СОЛО НА ДВА ГОЛОСА

«замыкание» произошло в прошлое, связанное именно с Лёшкой. И случилось оно пять лет назад, когда мы уже расстались, а он вдруг осатанел до такой степени, что я его не узнала, даже внешне перестала узнавать...
…Передо мной стоял незнакомый мужчина с выпяченным вперёд подбородком, с искривлёнными в нечеловеческом презрении губами, с сощуренными глазами, злобными, как у хищника на охоте. И этот мужчина выплёвывал такие слова:
- Нашла себе трахальщика, наконец? Вкусила уже оргазм, что ли? Я тебя терпел столько лет, терпел твою фригидность, твоё скотское отношение, равнодушие и хамство! Терпел для того, чтобы ты сейчас мне заявляла, что никогда не любила меня, потому что не умела любить? Ха! Висела на мне столько лет, как поганый мешок с дерьмом, не отпуская от себя ни на шаг - это так ты меня не любила? Чуть что - слёзы и рыдания, я даже дёрнуться в сторону не мог, боялся, что ты развалишься от горя, как трухлявый пень! Это я тебя никогда не любил! С самого начала не любил! Вцепилась в меня, как клещ - конечно, кому ты была нужна? Да с тобой можно было завертеть только на большом безрыбье, когда и рак - рыба... 
Сказать, что я обалдела, слушая эту тираду, это то же самое, как сказать про девятибалльный шторм, мол, море нынче весьма спокойное. У меня было ощущение, что в моём организме все внутренности решили поменяться местами: сердце направилось куда-то вниз, пихаясь с желудком, который устремился к горлу… печень махнулась местом с левой почкой, а лёгкие, раздумывая куда бы им переместиться, забыли о своей прямой функции, поэтому дышать я уже почти не могла – задыхалась. Чтобы понять, почему у меня случилась такая реакция, нужно, наверное, очень хорошо знать-понимать, как мы с Лёшкой жили те семнадцать лет, что существовала наша семья… А жили мы просто и без затей, мне казалось, что так живёт большинство.
Когда-то я теряла голову от его запаха: я вдыхала аромат его кожи, и мне казалось, что звучит самая прекрасная в мире музыка, что звёзды на небе начинают бразильский карнавал и откуда-то сверху сыплются цветы и красивейшие люди мира смотрят на нас с Лёшкой с восхищением. Да, такая вот романтическая дурь, диктуемая бешенством гормонов.
Всё-таки забавно, что самые примитивные и животные человеческие страсти, диктуемые природой и инстинктом размножения, люди облагородили, придумав понятие любви и подрядив самых талантливых представителей человечества - поэтов, писателей и прочих - романтизировать инстинкты красивыми, гениально сложенными вместе словами или с помощью великолепно сложенных нот, или используя умение божественно владеть красками и кистью. Другие виды любви, к примеру, к родителям и детям, отнюдь не романтизируются. В этих случаях придумываются иные штуки для закрепления отношений в матрице человеческого сознания, как необходимые и правильные. А вот любовь мужчины и женщины - сплошная цветочно-конфетная романтика и якобы высота чувств. А какая уж там высота, если планочка-то зависит исключительно от выброса химических веществ в кровь. Смешно...
Так вот, наши с Лёшкой юношеские гормональные страсти утихли сразу после рождения Сашеньки, которая появилась через полтора года после свадьбы. Тут всё и кончилось. Что значит "любить" я не понимала, а потому легко спутала в восемнадцать лет любовь с половым влечением. Плюс тараканий хор в голове… Но кончилось влечение, и закончилось вообще всё. И я была свято убеждена: так у большинства. Все так и живут.
Что чувствовал Лёшка? А бес его знает! За все годы он ни разу не дал мне понять, что я ему не мила или не нужна. Он всегда был рядом, всегда всё делал так, как надо, как должен делать, видимо, любящий муж и отец. Заботился – не больше, но и не меньше, чем стандартные советские и постсоветские мужчины: постирать пелёнки, принести тяжёлое из магазина, разобраться с проводкой, сводить ребёнка на ёлку… В общем, идеальный советский муж, жаловаться не на что. Какие у него были чувства? Не знаю. Не интересовалась. Наверное, это мой грех, мой страшный грех эгоизма. Но я не понимала, что это эгоизм, вот в чём штука-то! Мне не было дела до чувств мужа, и я была уверена, что ему в точности так же неинтересны мои.
Физическая близость… Мой ужас и каторга. Это единственное, о чём нам пришлось с Лёшкой поговорить откровенно. Ему это было нужно, мне – нет. Более того, с некоторых пор стало противно. И я начинала его ненавидеть, когда он проявлял интерес и желание. Меня буквально тошнило.
Пришлось договариваться. Фух, какой же это ужас… То были сделки и договоры, подачки и продажи. Пришлось на это идти, потому что – внимание! - любовницу Лёшка отказался заводить. А ведь я согласилась на это, даже сама ему предложила! Но услышала категорическое «нет».
- Я тебя люблю и только тебя хочу. Зачем мне другие женщины, когда рядом есть ты?
Лестно? Да ужас же… Когда тебе это не просто не нужно, а от-вра-ти-тель-но! Я даже украдкой плакала тогда, поняв, что мне придётся идти на компромиссы и сделки. Почему не ушла? Почему не разрушила эту карикатуру на семью? Не знаю. Я с детства не привыкла доверять своим чувствам и уж тем более считать, что они правильные. Я ж во всех смыслах урод! Значит, надо себя ломать и перебарывать, а не идти на поводу у собственных «не хочу» и «не могу». Я и перебарывала. Заключала сделки. Терпела. И даже продавалась.
Вот интересно… Если бы папа не умер, если бы он был рядом, когда я выросла, он смог бы объяснить мне про эти отношения между мужчиной и женщиной? Нашёл бы слова, сумел бы растолковать, в чём тут тайна, сермяга? Может, если бы рядом был папа, никакого Лёшки в жизни и не случилось бы? При этой мысли тренькало очень больно в сердце: тогда и Сашеньки не было бы… Но мысль о том, что я могла научиться правильно чувствовать, умела бы любить и быть любимой, была столь соблазнительной, что перевешивала даже такое ужасное предположение: не было бы Сашеньки. Будто кто-то не добрый и не злой, просто бесстрастный и рациональный спокойно констатировал: был бы кто-то другой – не менее любимый и ненаглядный, возможно, даже более. Более? Это возможно? Почему бы и нет – что я знаю про любовь?
Так зачем же я терпела тот постылый брак? Зачем, если муж вдруг прокричал всё это, что вызвало девятибалльный шторм в моём организме? Если он не любил меня и мучился, зачем же мы мучились оба? Да лжёт же он, лжёт, лжёт…
Я убежала тогда от этого жуткого разговора, в прямом смысле – убежала. Убежала по лестнице, не дождавшись лифта, убежала из бывшего собственного дома, куда я за каким-то хреном пришла «поговорить о Сашеньке и о том, чтобы обо всём нормально договориться". Поговорила… Бежала, даже забыв дать бывшему пощёчину за «трахальщика». А когда выскочила из дома, все перемешавшиеся между собой органы моего тела всё же завершили дурацкий бег и нанесли решающий удар: меня здорово вытошнило прямо у крыльца подъезда. Вот просто вывернуло наизнанку, что было и противно, и стыдно, но поделать я ничего не могла. Блевала, как пьяница после большого загула. После этого, вроде бы как, органы вернулись каждый на своё место, но в несколько потрёпанном состоянии. Наверное, в тот час я постарела сразу на десяток лет.
Я думала, что мы с ним, с мужем, хотя бы друзья. Верила, что он поймёт и хотя бы со временем примет ситуацию. Не говоря уж о том, что теперь он совершенно свободен и сможет найти себе нормальную женщину. И никак не ожидала варианта с битьём посуды, делёжкой имущества и жуткими оскорблениями. Нет, посуду никто и не бил, а вот имущество мужик начал делить весьма агрессивно. И оскорблять меня тоже...
Я тащилась раненым животным по улице, по зимней пороше, по темноте и ветру, не видя ничего, не разбирая дороги. А на морде моей в колючую корочку превращались слюни и остатки блевотины, которые я даже не догадалась стереть снегом.
Ведь буквально за несколько дней до этого я вусмерть разругалась с мамой, которая не приняла перемен в моей жизни и наорала на меня: "Шлюха! Вот просто шлюха - и всё!" И я не понимала, почему и за что... Я теряла Сашеньку, которая дулась и плакала. И в итоге вот, что мне устроил Лёшка - моя последняя надежда, что мы обо всём договоримся и поймём друг друга. И что будет сплошное "давайте восклицать, друг другом восхищаться". В тот момент я была влюблённой до ужаса идиоткой, решившей, что раз к ней пришло счастье, автоматически счастливы станут все. И что все - добрые, замечательные, хорошие, достаточно им только улыбнуться и сказать ласковое словечко, как они бросятся мне на шею... Кретинка безмозглая! И вот эта кретинка ползла по зимней Москве, а в голове у неё стучало: "на большом безрыбье, на большом безрыбье, когда и рак - рыба..." Он никогда меня не любил. Он не мог меня любить, меня любить невозможно! И с самого начала всё было ложью и не так, не так, не тем, чем представлялось... Как больно это, оказывается! Даже когда сама не любишь уже давно, услышать такое очень больно! Адский жар в груди и на лице никакой холодный ветер остудить не мог.
Тогда и случилось первое моё замыкание. Мне так было тяжело дышать, так давило в груди, что я остановилась и плюхнулась на первую попавшуюся скамейку. Закрыла глаза и... началось.
Началось с запаха. Тот самый ни с чем не сравнимый запах пупырчатой резинки. Он вдруг ударил мне в нос сильно-сильно, так сильно, что я ахнула, но ещё пуще начала втягивать воздух носом: запах пьянил меня, будто швырял куда-то в прошлое, далеко-далеко! И вот уже я чувствую рукою, ладонью знакомую шершавость деревянной ручки ракетки для пинг-понга. А запах-то был от резиновых боков этой ракетки! Конечно, да! Тогда, восемнадцать лет назад, мы пропадом пропадали в спортивном зале института, где стояли столы для настольного тенниса. Мы играли и кадрились, знакомились и флиртовали. Студенты и студенточки, молодые и горячие, все в гормональном угаре и жаждой любовей-влюблённостей. Там мы с Лёшкой и познакомились.
Я будто увидела тот день, тот час, ту минуту. Как бы от стены зала… Спортивный зал, гулкие голоса, стук шарика... Запах матов и резины... Чуть-чуть запах пота... Господи, господи, не шути так со мной, это было восемнадцать лет назад, это не может быть сейчас столь явно и реально, будто бы я там... я там... я там...
...Я подошла близко к себе самой, семнадцатилетней. Смотрю на свой профиль, курносый нос, распатланную причёску, струйку пота на виске... Я могу протянуть руку и дотронуться до себя. До себя прежней, играющей в пинг-понг и косящей глазом на дверь, в которой торчат молодые парни, с очевидным интересом наблюдающие за играющими девчонками. Ох… вижу юного Лёшку: какой он был худой, смуглый, улыбчивый, смешной! Но я не чувствую того прилива возбуждения и радости, какой со мной случался тогда, много-много лет назад, зато я вижу, как вспыхнули щёки у меня прежней, как я закусила нижнюю губу от волнения и как быстро смахнула капельки пота со лба чуть-чуть дрожащей рукой. Меня нынешнюю явно никто не видит, зато я присутствую в своём прошлом, вижу и ощущаю его, ни на секунду не теряя связи с настоящим, помня о реальности, то есть... находясь в своём уме?
Я же помню тот день, но не со стороны, а... изнутри. Изнутри той девчонки, которая сейчас так старается сделать подачу элегантно и красиво. Она