Жилец плавал в этой многоголосице, как плавает в вине пробка, которую протолкнули в бутылку…
«Если ты останешься с ним, я покончу с собой!»
И отправил горсть каких-то разноцветных таблеток в слюнявую пасть.
«Пойми, дорогой мой Натанчик, я не могу бросить его в таком бедственном, катастрофическом состоянии!»
«Дурак! Таблетки я тогда подержал под языком и выплюнул в первой же подворотне! Получился неплохой аттракцион для слабонервных!»
«Я потерял в один миг невесту и лучшего друга!»
Одним выстрелом не уложишь двух зайцев. Но один удар судьбы может лишить тебя сразу двух самых дорогих… а так ли дороги тебе они были?
«Считай, что освободился от балласта. Главное, что твой воздушный шар по-прежнему парит в небесной лазури!»
До чего же всё вышло глупо. Он любил её? Он ненавидел её (потом)? Они оба любили джаз, рок-н-ролл, соул... Но разве увлечение музыкой способно сблизить надолго двух таких разных людей?
У Вадима имелись состоятельные родители. Капуста так и хрустела в карманах. С ним гулялось веселее…
Всем им было по 19-ть. Он мечтал, что, конечно, непростительно банально, стать рок-музыкантом. Просыпаясь посреди ночи, нащупывал какие-то аккорды – главные, подлинные, искренние. Струны капризничали, визжали, дребезжали. Он решил посвятить ей самую пронзительную песню, но из судорожного полуночного бренчания так ничего и не вышло.
Сосед яростно стучал молотком по батарее: откликаясь на творческий пароксизм Натана и вторя ему, тут же устраивал премьеру собственной незамысловатой минималистской сонаты. Повторял её на бис всё более остервенело. Затем, добавив ненормативную вокальную партию, стучал уже в дверь, которую (как рок-музыканты – электрогитары в конце чумового концерта) грозился разнести в щепы.
«Дженис великолепна, но иногда кажется, что так могла бы заливаться свинья, имей она исключительные вокальные данные…»
Свингующий Лондон прямо у него в комнате? Внебрачные дети Марихуаны и Кокаина, ЛСД и Героина со всех сторон обступили его. Лунно-бледные и землистого цвета лица, трясущиеся руки, конвульсии похоти, икота, рвота, и в нечленораздельном гуле пьяных возгласов отдельные внятные реплики музыкальных критиков, репортёров, наркодилеров и продюсеров, пасущих это звёздное стадо… Где-то рядом съёмочная группа «Blow up» во главе с мэтром – тот меланхолично осматривается.
Или Натан оказался в Нью-Йорке? Вокруг толпятся спалившие не один десяток гитар и прошедшие крещение на Вудстоке выродки дикого Запада? Разношёрстное сборище. Там, в глубине комнаты что-то бормочут бродяги дхармы, здесь, руку протяни – вянущие во цвете лет «цветы». Разброд и брожение послевоенного поколения. Девицы без церемоний обнажаются: маленькие кошачьи груди, мальчишечьи узкие попки, пшеничные влагалища. Спешно образованные бесстыдные парочки принимаются совокупляться и распадаются на исходе очередного скоротечного коитуса. Спириты обещают вызвать к полуночи дух Роберта Джонсона, продавшего душу Дьяволу в обмен на виртуозное мастерство блюза…
Или всё происходит в Танжере? Комната перенесла его в Марокко, обетованный психоделический рай?
А за окном не деревья раскачиваются в порывах ночного ветра, но бушует бескрайняя публика. Они ждут от него, по меньшей мере, прилюдной мастурбации, по большей – харакири. Играй, Натан! – завывают они. – Играй на разрыв аорты, играй не на струнах, на вскрытых венах! Ужасни нас!
Дрожь охватывает Натана. Он должен играть, но руки не знают, не помнят аккордов. Вначале десятиминутная композиция «На крыльях птицы Рух» с партией ситара… Он совершает смешные имитирующие гитарную игру движения, но не издаёт ни звука. Рок-король гол, певец нем… однако зал ошалело внимает его пантомиме. Все эти безумцы слышат то, чего не слышит он, своими пассами он вызывает у них коллективные слуховые галлюцинации, им того и надо.
Они уже не отпустят его ни на сорок пятой, ни на сотой, ни на тысяча первой песне – им нужна только гибель Натана, концерт окончится, когда менестрель умрёт. Тогда они набросятся и растерзают его тело, как ягнятники агнца, как титаны – Диониса, или – точно в рассказе Кортасара – менады-меломаны – Маэстро, и разбредутся в опустошении, пресыщении.
Он – их добыча.
В лунном свете одна за другой по толпе прокатываются волны, словно гонимые ветром по раздольному полю вереска…
Накануне её ухода к Вадиму Натан признался ей, что хотел бы петь голосом Джима Моррисона, а играть на гитаре не хуже Джими Хендрикса. Вместо инструмента он схватил швабру и с ней кружился по комнате и гримасничал, ничего тогда еще не зная о Клубе 27, членом которого ему в таком случае пришлось бы стать. О, нет, он не был готов расплачиваться за своё честолюбие жизнью...
А она, покатываясь со смеху при виде его уморительных гримас и судорог, принялась скандировать «Непослушную маму» Алана Милна, в которой фигурировал малолетний тезка и однофамилец рок-кумира:
Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон,
А попросту – маленький Джим
Смотрел за упрямой, рассеянной мамой
Лучше, чем мама за ним… –
– бормотала в ухо Натану коварная комната.
Распростёртое на полу мёртвое тело Натана Циммермана обнаружил рабочий, занимавшийся покраской фасада и ближе к полудню проплывший мимо не занавешенного окна. Видевшие Натана днём раньше не сразу узнали бы его, так сильно он помолодел, сбросив, словно балласт, минимум лет двадцать, и так осунулся. Лицо его пламенело под налётом какой-то странной пыли, напоминавшей молотый красный перец. В руке он зажал эбонитовую пластинку, по всей видимости, плектр.
– Я решил испытать себя и сразиться с этой подлой комнатой! – подытожил рассказ Че-че. В облике выдумщика вдруг вспыхнуло что-то от авантюрного и бесстрашного команданте, как будто лишнее «че» отшелушилось от его прозвища, отщёлкнулось полупрозрачной чешуйкой.
Удалось ли ему победить комнату? Она одолела его? Или в яростной схватке они уничтожили друг друга? А быть может, комната покинула ветхий аварийный дом и пустилась в странствия по всему свету, и будет теперь скитаться вечно, как Агасфер, ненадолго поселяясь там, где её не ждут, где её преступления раскроются не сразу…
Май 1993
