ЛИКВИДАЦИЯ БЕЗГРАМОТНОСТИ

мою Ширинку вы называете Убрусом? Ведь и Павел называет плат ширинкой? Впрочем, это не важно. — Это слово приобрело иное значение, — ответила я. И спросила брата. — Миша, ты понял, почему Яков, до последнего дня просил тебя скрывать беременность Вики?
— Че тут понимать. Воспользовался дарами перестройки.
— Тогда, брат, надеюсь, ты согласишься с тем, что мои предки, участвовали заговоре 17-года? Самое время перечитать их дневники?
— Тогда многим тоже казалось, что революция, кстати, заранее условимся подразумевать под кратким «ре» так же и революционеров, так вот в 1917 году тоже всем казалось, что «ре» в России невозможна, слишком крепок золотой червонец и несокрушимы казаки и стерегущие царскую власть священники с хоругвями. Но стоило жёлтым газетёнкам евреев, призвать к миру и демократии — империи не стало.
— Кстати, ребята, чтобы подобного не повторилось, запишите это.
— Ничего бумагу тратить, — заспорил брат, — если руссы виновны и не способны защитить себя ни друзей от лжи, им нечего делать в современном мире.
— Брат, если слабых долой, то, где же гуманность и демократия?
— Перестройка меченого, — ответил Голос, — проявила подлые дела. Пока еврейка-воровка Белла Куркова вместе с Кашпировским, гипнотизировала страну «Пятым Колесом», из магазинов, по ночам вывозили продукты, прятали на складах. Затем жид-плохиш Гайдар обесценил рубль в тысячу раз и государство рухнуло. Иудеи захватившие место у трона за бесценок продавали американцам русские получили лишь право болтать, что угодно, и каждый день отмечать церковные праздники.
— Верно, не жизнь, а сплошной опостывший праздник, — согласился брат и записал в дневник: «Боль в обрубке ноги уменьшилась. Вчера, 4-го сентября, меня, обез-ноженного, полумёртвого сестра привезла из больницы. Ночью культя воспалилась. По-сле укола я уснул и тут же тут же соскользнул в кошмар. Переживу ли грядущую ночь? Уже свершилась предсказанная Нехристем резня. Неужели Беслан из-за меня. Уж лучше бы я отрёкся и осудил грешников?» — подавив стон, брат отложил дневник, глянул на Алёнку. — Юля, я боюсь за дочь.
— Брат, опекуны точно продадут её... А вот если мы осмеём Господа жидов, попросим Мать-Землю, то нарыв глобальной ложи вскроется. Люди очнуться.
— Юлька, откуда в тебе тирады ереси?
Звонок в дверь, пришла медсестра. Прежняя, отличный специалист, из-за нищеты, устроенной реформой Гайдара улетела в Израиль, ухаживать за ветхой миллионершей. Новая же, прескверно выговаривая русские слова, спросила Алёнку, не обижают ли её квартиранты, впендюрила брату болезненный укол, обшарив глазами невымытую мною посуду, ушла недовольная. Голос тут же явился, фыркнул:
— Ребята, не зря мои предки говорили, врач от слова врать (да простят меня истин-ные эскулапы). Кстати, от уколов неруси, тебе, Миша, лучше не становится.
— Отвалите от меня, дайте мне тихо загнуться.
— Брат, ты смеешь, говорить подобное? А дочка, Ирина и я?
— Успокойтесь, ребята, можно я прочту вам то, что вы намарали ещё в этот дневник? Юля, это поможет тебе, успокоиться, а тебе, Миша, преодолеть боль в культе. Кстати, следующая запись, внесена ровно через год. Читаю: «Вчера нежити опять топили меня в болоте, обвиняли во лжи и равнодушии. Ночью я так закричал, перепугал жену и ребёнка. Вика уже моя жена. Юрка растёт вундеркиндом. Родители наши помирились. С Мессией говорит, только одуревшая сестра язычница.
— Нехристь наверно рад, я же стал неврастеником и калекой.
— Брат, не болтай глупости, лучше начнём зубрить имена неподсудных жидов, иначе утром мы можем вообще не проснуться…
— Я не готов судить, но ради Юрия, хочу сойти…
— Так не получится, ребята, мне следовало раньше почитать вам ваш дневник. Кстати, Миша, когда ты уверовал в Троицу, то вообще не собирался служить в русской армии, а вот сестра заставила тебя пойти в элитные войска.
— И ты, брат, стал снайпером. Я заметила, что если записывать наши споры в дневник, то кошмары подолгу не снятся. Миша, а на этой странице, ты, сетуешь, почему я дочь иудейка, проявляю себя дремучей язычницей и хочу суда над неподсудными евреями. Отвечаю, брат, я куда не глянь, кого не спроси, всюду их поганые дела и кровавые следы.
— Все равно, сестра, без ритуала экзорцизма нам не обойтись, найду настоящего священника, избавлю нас от политбеса.
— Брат, ты же собирался этой ночью сойти в Теснилище и спасти душу Христа, Юрия отца Павла, и даже душу моей матери? Я тоже не дам тебе надеть ярмо средневековой веры?
— Юля, где же демократия и толерантность?
— — —
Брату почудилось, что Юра жив, только что сидел рядом, листал Библию, а теперь вышел на балкон. Миша радостно засмеялся и тут же обнаружил, что подушка его сыра от слез. Я подала ему зеркальце. На лице брата сияла блаженная ухмылка идиота. Корча гримасы, он попытался стереть её, но не получилось.
— Господи, — молил брат, — вместо огня надежды, я получаю гримасу-усмешку. Умоляю, яви нам силу свою, сохрани, Библию, испытанную временем веру во Спасителя, не допусти обрушения её, ради фэнтози сестры и её Нехристя.
— Брат, — вмешалась я, — библейское вранье о том, что Солнце можно остано-вить, словом, наихудшая фантазия. Я же просила, не звать вслух «Господа», не сокрушай им детей Беслана. Не серди мать Землю. Ты лучше послушай, как плачет душа Ирины. Сегодня была бы её свадьба и Юрия.
— Я наслушался. Пусть Нехристь, скажет, где выход из шторма несчастий?
— И скажу, Миша, — возник Голос, — ураган усиливается, вы русские и после урока перестройки продолжаете толерантничать с оккупантами. Миша, пойми, евреи, как и в моё земное время упорно занимают место у трона, они уже держат финансы в своих руках, за стеклянные бусы, они отдают янки не только заводы, но и вас и вашу и землю. Уже Ельцин, запросто перекрестил нас русских в россиян. Кстати, попы заставляют русских женщин стойко держать пост с мужьями, а куда пойдут возжелавшие мужья, не в церковь же, а к… извини, к плодовитым еврейкам.
— Брат, Нехристь прав, многие знакомые евреи еврейки Розалии легко становятся, депутатами, или телеведущими гребущими доллары лопатой.
— Кстати, ребята, если евреем считается только рождённый еврейкой, то посчитайте через, сколько лет уже еврейский парламент язвительно объявит, что уже завтра русские проснуться не в России, а в Северной Еврее.
— Я слушаю только музыку Альбинони, — брат подключил наушник к магнитофону, закрыл глаза, — она соответствует моей печали о Юрке, о убиенных…
— Эту протяжную мелодию сочинил вовсе Альбинони, — заявил Голос.
Брат прикрыв ухмылку ладонью, попросил Ирину уложить Алёнку спать, затем переключил наушники на телевизор. На экране брюхатый священник говорил, что дет-ская голгофа Беслана, явлена россиянам за то, что они не молятся, не целуют мощей, не каются за убийство семьи царя, а также не несут десятину в церковь.
— Неужто, ты согласен со словами раскормленного попа ростовщика? — спросил Голос, — что ему Беслан? Миша, уже через неделю разнузданные певицы начнут демон-стрировать голые ноги и мотать грудями, ибо душу им показать сложнее. Даже Алёнка, посмотрев детскую телепередачу, заметила, что телепузикам в попку вставили цветочек. Россияне продолжат петь шлягеры, не думая о том, что им готовят глобалисты. Зато от молодых и думающих ширятся кладбища.
Невестка, постелила для брата свежие простыни. Он спросил:
— Ирина, тебе не мерещится голос Юрия, не докучает?
— Я слушаю моего маленького, — она погладила живот.
— Чертяка, — брат мысленно обратился к Нехристю, — скажи, если люди воссы-лают свои упования к тебе ложной Истине, то почему мы стали посредниками в твоей ре-лигиозной брани с Господом? 
— На этот раз планета Земля, избрала вас, чтобы судить.
— Но если жертвы Беслана на нашей совести, то, как мы, грешные можем судить? Юлия, наверняка, уже согнулась от чувства вины. Не искушай нас, Господи-Боже, — взмолился брат, — если Голос Нехристя враг твой, то избавь нас от хулителя твоего, или дай нам знак, зажги хотя бы лампадку, дабы знали мы, что не покинуты Тобою. Вразу-ми…
Вошла бывшая тёща брата. Стареющая стоматолог, нарочито не замечая меня, приказала Вике, отправиться домой, принять душ.
— Викуся, поезжай, — одобрила я, — только давайте, пересадим брата в коляску. Пусть передвигается. И ещё, Вика, оставь ему диктофон.
Вика промокнула испарину на лице бывшего мужа, сказала:
— Диктофон оставить не могу Миша, мама подала на тебя в суд. утром вернусь, серьёзно поговорим о Юрии. До завра, бывший…
Они ушли. Брат, удручённый угрозой бывшей, спросил:
— Сестрёнка, я точно готов сойти в Теснилище.
— Наконец-то, ребята, общее согласие, — обрадовался Голос, — кстати, грядущая ночь самая удобная, для посещения центра планеты. И хотя там иное время, иные скоро-сти восприятия. Ты, Миша, отправь Ирину на рынок, пусть она купит горластого петуха. Утром его «кукареку» не даст вам заблудиться.
Брат предположил, что невестка начнёт задавать лишние вопросы и тогда ему можно будет отказаться, но нет, переодевшись, Ирина, улыбнувшись мне, поспешно вышла.


ОТКРОВЕНИЕ ЗАКОННИКА

Внутренним взором, который появился у брата и меня после аварии, мы увидели, как у перекрёстка Ирину остановил следователь. Он вёл моё дело об убийстве матери Евы и её брата раввина Якова. Переговорив с невесткой, сыскарь устремился к нам. Преодолев боль, брат покатил к двери, успел открыть. Рука законника уже зависла у звонка.
— Тише, — прошептал брат, — дочь спит, прошу на кухню.
— Юлия Павловна, здравствуйте, вы опять дивно похорошели, — поприветствовал меня сыскарь, — как же вы похожи на брата, будто близнецы. А вы, Михаил Павлович, тоже герой, уже в коляске, — сыскарь присел на табурет. — Юлия, вы провидица, именно отец Ирины совершил аварию и наезд на Юрия.
— Что сообщил убийца в предсмертной записке? — спросила я.
— Юлия, вы откуда знаете о записке, это же тайна следствия?
— Приснился приятель-поп и поведал, — ответил брат.
— Почему меня так и подмывает поведать вам всё наболевшее. Солженицын, призывая жить не по лжи, сам грешил против истины. Почему соврал, увеличив число ре-прессированных Сталиным? Неужто старался ради демократии. Но, пардон, вернёмся к делу. Группа выехала на задержание преступника, но опоздала.
— Вижу, — сказала я, на минуту зажмурив глаза, — как на втором этаже дачи, поп вставил крест распятие, между потолочными балками. А чтобы голова не выпала из цепи-петли, поп трёхцветным галстуком перевязал её на затылке и сошёл с пивного бочонка?
— Так? — сказал брат, тогда и я дополню, на его кресте-распятии латинскими буквами, но по-русски лазером выжжено изречение «жертвовать всеми - Христос опознает своих» его шедшие в поход на катар-еретиков повторяли как молитву. А если распятому запрокинуть голову, выскочит ядовитое лезвие кинжала.
— Откуда всё знаете, очевидцы. Тогда кто же подвесил отца Ирины? Я даже не знаю, что и думать, — оглядываясь, зашептал законник, — по словам Ирины, ваша ссора произошла из-за чаши, которую вы, вместо православного креста хотели установить на могиле Лавра и матери Алёнки. Юля, Миша, может вы сатанисты?
— Нет, — сказала я законнику, — но мы попали в спираль экстраполярности планеты Земля и с её помощью слышим Голос души