Галерея абсурда. Мемуары старой тетради

категорически – и ни в каких трамваях отродясь не ездил!» Что на это можно сказать? Врет. Явно видно, что – врет. Ездил. Но тогда зачем, если даже «врет», казалось бы, здесь нужен этот эпизод с папуасом и его четырьмя ногами и штиблетами на них? Зачем нужен? А вот именно для того он стал нужен, и для того стал необходим рамбулярно потому, как в следующей статье в газете Перпетимуса сказано о том же сером дне декабря, как он, этот серый день, не стал светлым. В аннотации к этой статье мелким шрифтом черным по белому дается общая орфография и пунктуация связей, и с одной стороны мы, вроде, читаем и узнаем о том – «насколько часто встречаются в природе самого подиума катаклизмы, равные Кизкину провалу и кого надо будет ожидать после такого сумасшествия в гости»; с другой стороны, задается вопрос уже по существу и более приближенный к реальному уже непосредственно: «Почему Тутка Волыкина повесила сушиться мужнины портки в таком месте, что их стало видно не только со 2-й Фарватерной, но из Африки?»
И тогда присутствие здесь действий Така Преступничего относительно папуаса и его штиблет становится хорошо понятно и объяснимо.
Далее идет какой-то недописанный абзац, после него идет по Обхоженной – другой, за ним – третий, а следом говорится о том, что после того, как гости сгинули, Мумкин Осикин придумал некий смешной куплетец, и ходил после, орал по всей Обхоженной целых два дня, и думал, что этот спич ему с рук сойдет: «Дровосек колит дрова, гомосек любит халва, продавец любит рублики, молодец бублики». Но после такой самодеятельности, как знаем, Роту пришел к нему самому «в гости», сел нога на ногу (черный ботинок блестел зловеще) и, хмыкнув, поглядел иронически. «Это кто там поет? – спросил он протяжно. В Сатунчак – можно петь. А теперь – нет. Ходи насовсем – приказал он тогда Мумкину». А «ходи насовсем» значит у нас не много не мало, что ходить Мумкину теперь пока не износится и остановится нельзя.
Далее, формула: 17 + GRW – ; + Манчик Сипкин = 10
И уже в самом конце листа следует фотографический снимок: чей-то смотрящий глаз, глядящий на нас с ассигнации проткнутый чьим-то острым пальцем. И если поинтересоваться и попробовать посмотреть с лицевой стороны газеты – чьим именно пальцем проткнута газета – то заглянув со стороны Перпетимуса, можно с уверенностью сказать, что газета проткнута пальцем его – Перпетимуса.
И эта последняя статья в газете – статья огромная, слезоточивая (слышно, как сам Перпетимус выдувает рулады в носовой платок – а носовой платок у него, сами понимаете – какой), и завершается она тем самым возвращением в исходную точку путешественников, и вылетают сначала сани, а за ними уже и сами они.

8

– И вот именно тогда, именно в это время, (это очень важно заметить, чтобы не случилось потом путаницы), будто заранее предвидя этот эпизод, Повар Поварский снял фартук и увидел, как Лифоп Камушкин появился с Машмотитой под руку по 36 Старой устрице идя или тащил ее. Опять, как видите, Машмотита упиралась и ни за что не хотела идти. Значит, опять где-то рядом находился башмак Тутин, опять видно манил и подзывал. Но здесь хочется спросить у автора: «Где был в это время и что делал Сервинт Попран у себя в коробке, чем чистился, во что верил, если нигде рядом-таки не присутствовал?» И если уж «подробно» разбирать данные эпизоды и со всеми формальностями и особенностями, то давайте разбирать их «действительно» «без возражений», «подробно». И потом – зачем это общая динамика действий зависит от таких вот «носовых платков» – такой возникает вопрос? Ведь, по существу тех же сатунчаковских, предположим, привычек, все это должно обязательно, как правило, и по существу, противуречить личному предрасположению каждого и… и  идущего идти, каждого и … и  шагающего шагать, и  каждого и….и двигающегося «мус» двигаться к состоянию «покоя». Не иначе! Чувствуете ли лучшую музыкальную тональность и ритмический диссонанс – с приступами и отступами и заступами?! И потом, когда «одно» яблоко видно вблизи, а другое яблоко вблизи «не видно», все это говорит о том, что выяснить «общее» и сделать после всего этого приличный вывод о земном притяжении, минуя того, кто на дереве сидит – не имеет под собой основания «утверждать», поскольку «объективность», в этом случае, полностью основана на «невнимательности».
– Да... Здесь что-то такое определенно чувствуется. Некий фаршированный постулат, замаскированный под соусом.
– Так, где был в это самое время Сервинт Попран?
– Где?
– Вот именно потому я и начал говорить об этом, чтобы выяснить! А вы говорите – Лемон Варанюк!!! Ведь если тот, кто писал статью, претендует на то, чтобы ее читали, он обязан был донести через Перпетимуса данные соображения до общего понимания и всеобщего освещения данных событий априори.
– Безусловно, должен был!
– Но не тут-то было! И даже путешественники, как было видно, этих соображений в голове Перпетимуса не нашли, и кроме макарон и шале ничего особенного из увиденного не запомнили. Отчего – так?
– На мой взгляд здесь нет ничего удивительного. Если для «одного глядящего на верх» свалившийся на голову плод подразумевает «эврику» и сказать может о многом, то, например, для Шестикоса Валундра, превосходно, как мы увидели, умеющего летать, такой плод и его притяжение будет выглядеть иначе. Конечно, здесь не надо забывать, что во-первых, Шестикосу не всегда хочется, чтобы притянули его на цугундер за такие прокламации, из чего следует, во-вторых – что если опять пятку натрет, то, как всегда, сделается так, что не выведут из этого никакой объективности еще больше. Вы многое усложняется сами. Хотя с подробностями всегда так.
– Ничего подобного – не усложняю. Наоборот, хочу обойтись здесь без циркулей и линеек. Здесь то и кроется самая сердцевина догадок. Уясните для себя следующий момент: если, к примеру, Сервинта Попрана в настоящее время никто не видел подле скамейки, на которой сидел Перпетимус, то ведь это убеждение вовсе не будет являться «правдой», поскольку данное убеждение полностью основано на утверждениях тех, кого удалось спросить. Не так ли? Следовательно, следователь следующий по следу преступника, и того преступника, который переступает что-то «не так», или – ходит иначе, чем остальные – не прав в таких случаях перпендикулярно, если намеревается найти виновного по ботинкам. Да мало ли кто их надевал и надевал ли вообще? Способность мысли к мгновенным перемещениям в пространстве делает подобные обвинения субъективными? Для одного – «эврика». Для «другого – «обычный, в сущности, полет, обычное, в сущности, притяжение». И можно ли тогда, после, утверждать, что Сервинт Попран находился в тот момент в полном одиночестве, находился вблизи известных ему предметов, и находился вблизи своего убеждения, что именно там находится? Тоже – нельзя. Кто спрашивал о том «сами предметы» – «был – не был?» Никто не спрашивал. И кто после всего этого способен утверждать, что «скорее всего – был»? И важно ли, что находясь в другом месте, Сервинт Попран мог вполне повлиять впоследствии на общее настроение, и имел право претендовать после на свой голос в общем голосовании, когда решали «что делать с путешественниками» и на какой гвоздь их после такого путешествия вешать? Важно.
– Но еще важней, на мой взгляд, то обстоятельство, которое говорит нам, что Роту к данным происшествиям, если таковые происшествия вообще имели место быть, не отнесся никак с присущим ему вниманием. Ведь мало кто эту газету читал.
– Ха! Видите, вы сами теперь на все и ответили! В том то и дело – если ничего путешественники не нашли в голове Перпетимуса, где бы они ни были, значит сам факт существование событий, описанных в газете, можно поставить под сомнение и заподозрить тогда самого Перпетимуса в подпольном производстве подобных газет и статей потому, как ведь именно отсюда, собственно говоря, и берутся – Африка и Тутка Волыкина, его золовка. Я сразу обратил на это внимание.
– Ну и ну! Значит сам напечатал и сам, значит, – сидит и читает!
– Каково! А для чего он это делал – как думаете? А для того сидел Перпетимус и читал свою же собственную газету, чтобы и вы, подглядывая в эту газету, тоже ее прочли бы и поняли его, Перпетимуса, желание  «заявить о себе». «Вот, мол, я сижу и читаю газету и только посмотрите – какая это газета!» Да и в Африку ему давно хотелось – все об этом знают!
– За яблоками...
– И надо сказать здесь так же безапелляционно и со всею сосредоточенностью взгляда и со всею ответственностью, что никого уже очень давно «слоны и пингвины» не удивляют («орлы и водопады» – тоже). Один смотрит на мир квадратами, другой смотрит на мир философски, ну а Перпетимус смотрит в газету. В зоопарке клетки марки. Что же тут можно найти странного? А странного здесь можно найти именно  то самое перпетимусово обстоятельство, что самое перпетимусово тайное стяжательство и эгоизм принадлежат только ему – Пертпетимусу и никому более! В другом каком месте, кроме головы Перпетимуса – не было бы ничего странного. А здесь, на парковой скамейке – хоть зиму заказывай.
«Я так и сделал» – сказал Цуцинаки.








Лист 5

На ипподроме и в других местах. (Факты)




Холопу́шки


– С другой стороны поглядеть, разнообразные мнения по поводу каких бы то ни было сиюминутных обстоятельств, которые конечно всегда будут иметь место впоследствии, и за ними «другие» выводы в последующей переписи случившихся событий, – безусловно неизбежны и обязательно напишутся, как закономерны и неизбежны бывают всякие действия, если имеется им повод произойти. И в данном случае я постараюсь осветить события по возможности в том порядке, в каком они происходили, со всеми подробностями и откровенностями и по возможности добросовестным фонарем, чтобы можно было точно сказать, «что они были», и «куда надо – плыли», и «куда дошли».
– Куда-нибудь да дойдут – согласно известной формулировки...
– Несомненно! И вот теперь наступил другой проем между стен и повлек за собой другие фактические резоны. И, как ни крути, и что ни говори при этом, –  какими бы обстоятельства ни были, –  ни одно из них не имеет права существовать автономно, и никого нельзя бывает обвинить  в произошедшем и повесить на гвоздь, если кто-нибудь возьмет да спрячет факты в старый диван и повесит на старый диван амбарный замок. Ключ от замка, если будет находиться у Роту, это еще – куда ни шло. А если – в другом, каком месте? Что тогда? Вот, я спрашиваю, – что тогда? Тогда не то, чтобы галошницу нельзя будет покрасить в зеленый цвет от беспомощности, но и самый зеленый цвет будет не найти.
– Вы правы. Не всегда оно и возможно, чтобы можно было различать цвета и все время соглашаться с утверждением, что видим именно «желтый», а не «зеленый». Тогда и «ключ событий» не всегда отыскать получится.
– Так и происходит. «Э!» – доносится тогда из пресловутой мнительности. «Это кто там разговорился!» – доносится из третьего отдела всяческих обыкновений. «Мы ногу еще к предыдущим событиям не привинтили, а вы осмеливаетесь продолжать. И что-то уж официально начали – не придерешься». Но затем вошел Спириктон Дыдин – главный конструктор по производству: