– Так много чудес на этой земле, но все же – нет места, похожего на Лондон! – прозвучал восторженный голос позади него.
Тодд обернулся, точно застигнутый врасплох. Лишь по одним словам он, не задумываясь, догадался, кто это. Энтони!.. Простой мальчишка, уроженец Лондона – ныне молодой моряк, успевший повидать полмира. Есть ли хоть что-нибудь на свете, чем бы он не восхищался?
Оба они ясно помнили извилистые лабиринты узких улочек с их серой кирпичной мостовой, готические башни и массивные мосты над желтоватыми от глины водами Темзы. Энтони готов был воспевать на все лады таинственную старину соборов, несокрушимое величие суровых крепостей. Явно не избалованный жизнью, он, тем не менее, искренне любил ее, как строгую мать. Возможно, за то, что в нужде ему было о чем помечтать. Другое дело – пресыщенный роскошью изнеженный принц, которому и желать-то больше нечего!
Чуткий и дружелюбный по натуре, Энтони с восхищением смотрел на мир поверх людских пороков, не замечая его губительного несовершенства. Все новое, диковинное, неизведанное, к чему Суини относился сдержанно и с осторожностью, вызывало у него бурный, радостный восторг впечатлительного юноши. Но эти двое, столь несхожие друг с другом, за время долгого, полного приключений и опасностей пути, стали близкими товарищами. Порывистый, неискушенный характер одного гармонично дополняли твердость и зрелая рассудительность другого, как штурвал направляет парусник. Хоуп во всем стремился брать пример с Суини Тодда, даже не подозревая, в каких суровых испытаниях ковались его стойкость и упорство. Но он усвоил для себя самое главное: оказавшись между молотом и наковальней, сталь непременно превращается в клинок.
– И все же ни одна столица не сравнится с Лондоном! – заключил горделиво юноша, пристроившись у борта рядом с Тоддом.
– Ты еще молод… – с грустью произнес Суини, и тень улыбки пробежала по его губам. – Я рад, что беды обошли тебя стороной.
– Вы никогда мне не рассказывали о себе. А между тем я чувствую: вас мучают какие-то печальные воспоминания… – Энтони смущенно замолк.
– Лучше тебе об этом и не знать. – Суини медленно повернулся к собеседнику. Сейчас его глубокие темные глаза казались почти спокойными, и только пальцы напряженно сжимали тугой канат.
– А давно вы покинули Лондон? – спросил его Хоуп, невольно понизив голос, точно боялся вспугнуть таинственного призрака.
Тодд машинально распустил и заново закрепил шкот. Руки его четко выполняли привычные движения, говорить же становилось все труднее.
– Ты даже не представляешь, как…
– Всегда можно вернуться, – с простодушной улыбкой заметил юноша.
Суини чуть заметно кивнул и снова посмотрел на острые, словно утесы, гребни крыш, проступающие сквозь разорванную ветром пелену тумана.
– Но время вспять не повернуть … – невольно сорвалось с его губ.
Опять эта навязчивая мысль – все громче и тревожнее! Чем ближе он подходит к цели, тем трудней ее прогнать. Его неуловимый враг, дыхание непредсказуемой угрозы, которое порою он чувствует всем телом! Сейчас он сойдет на зыбкую, шаткую землю, минует извивы запутанных улиц, знакомых до трепета в сердце, постучится в знакомую дверь, за которой – лишь холод и пустота… И все?! Неужели, это все?..
Якорь с шумом срывается в воду. С тяжелым стуком откидывают трап – как будто доску под петлей на эшафоте. Неизвестность убивает мучительнее всех смертей!
Тодд повернулся и твердым шагом двинулся к сходням. Пусть впереди – не пристань, а обрыв, сейчас не время отступать. Что ж, он заглянет в эту пропасть, даже если на дне ее – острые камни, и внезапно надломится край!
Глава 9. ПОВЕРНУТЬ ВРЕМЯ ВСПЯТЬ...
Пассажиры сходили на пристань. Моросил мелкий дождь, и в мокрой мостовой тускло отражались редкие огни газовых фонарей. Спящий город встретил их угрюмым, неприветливым безмолвием. Лишь сырой, пронизывающий ветер с заунывным скрипом широко раскачивал жестяную вывеску какой-то запертой лавчонки.
Едва Тодд сделал несколько шагов, как чья-то темная фигура метнулась к нему в полутьме вдоль парапета. Он различил поношенное платье и ветхий капор, закрывающий лицо.
– Простите, сэр, вы, видимо, замерзли… Хотите, я вас согрею?.. – Не поднимая головы, женщина протянула было руку.
Вздрогнув, Суини непроизвольно отшатнулся. Что может предложить ему одинокая, дрожащая от холода несчастная без крыши над головой?
Но нищенка с отчаяньем затравленного зверя крепко вцепилась в полы его плаща.
– Пойдемте со мной, вы не пожалеете, сэр! Здесь, неподалеку есть таверна… Вы ведь не против угостить меня?.. – Ее рука в промокшей, изорванной перчатке порывисто скользнула вдоль его бедра.
Он понял. Обессилев до крайности, не рассчитывая на подаяние, она без всяких сожалений предлагала ему себя – последнее, что у нее осталось. Взяв женщину за руки, Тодд с усилием приподнял ее и осторожно отстранился. От голода она с трудом держалась на ногах. Пошарив у себя в кармане, Суини вытащил несколько пенни и протянул ей. Ошеломленно уставившись на деньги, женщина недоверчиво замешкалась. Нужда нередко заставляет позабыть о приличиях и гордости, а людское равнодушие – о бескорыстной помощи.
– Возьми, мне не нужны услуги, – заверил ее Тодд.
Нищенка робко коснулась его пальцев и поспешно сгребла монеты, срывающимся голосом благодаря за щедрость. Затем, пошатываясь, побрела вдоль набережной прочь.
– Кто эта женщина? – с наивным любопытством спросил Энтони Хоуп, догоняя Тодда.
– Еще одна загубленная жизнь, – проговорил он тихо, думая о своем.
Минуют грозы, будни, замкнется круг, и этот случай внезапной вспышкой молнии воскреснет в его памяти, как неясный призыв сквозь тревожный, лихорадочный сон. А сейчас он уйдет и забудет о нем. Не сегодня…
– Где я могу найти вас, мистер Тодд? – окликнул его Энтони.
Опомнившись, Суини поднял голову.
– Флит-стрит, возле церкви Святого Дунстана, – ответил он и быстро зашагал вдоль пристани.
Небо подернулось широкой красноватой полосой, словно разрезанное лезвием ножа, когда, оставив позади пустую набережную, Суини вышел на Лондонский мост.
Временами фигуры одиноких прохожих безмолвно, почти неслышно возникали из тумана и исчезали в нем, как призраки, без возраста и без лица. Город медленно просыпался, наполняясь невнятными звуками, отголосками отлетевшего в прошлое вчерашнего дня.
На мост со скрипом въехала повозка; какой-то джентльмен, кликнув извозчика, садится в подкативший экипаж. Холодный моросящий дождь усиливается, поблескивая в предрассветных сумерках белесыми прерывистыми нитями.
Девушка, совсем еще ребенок, светловолосая, без капора и без накидки, придерживая длинный шлейф, нетвердым, торопливым шагом проходит мимо. Белое платье забрызгано грязью, а ветер, налетая, треплет мокрые распустившиеся локоны. На тонкой шее – дорогое ожерелье…
Суини невольно замедлил шаги: не каждый день богатой юной леди приходит в голову гулять так рано, под дождем, в открытом бальном платье. Растерянно и настороженно она оглядывается по сторонам – так, будто что-то потеряла или опасается погони. Кто мог преследовать ее, кто отпустил одну? А может, это беззащитное и хрупкое неземное существо – видение, рожденное туманом?
Не замечая Тодда, девушка склонилась над парапетом. С бледной кожей, вся в белом, в тусклом свете зари она была похожа на мраморную статую, и только губы ее чуть заметно трепетали, точно от порывов ветра. Почему-то Суини решил, – нет, скорее почувствовал! – что она прошептала молитву.
Тихо. Тонкие пальцы быстро касаются лба и груди, словно чертя незримое распятье, и девушка, дрожа, взбирается на парапет. Еще мгновенье, и она сорвется вниз, в мутную илистую воду…
Нет! Неужели Бог не видит?! Тодду едва хватило стремительной секунды, чтобы метнуться к ней и удержать над пропастью.
Отчаянно сопротивляясь, но целая и невредимая, она кричит в испуге:
– Отпустите!
Голос ее внезапно обрывается, но руки продолжают слабо упираться в грудь незнакомца.
– Остановитесь!.. Ничто не стоит вашей жизни! – заговорил он наконец, уверенно, почти сурово. В мире, где человеческая жизнь порой не стоит и гроша, эти слова звучали, точно вызов, брошенный вслепую непобедимому врагу. Но для Суини, невзирая ни на что, в них заключалась магическая сила правды.
– Зачем? – спросил он тихо.
Голубые, как небо, глаза робко, украдкою заглядывают вглубь широко раскрытых темных, и девушка смущенно отворачивается, словно ее застали на месте преступления.
– Откуда вы? Как ваше имя?
Она виновато молчит, но сейчас ее руки уже не отталкивают, а ищут опоры.
Суини больше не расспрашивал – просто укутал своим кожаным плащом ее мокрые от дождя худенькие плечи и увел. Подальше от бездны, подальше от края… И от любопытных глаз: чужое горе – забавный спектакль для других.
Послушно, как доверчивый ребенок, девушка последовала за ним.
Торжественно-величественный город остался позади, и вскоре их глазам предстали скользкие от грязи мостовые старых улиц, темные провалы пыльных окон, неопрятные рыбные и мясные лавки, кабаки, запущенные подобия домов… Похоже, она впервые ступила в убогий, словно потерянный на дне стоячего болота мир, в котором так мало света. Бережно поддерживая свою спутницу, Тодд ощущал, как тонкие трепещущие пальцы порой сжимают его руку, будто ища защиты. Суини даже не подозревал, что именно она сейчас, подобно ангелу-хранителю, незаметно прогнала его тревогу прочь, предавая сил на пути к пугающей и заветной цели. Пытаясь облегчить чужую боль невольно забываешь о своей.
Как глубоко было ее отчаяние там, на мосту, что заглушило голос разума? И почему так остро кольнуло сердце, когда его рука коснулась золотистых растрепавшихся на ветру волос?
«У нее тоже были светлые волосы. И она тоже была в отчаянии. А нашей дочери … вчера исполнилось шестнадцать!..».
Стук экипажей и уличный гул постепенно затихли вдалеке: они свернули в длинный, узкий переулок, ведущий на Флит-стрит.
– Ах, чтоб тебя!.. Прочь, лодыри блохастые! – Полусонная непричесанная женщина в мятом, промасленном переднике с шумом захлопывает двери небольшой лавчонки, а парочка оборванных уличных мальчишек с воплями бросается наутек.
Ну что здесь воровать? Разве только нужду и долги. Вот этого как раз-таки не жалко! Могла бы – сама их выбросила за окно, как тараканов.
Только слепые и глухие не ведают, как «хорошо» идут дела хозяйки пирожковой на
