ЛИКВИДАЦИЯ БЕЗГРАМОТНОСТИ

разное, может вы тайные масоны?
— Гапона, не тронь меня. Иначе евреи твою семью изведут до седьмого колена
— Ого! За непослушание меня начальник разжалует или усадит на насест? Я знал ты не прост! Если бы не твой фанатизм, Ваня, я бы давно ушёл на вольное поселение. Откуда тебя такого упрямого принесло? Пожалей себя, иначе, до весны не дотянешь, говори... Вот дуровер, ты при начальнике, ну как тот еврей, вслух, пошли Господа к чер-тям собачьим, а про себя верь. Мысли-то пока не читаются. Почему же начальник остриг даже епископов, а тебе позволяет носить бороду. Может, тайный еврей?
— Не тронь меня, валенок. Слушай песню
— Поначалу обчекрыжу зуб мудрости. Башкой-то не крути, корни обломаю.
В клуб вбежал Флор, бросился развязывать поникшего Мытаря, с криком:
— Изощрены палачи, не разумеют, что стали жертвами козней своих. И гореть им…
— Я с Христом буду вечно в Царствии, — выговорил Иван.
Гапона выключил песню «Валенки», облил водой поникшего Ивана, сказал:
— Флор, я лишь чуть уколол его, а он сомлел.
Вошли Лавр и Армен.
— Гапона, — сказал Армен, — если Мытарь не очнётся не быть тебе сотником.
— — —
Снаружи зазвучал вальс «амурские волны, и раздался автомобильный гудок.
— Или жена или?.. — Лавр вопросительно посмотрел на Армена, мол что делать.
— Гражданин начальник, пистолет на место, — посоветовал бригадир. — Помните о главном. Вы ставите спектакль. Определитесь, по обстоятельствам. Глоток самогону, притворитесь пьяным. главное берите всё в свои руки. А там видно будет.
— Гапона, — уже приказал Лавр, — Мытаря закрой занавесом. Мы бузим. 
Вслед за Флоренским Армен, поспешил, забраться под авансцену. Распахнулась дверь клуба, вбежала девочка, бросилась отцу с поцелуями, Лавр, с неприязнью отшатывается. Это видит вошедшая в кожанке жена Слава с неприязнью сказала:
— Краснопёрый, тебе редкие книги привезла, а ты дочь Сталину не обнял?
— Неужто это наша дочь? Во, крыса вымахала! Тащила в такую даль девчонку.
— Зачем, мне выдали авто. Возвращаюсь из Москвы, а она уже стоит, светит нам фарам. Я подруг привезла для развлечения. Входи.
В клуб конвоирша вошли Голуба и две зэчки: Стишата и бывшая графиня, получившая кличку Пандора. Лавр разлил самогон:
— Присядьте, составьте компанию, муторно одному пить, откушайте чем красна.  Флор, и Армен, входи, — позвал Лавр, — продолжим репетицию снаружи.
Из-под сцены выполз Армен и молящийся Флор:
— Да отстранится от палачей беззаконие, что ложною верою живёт в них, засту-пись, Господи, и сохрани нам друг друга.
— Молчать, — приказала Слава, палкой приостановив Флоренского, — а ну, повернись. Точно философ, предатель Сиона. Как же так, Лавр, мы комиссары его расстреляли ещё в тридцать шестом, по списку, а он оказывается живёхонек и прячешься среди попов дармоедов. Ничего скоро приедет расстрельная комиссия, наведёт порядок.
— Слава, ты чего тут раскудахталась? — спросил Лавр, — отпусти моего зека!
— Чего, муженёк, что ты сказал?
Голуба вмешалась в ссору, опустошив стакан перегона, сказала:
— Начальник, вы, так и мечтаете сделать нас не кошерными еврейками, угощаете свиными котлетками. Лавр, сегодня в лагере, я заставила эту шефиню Пандору бегать на четвереньках. Будучи гимназисткой, она помогала нам евреем делать революцию. Стишата, как там сказал твой любимы поэт: «Нам не дано предугадать…»
— Ну, девки, — спросил Лавр зечёк, — хотите замуж?
— Начальство прикажет, пойду, — ответила Стишата.
— Прежде лишенка переспит со мной, потом, — загоготала Голуба, поднимаясь на сцену, — поженю на кобеле. Лавр, говорят, ты с некоторыми, недоволен советско-еврей-ской властью? Гапона, ты что ты так изуродовал нашего Мытаря? — спросила Голуба,
— Не отрекается от Господа, — ответил Гапона, — шибко идейный.
— Вижу он из главзапора, что гузном потолще? Да я за пять минут расколю охла-мона? Выверну наизнанку и будет он воинствующим безбожником до конца дней своих.
— Изгаляешься, Голуба? — зловеще спросил Лавр доставая из кобуры пистолет, — а ну проваливайте отсель. Я уже пьян я и хочу ещё. Подрябая, зачем явилась?
— Лавр, жена тебе новости, книги, махорки привезла, — Голуба подала мешочек, — кури до одури, у нас вчера, была распотеха. Бывшие графини голяком бегали напере-гонки с лающими кобелями.  Говорят, что ты в лагере прячешь родню и даже девок?
— Цыц, Голуба, возвращайся в наш лагерь — сказала Подрябая. — Доченька, поез-жай с тётями. А мне надо поговорить с папулей. Голуба, вези Сталину в лагерь. Я тут переночую. Утром. Остальные тащите Мытаря в лазарет.
Все кроме Славы и Лавра вышли из клуба. Она заперла дверь, обняла мужа:
— Лавр, ты чего дочь не обнял?  Муж мой тебя не съели черви только благодаря мне. Ревнивец мой, я дам дочери вторую фамилию. Теперь она Подрябая. Это спасёт её от ошибок русских и сионистов?
— Мне начхать, я отчёта жду. С кем встречалась? Какие новости в стольном гра-де?..
— Не кошерные. Вождь сдёргивает нас евреев с управления.  Ненаглядный мой, меня снова вызвали на допрос по делу о царских драгоценностях, и если бы не Саша Кол-лонтай и сестра Лазаря Кагановича, мы бы уже не встретились.
— Славка, выпьем и подумаем, кому отдать Стишату?
— Выполни мою просьбу, Лавр. Раввина, что отбывает у тебя срок за экономиче-ские хищения, освободи от общих работ. Пусть заведует кухней или хотя бы санчастью… Сделай, иначе я расскажу как осужденные у тебя, оскорбляют евреев, гуляют невесть, где, а их место в лагере временно занимают гражданские. Разве не так? Сделаешь?
— Если выпьешь со мною за любовь, то сделаю, вообще освобожу от работ. Наде-юсь, не настучишь, что я пью с тобою при исполнении?
— Что ты, любимый? — Слава, выпила, подошла к Лавру со спины, обняв, запус-тила руки в его штаны. — Такая силища мне досталась. Я была бездетной. Никто не смог и только твой дружок расстарался. Лавруша, но почему лишь я одна люблю нашу дочь, хотя бы в благодарность обними её, ведь я дважды спасала тебя от расстрела.
— Зато я ношу твою еврейскую фамилию, и теперь являюсь лучшим другом Сио-на. Отвали, Слава, ты воняешь персидским порошком. Запомни блох и клопов лучше все-го изводит полынь. И потом обилие твоих родинок на теле, да это же сосцы дьявола. Та-ких в старину жгли на кострах. И поцелуи твои слюнявы, усами колешься. Побриться нельзя было? А ноги — это же змеи с колючками ежа.
— Лаврик, я ужу побрилась, я выдергиваю волосики, а они растут. Начальником тебя сделала, а ты корчишь Гамлета. Опять калякал с армянином?
— Славка, ты правда была изнасилована при погроме Кишинёва?
— Лаврик, не ревнуй, это отец изнасиловал меня и хотел предъявить комиссии, как жертву русского погрома, но мамаша не позволила. Потом, я научилась врать на ми-тингах, имела успех! Раздень меня!
— Славка, отстань, со стены на нас смотрят вожди с прожидью.
— Я занавешу их юбочкой... Лавр, у армян та же тяга к торговле и отвращение к земледелию? Знаешь, поговорку если евреи предрасположены больше к оральной любви, то армяне к анальной. Пью за тебя, муж мой…
— Я не о том Слава. Вот если бы Россия, в начале века, не взяла армян под свою защиту, то вряд ли бы они уцелели. Пьём, Подрябая, Пей, пей.
— Лавр, о засранцах позже. Почему ты обзываешь меня Подрябая? Я раздену тебя? 
— А звезды, алеющие на фуражках, не позеленеют, от срама.
— Лавр, никто не знает, что если красные звезды повернуть вверх тормашками, то это уже еврейский знак и можно делать все что хочется, — переворачивает фуражки. — Тебе умнице скажу, такие же звёздочки алеют на форме штурмовиков Гитлера, и они ни-чуть не отличаются от тех, что на одеждах янки-демократов. Это еврейские звезды. Такие звезды были на будёновках красноармейцев, которыми командовал Троцкий, только сна-чала они были голубого цвета, а вовсе не красные!
— Правда, что чрезвычайка, сначала было детищем латышей, а уже потом евреев?
— Конечно, но забудь и о деятельности Коминтерна тоже, иначе можно схлопо-тать дырку в затылке. Идёт новая волна чистки партийных рядов, а к нам, кстати, едет ко-миссия. У тебя всё в ажуре? Прекрати в болоте топить попов?
— Усё будет в ажуре. Пей, гепеушница, используй свои московские связи! — Лавр снова наполняет стаканы самогоном, —зачем вызывали в столицу, только не ври.
— Ой, Лавр, меня т подругу Розалию, опять допрашивали по делу убитого евреями революционерами Георгия Бутми, оказывается этот черносотенец знал место главного захоронения скифов. Из-за дурости, мы сионисты утратили тонны сокровищ, которые в Англии оцениваются умопомрачительно бесценно. Если Бутми жутко пытали и убивали трое, то теперь Розалия терзает в сто раз больше и на порядок страшнее. Целая армия комиссаров тайно пытается найти свидетелей и знакомых Бутми. Чего замер? Может что-то знаешь?
— Я? Я вспоминаю как ты изнасиловала меня, через час знакомства. Это подло.
— Зато все ещё жив. Хотя следовало бы пристрелить. Ой, Лавр, идёт беда. Мой родственник Лазарь прознал о пропаже брильянтов, с нательного белья цариц. Только тебе я спьяну сболтнула, откуда повезут царские камешки в Англию. Признайся, ты же грабанул моих курьеров? Лавр, мы же собиралась закупить зерно голодающим, а ты всё присвоил. Я прикрывала тебя, но если меня прижмут. Лавр, кто выдернет нас из пасьянса смерти?
Начальник разливает самогон, ухмыляется:
— Молчи, Слава, иначе «кожанки» тебе первой голову и оторвут. Выпьем…
— Лавр, и у меня против тебя есть козырь. Я скажу. Что ты со своей кодлой бандитов, после митинга в городе Орле, трижды кокнул Свердлова грудью о каменные на-долбы?
— За это мне простят алмазы, а вот что ждёт Сталину. Я попалась, Лавр?
— Собаке собачья смерть. Сколько народу извёл ворюга. Зерно говоришь? А кто блеял, всё изъятое из империи будет брошено в горнило мировой смуты.
— Я ошибалась, Лавр, закупят на них панталоны. Прости.
— Кстати, ты обещала мне рассказать о зачинщиках кишинёвского погрома?
— Помню, в конце пасхи, в наш дом, разбивая стекла, влетел камень, как сейчас слышу крики: «Каганский живодёр». У моего отца-аптекаря только долговых расписок сожгли на миллион рублей, — Слава, припоминая слова отца задумалась, — отец гово-рил, родина каждого иудея только в любом иудее. В отличие от христиан, мы не мечтаем о загробной жизни, наше бессмертие в земном царствовании Израиля… — Слава вспомнила, как на вторую ночь погрома отец, вооружился пистолетом и с бутылкой сер-ной кислоты, и ушёл мстить рабам, плохо читавшим библию. А родственники, что прие-хали Америки, делать революцию в России, заранее сказали ей, в каком в замке графа они будут жить и уехали в Гомель, чтобы там, в отместку резни в Кишинёве, устроить резню славян.
— Лавр, мы устроили резню в Гомеле и царь проглотил эту горькую пилюлю. Лю-бая другая страна тут же бы изгнала евреев, а русским указали потерпеть. Отчего моя не-нависть к ним и царскому режиму лишь возросла. Лавр, поцелуй меня, ну хотя бы в шею… Лавр горько смеётся:
— У тебя шеи нет, только бородавки и голова растёт прямо из задницы.
— Пьяный хам. Я бы тебя пристрелила, но тоже пьяна. Хочешь поиграть с молодой Стишатой, или графиней Пандорой. В древнем Риме жены сенаторов для укрепления силы мужа сами приводили к ним молодых наложниц. Я тоже намажусь запахом Стишаты, а в темноте ты не разберёшь. Кто тебе