Произведение «Город без мужчин...» автора Надежда Шереметева - Свеховская. - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 4)

Беспощадный дождь исступлённо хлестал по булыжной мостовой, струями сшибая, жёлто-красные листья с пешеходных тротуаров на обочину. Порывистый, безжалостный ветер дирижировал тем, что было под силу его баллам поднять с земли. Этим и молотим по водосточным трубам, рождая дождливое, режущее слух, какофоническое звучание. Мокрый фактор прибавлял безумия, в оттенок неистовости авангардистской дьявольской симфонии безостановочного дождя, безжалостного ветра и аспидно-синей ночи. Витиеватый старинный фонарь, извивался в ритмических резких изгибах страстной музыки. Виртуозные па невольно напоминали причудливую пляску шамана. Невозможно понять, как при этом продолжал висеть на цепочке, изогнутой с удивительными вензелями, да еще и бесновался в яростном ритме порывистого вихря, кидая демонический мазок на полотно вакханалии адской ночи.
Внезапно в очередном па сумасшедшего танца — фонарь неотчетливым светом, выхватил мифическое полотно: по витой решётке балкона дома, рядом с которым имел честь висеть, распласталось человеческое ТЕЛО, неясного пола и генезиса. Не поддавалось осмыслению, чем и как опять-таки упорно держалось за мокрую балконную решётку? Безжизненный свет фонаря постоянно мигал, не позволял ничего распознать. ТЕЛО выглядело недвижимым и бездыханным, не обнаруживало никаких, даже мало отличительных симптомов жизни, не то, чтобы уж... Зрелище порождало леденящий ужас. Кадры этого представления разыгрывали акт трагической драмы, в осенних декорациях улицы, дождя.
Нежданно, балкон, на коем реяло тело, живописно озарился светом, изнутри комнаты. Видение гиперболизировалось, приняв причудливую окраску. Туловище слабо зашевелилось, в сопровождении щемящего, булькающего звука, не успевшего набрать силенок, как тут же был приглушен жутким грома — подобным голосом нечеловеческого происхождения…
– А-а-а-а-а-а-а-а!— пригвоздил визгливый вопль беззащитное ТЕЛО, каковое едва не оборвалось вниз. Как никак пя-я-тый этаж. К тому же под небольшим балконом распростерлись колючие кусты странного шиповника с исполинскими гранатовыми ягодами.
– Та-а-ак!— несносный голос продолжал сшибать бездыханное ТЕЛО. - Снова взялся за своё?! Неужто в прошлый набег не вдолбили ещё, как следует, с чем столкнешься, если ещё один раз дерзнёшь явиться?! Охрана! Где наши защитницы?
Революционные интонации воззвания вопиющей, и мокрые безжизненные пальцы, окончательно ослабили силы рук. Оползая по злосчастной решётке, уже не имел силы стойко держаться, и в конце концов эти обстоятельства все-таки содеяли чёрный безнравственный поступок... Несчастное ТЕЛО рухнуло-таки долу, частично покрыв собой пышный, но редкий по происхождению, куст шиповника с вызывающе торчащими колючками. Сквозь портьеры просвечивалась дамская фигура в развевающемся длинном одеянии. Женщина металась, порываясь выйти на балкон, но ей преграждала доступ, владелица того ужасающего голоса, удерживая руками. Эмоционально жестикулируя, уговаривала, пытаясь убедить - не совершать непоправимого деяния.
– Алиночка! Доченька родная! – урезонивал бархатный напев плачущую молодую женщину.
Девушка рвалась выскользнуть на балкон. Голос, как теперь становилось ясно, при ближайшем рассмотрении, принадлежал ничуть не злому демону бабьего происхождения, а даже наоборот... миловидной женщине пятидесяти лет с мягкой улыбкой и озорнинкой в глазах. Тёплый тембр бархатного голоса, ничуть не смахивал на гром или вроде того, а оказался приятно-молодым и ласковым. Да! Что способна содеять адская ночь, безудержное воображение и сопутствующие непременные атрибуты мистических представлений. Неспроста же говорят, что у страха глаза велики. Так, и в нашем случае. В конце концов, Юлия Петровна сумела изловить в объятия дочь.
– Ну, будет тебе! Успокойся, наконец. Ты же знаешь меня? Ну, какая там охрана? Всего лишь хотела попугать слегка твоего неугомонного Мачо. Иначе ведь загубит. Что, если консьержка немедленно донесёт нашей горго... глубоко нами уважаемой Земфире Григорьевне, — быстренько поправила оплошность Юлия Петровна.
Алина ещё больше прижалась к груди матери, представив воочию, что будет, когда та самая горгон... то есть Земфира Григорьевна.
– Мамочка! Но мне жаль! Ведь он же мог разбиться, а я не в состоянии выйти оказать помощь.
– Ну, знаешь ли?! Твой "великий князь Игорь", и расшибиться — это, знаете ли... невозможно в принципе. Вследствие того, что, не может быть никогда. Ты, видно, позабыла, откуда сваливался этот, с позволения сказать... в предыдущий набег на город. Больной вопрос и беспокойное воспоминание, зажгли улыбку на лице Алины… И было чему улыбаться. Игорь, в свой прошлый набег, взобрался на исполинский платан перед больничным окном, за которым была она – любимая подруга жизни: возлюбленная, нестерпимо желанная. Осознание же, к великому его ужасу, пришло, в особенности после того, как жена окончательно вероломно покинула беднягу, укатив в этот проклятущий город. Алина и мама, беззлобно усмехаясь, вспоминали, какой великий переполох случился тогда в больнице.

Во время реющего полёта с платана, зацепился за сук рубахой вместе с майкой. Акробатическая поза висящего человека до такой степени неуклюжая, комично беспомощная, вместо сочувствия, вызвала гомерический смех окружающих. Игорь не в состоянии был совершить ни единого взмаха конечностями, безжизненно повиснув, но при этом пытался, живописать испепеляющий гнев, жутко тараща глаза. Но вместо трепета пред этой яростью, девушки, еще больше держались за животы, беззаботно, с нескрываемым удовольствием хохоча. А некоторые, смельчачьки... Да, да! Именно «смельчачки», потому как смельчаки тут не могли завестись... Город - то без этих... самых. Ну, вы поняли. Таким образом, эти самые смельчачки норовили ещё и раскачать. Висящий и, болтающийся во все стороны мачо-Игорь, пытался рычать и угрожать расправой… Правда, безуспешно, что ещё больше забавляло беспечную ватагу обворожительных девушек: очаровательных, не только в смысле необыкновенной красоты фасада, но ещё и светом, источающем из счастливых глаз. От них исходили лучи самодостаточности, безбрежной свободы и безграничной веры в собственные силы и неповторимое очарование.

Юлия Петровна успокоила дочь, сказав, что немедленно выйдет и посмотрит, как обстоят дела у бедолаги. Поторопилась уладить недоразумение, пока оно не сделалось достоянием одной пленительной персоны, проживающей на первом этаже – Маньки — Большое ухо...

В терновых лапах…

Свободное падение было непродолжительным, но за короткий промежуток времени бессильное ТЕЛО успело мысленно вынести жутчайший вердикт: во-первых, тёще, а во-вторых, горгоне-Земфире... как там по отчеству, за злодеяния против молодой семьи, и собственной персоны. Так пыталось размышлять ТЕЛО, но в этом месте мстительные метафизические раздумья резко прервались экстренным грубейшим приземлением, а вслед за ним, и провалом сообразительных центров головы из-за болевого шока, шипами циклопического шиповника.

Дивные кустарники — это гордость Земфиры, специально привезенные с острова Явы. Собственноручно провела дальнейшую селекцию, бережно и, почти любовно, оберегая каждую веточку, так хозяйка дивного города прививала с закалёнными сортами, адаптированными к холодному климату. В результате получилось чудо. Причудливый шиповник Земфиры, стал не только украшением города, но и регулярно поставлялся на столы обитательниц, в виде шарообразных рубиновых плодов с невообразимыми витаминными свойствами. К ним стали частенько наезжать делегации, в надежде позаимствовать опыт по взращиванию чудо – шиповника.
Но то, что остро ощущала и испытывала на себе жертва дива — дивного в этот момент, и отдалённо не походило на экстаз от углублённого знакомства с невидалью... Несчастный в первый миг решил, что проглотил язык, оказавшись не в состоянии им даже пошевелить… А тот провалился в гортань. Жаркий поцелуй колючек травянистого растения-мутанта, открыл рот бедолаге на безбрежную ширину и, кажется, не собирался захлопывать, возвращая в привычные границы. Тело с ног до головы одеревенело. Бульдожьи глаза вылезли из постоянного местожительства до такой вульгарной степени, что казались приклеенными теннисными шариками. Все сооружение, вместе с беззащитным телом пребывало в изогнутом состоянии и представляло собой чучело животного, неведомого генезиса...
Манчестерская мумия не шевелилась, ибо даже малейшее движение — доставляло невыносимые боли, несовместимые с жизнью. Вот, такой образ и предстал пред ясны очи консьержки — Маньки — большое ухо.

Кутаясь в дождевик с головой, украшенной разноцветными папильотками из тряпочек, пристально вглядываясь в кромешную темноту, семенила к непостижимому объекту.
– А-а-а! Эт снова ты! Ну, чё, милок? Колется чуток, да? — елейным ехидненьким голоском вопрошала «ми-лей-шая» тётенька. Но у того уже не было решительно никаких сил и эмоций хотя бы просто попробовать дать решительный отпор этой, с позволения сказать, дамочке... Достойный, конечно же, отпор, а не брякнуть типа: «Да пошла ты!»
Но, где там! На такое-то хиленькое сопротивление не имелось сил, не то чтобы уж... Беззащитное Тело молчало как рыба и лишь пучило глаза.
– Давай уж подсоблю, что ли... — снизошла эта... - Это только все считают: «Манька, Манька!» А я, может, и не зловредная ни крошечки, а токмо правильности домогаюсь и установленного распорядка. Чего безнаказанно нарушать-то, если издали закон, какой-никакой призыват вас вести себя правильно, к примеру, сказать, так и соблюдайте, – рассуждало большое УХО, и не торопилось оказывать обещанную безотлагательную помощь.
Внезапно тело неожиданно произвело противоестественное движение… Как бы ввалилось внутрь непосредственно самого себя, и на мгновение обомлело в этой вульгарно - ужасающей акробатической позе… Затихло ощерившись… Вслед за тем, как возвратная пружина, катапультировало из себя же, вместе с собой же: подскочило всего ничего кверху над редкими кустами, оторвавшись от шипов, и, всей изнемогающей массой обессиленно брякнулось на святую многострадальную землю!!! Нечеловеческий безумный рёв сопроводил это, леденящее душу, действо. Манька, в