате, скользя по ним взглядом, сосчитала, сверху вниз, затем наоборот. Получалось, что Сашка присылал их по два в неделю, или даже больше. А быть может, там были и не только от него. Я не проверяла, я видела верхнее, и мне было достаточно, чтобы снова отдаляться от всего, что так старательно Валерий Анатольевич открывал мне, или же я сама возвращала, благодаря его усердиям. Принесли завтрак, но тут же забрали, не поставив даже на тумбочку. Что подвигло так поступить медсестричку – не знаю, но практически сразу пришел Валерий Анатольевич. Я повернула голову и вымученно улыбнулась. Я уже узнавала его шаги, даже когда он шел не один, я слышала его дыхание и, быть может, ощущала его настроение и чувства, когда он протягивал руку к дверной ручке. Это было загадкой для меня, но я всегда предчувствовала его появление. Войдя, он как всегда улыбнулся, но тут же смущенно стал искать точку опоры для своего взгляда. Обведя глазами полукруг, сделав небольшой вздох, он посмотрел на меня.
- Валерий Анатольевич! Ну не мучайте себя, не заходите так часто, Вам же неприятно мое общество.
- Почему ты так решила?
- Знаю!
- Ошибаешься. Мне приятно тебя видеть, мне нравится с тобой беседовать. Мне по душе наши прогулки.
- Вот зачем вы лжете?
- Я всегда говорю правду.
- Не стану оспаривать. Только…
Повисла пауза, он переступил с пятки на носок и снова на пятку. Я молчала, не зная, как правильно сказать, чтобы не обидеть. Придвинул стул ближе и присел, пряча ноги. Он стеснялся своего роста, размера ноги. Я это давно поняла и это меня забавляло. Быть может, именно этот его маленький пунктик, делал нас слегка равными. Я – запутавшаяся, едва достигшая совершеннолетия девчонка из неполноценной семьи и он – взрослый мужчина, доктор, из дружного, большого рода. А иначе как можно было объяснить многочасовые беседы и долгие прогулки на глазах у четырехэтажной клиники, с тремя корпусами?
- Виктория!
- Да, Валерий Анатольевич?
- Ты снова не завтракала.
- Нет. – сказала я просто и ждала, внимательно глядя на него. Он ссутулился.
- Но это же не правильно.
- Наверное. Только… Понимаете… Я не могу есть так рано. Я никогда не ем раньше двенадцати. У меня так устроен организм. Находясь здесь, я пересиливала себя и…, - я сделала небольшую паузу, посмотрела ему прямо в глаза, а не просто в лицо и добавила: - и только из-за Вас. Из-за уважения к Вам. Можно я буду пропускать завтрак?
- Можно! – засмеялся он. – Если обещаешь пить хотя бы чай.
- Я бы еще и булочку схрумкала. – сказала я и поняла, сейчас разревусь. Отвернулась к окну, прикусила губу.
- Где же делось твое настроение?
- Осталось во вчера.
- Вика!
- Да.
- Можно спросить?
- Вам все можно, вы же мой врач. А врачам и священникам полагается задавать вопросы, чтобы излечить.
- И что же может вылечить священник?
- А вы это хотели спросить?
- Нет. Но хотелось бы понять. Я – атеист.
- Я тоже, думала, что атеистка. По крайне мере в школе по атеизму была пятерка, да и в техникуме тоже. А оказалось – просто безбожница.
- Это как?
- Хотите признания? – я повернула к нему голову, и уже не стеснялась мокрых глаз, хотя слезы по-прежнему не выбегали дальше век.
- Хотелось бы простой беседы по душам.
- Вот! ПО ДУШАМ! А говорите – АТЕИСТ! Вы верите в бога больше священнослужителей, иначе бы не стали доктором.
- Возможно. Не думал об этом. Так как насчет очередного душевного разговора?
- Валяйте!
Он усмехнулся, но замечания не сделал.
- Значит, ты причислила себя к неверующей. В чем разница? Мне-то казалось, атеист и есть безбожник.
- Странную тему мы сегодня избрали. Вам так не кажется? У меня один отец – летчик, второй парторг. Первый – утверждал, что не встречался, даже там, над облаками, но постоянно поминал всевышнего. Хоть и смутно, но я помню, как его родители, стало быть – мои дед с бабкой, ходили в церковь и он, иногда, с ними. Веровал ли? Сомнительно. Второй отец – научно доказывал, что бога нет, в церковь не хаживал, даже более того – на пасху мог ремонт делать, но заповеди соблюдал и считал грехом не только убийство или воровство, но и взяточничество, и насилие над детьми. Атеист – но с верой. Теперь я – на всех уроках истории и атеизма, отчего-то, всегда стыдилась утверждений, что души нет, а человек бесследно исчезает. Уж не знаю отчего, но я не боюсь бога, а вот Ленина и Сталина – да. Не от рассказов родных, не из-за учебного материала, об их жестокости. Как ни странно, но я плохого, ни о том, ни о другом не слышала от своей родни. Даже, наоборот, в семье не избавились от уважения к ним и не стыдятся этого. Я, отчего-то, сама вбила себе в голову, что они, Ленин и Сталин, сидят где-то там, высоко-высоко, все видят и слышат и, рано или поздно перед ними придется держать ответ. А может я с ними встречалась? В прошлой жизни или при первой кончине. Не знаю.
Валерий Анатольевич внимательно слушал и не перебивал.
- Что, каша у меня в голове?
- Я не психолог, чтобы судить. По мне так нет. Каждый имеет право размышлять в разных направлениях.
- Так о чем Вы хотели меня спросить? Уж не о том, грешна ли я? Грешна, как и все. Я же человек!
- Виктория! – он засмеялся. – Ты иногда вводишь меня в ступор похлеще профессоров психиатрии.
- Да ладно! – махнула я рукой и поняла, он снова потушил жар в моей душе, ничего не делая. – Спрашивайте! Я сегодня открыта для откровенного разговора.
- Я хотел спросить о письмах. Мама приходила?
- Нет. Она занята, у нее работа. Я всегда болею сама, с детского садика.
- Тогда откуда письма?
- И от кого? – улыбнулась я. – В сумке нашла. Видно мама решила, что я должна их все прочесть, раз они мне приходили. Я, только вчера, за все это время, что тут нахожусь, заглянула в сумку. От кого? На первом вы, как и я, можете прочесть отправителя сами, остальные я не разглядывала.
- Может, стоит познакомиться с их содержанием?
- Зачем?
- Там может быть нечто важное.
- Там сплошная ложь!
- Виточка!
- Только не говорите со мной как с ребенком!
- Даже не думал. Пойдем, пройдемся. Сегодня погода просто замечательная.
- А как же рабочий день?
- Да ну его! Один раз можно.
- Нет, не сегодня. Сегодня я буду самостоятельно бороться с собой.
Он пожал плечами и ушел. Но в пять вернулся снова и стоя у двери, заявил:
- Прогулка! Перерыв в самобичевании полезен.
И мы пошли. Сначала по больничным аллеям, затем вокруг больницы, потом сделали кружок чуть дальше. Дошли до скверика, прошлись и направились назад. Думаю, мы смешно выглядели. Он – худой и очень высокий, ссутулится, чтобы не выглядеть каланчой, руки за спиной, сцеплены в замок. Шагает, гордо смотря вперед. И я – совсем девчонка, с потупленным взглядом, рассматриваю асфальт. Руки в карманах. Худая настолько, что вещи как на вешалке. Волосы отрасли и непослушно торчат в разные стороны, завиваясь, как им вздумается. Да и лицо бледное, синяки под глазами.
- Поезжай-ка ты домой! – неожиданно сказал Валерий Анатольевич, когда мы подходили к больнице.
- Зачем? – испугалась я. – Не хочу! Мне там и делать нечего. Да меня там никто и не ждет!
- Поезжай! Дома лучше, чем в палате на праздники сидеть.
- Какие праздники?
- Майские! Хорошо жить без забот! – усмехнулся он. – Говорят, только счастливые времени не замечают.
- Да, счастье просто бьет, да все по голове!
- Все изменится и будет лучше, чем было.
- Буду надеяться.
- Вика, у тебя вся жизнь впереди!
- Само-собой! Какой бы длины не была.
- Что за упаднический настрой?
- Просто я реально смотрю на многие вещи.
- Хорошо – убедила! Звони маме, пусть приезжает.
- Не хочу!
- Ладно, давай так. Я ей сам позвоню, ты поедешь, на все праздники и будешь мне звонить, сколько захочешь раз на день в любое время.
- Типа – отчитываться, что жива, здорова.
- Ты кого хочешь обидеть, себя или меня?
- Глупость сморозила. Я же девочка, мне простительно!
- Тебе много простительно и не потому, что ты девчонка, а в основном, оттого что замечательный человек.
Ох, как же мне хотелось сказать: «Да откуда вы знаете? С чего вы это взяли? Разве хороших людей отфутболивают как мяч?!» Но я промолчала, лишь искоса глянула на него.
- Договорились, звонить будешь? – я молчала. – Вика! Я буду скучать. Но я не могу сам звонить. Пойми, мама не правильно поймет, будет засыпать вопросами. Позвонишь?
- Да.
- Мы же не просто врач и пациент. Я, надеюсь, мы друзья?
- И подруги… Позвоню. И не раз. Еще сами будите просить, чтобы звонила реже.
- Не попрошу. И это. Если отвечу не я, а мой папа, не бросай трубочку сразу.
- Хорошо, не буду. А что передать? Привет или может, пароль придумаем?
- Ребенок ты еще, хоть и стараешься быть взрослой!
- Теперь поняла – буду вежливой и культурной. Поздороваюсь, представлюсь и попрошу передать, что у меня все просто зашибись!
- Письма прочти! – попросил Валерий Анатольевич и, открыв передо мной дверь палаты, сказал: - До завтра!
- До завтра! – ответила я и закрыла за ним дверь.
Смеркалось. Жуя кусок хлеба, без ничего, просто мягкая горбушка сиротливо отдалилась от каши непонятного цвета и была несчастна, как и я сама, глотая остывший чай, я смотрела на пачку писем и размышляла – положить их в сумку или выбросить прямо здесь? Зашла медсестра, перебила мои мучения.
- Ты снова не поела?
- Мне надо похудеть.
- Зачем?
- Оперировать легче!
- Да у тебя и так кожа да кости! Оперировать! Это с чего вдруг?
- Почему вдруг?! Я что, зря тут валяюсь?
- Заболела, вот и лежишь. Ой, не морочь голову. Домой когда?
- Да на праздники выпроваживают. Говорят – сходи, посмотри на дом родной, простись!
- Вот что ты мелишь?!
- Я не мельница.
Медсестра присела:
- Что, правда, решили тебя прооперировать?
- Ага!
- Что именно?
- Так голову. Обнаружили, что мозгов мало, вот донора ищут.
- Не язык, а помело! И за что Валерию тебя удружили?! – она забрала тарелку и стакан. – Вон сколько нормальных больных. Ему практика нужна. А он с тобой, дурой, нянчится.
- Так нарочно же и дали, чтобы потом, в бою, так сказать, легче было!
- Выписывайся ты уже.
- Не надейтесь! Я тут надолго. И мучатся вам со мной, до самой пенсии.
****
Первое мая. Проснувшись утром, я не сразу сообразила что дома. Умылась, оделась и села на
