Как я вычислил шпиона в свите Петра I

 
  Вы будете смеяться, но мне удалось "вычислить", что в окружении Петра I был шпион, работавший на иностранное государство.
  Но всё по порядку.
  Как-то раз, читая книгу Колпакиди (Александр Иванович, род. в 1962 г., российский историк спецслужб) "Щит и Меч" о всех руководителях органов госбезопасности (начиная с Московского государства и кончая современной Россией), я обратил внимание на приведённый там указ царя Петра I от 3 февраля 1718 г.. В моём рассказе февральские даты того года играют ключевую роль.

  "Указ бомбардирской роты капитан–поручику Писареву. Ехать тебе в Суздаль и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительныя, по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привести с собою купно с письмами, оставя караул у ворот".

  Тут необходимо дать пояснения.
  Пётр I, чтобы де-юре разорвать отношения со своей первой женой Евдокией, 23 сентября 1698 года отправил её под конвоем в женский Суздальско–Покровский монастырь — туда ещё при Рюриковичах ссылали всех бесплодных и опальных жён русских царей..., и первой из таких "постоялиц" была Соломония Юрьевна Сабурова (в иночестве София) — бесплодная жена Ивана III (отец Ивана Грозного). В те времена пострижение в монахини означало официальный развод.
  Их общего сына — восьмилетнего царевича Алексея царь отдал на воспитание своей любимой сестре Наталье.
  Применить силу по отношению к своей жене Петру I позволили обстоятельства — по стране шла реакция на второй стрелецкий бунт, проходивший весной и в начале лета 1698 года. Вернувшись в конце августа из полуторагодичной заграничной поездки, царь учинил следствие по этому бунту — "большой розыск", многочисленные демонстративные казни последовали одна за другой (около 2 тысяч человек были казнены с сентября по февраль следующего года).
  Пётр I поставил свою жену перед выбором — или она по-хорошему уезжает с глаз долой в монастырь, или ей будет инкриминировано участие в заговоре стрельцов со всеми вытекающими отсюда тяжкими последствиями. И Евдокия была вынуждена согласиться на более "мягкий вариант", хотя всё её нутро протестовало против подобного насилия — она абсолютно не понимала за что, за какую провинность ей была уготована эта участь. В статье "О разрыве отношений Петра I с первой женой" я изложил свою версию "похолодания" между супругами.
 
  Поселившись в монастыре, Евдокия отказалась принимать постриг. Тут надо пояснить, что без церковного суда или приговора насильственное пострижение не допускалось. И лишь только через год, после долгих десятинедельных (!!!) уговоров приехавшего в Суздаль окольничего Семёна Языкова (член следственной комиссии по делу о стрелецком бунте), опальная жена Петра I приняла монашество, хотя это отнюдь не факт и есть версия, что "церемония пострига" была ею нарочито сымитирована для "контролёра из Москвы". Спустя 19 лет на допросах казначеи монастыря Маремьяны, та скажет:

  "У меня в келье постригали царицу; а подлинно ли постригли, не ведаю, для тото, что ее постригли за завесом; чернеческое платье она носила недель с десять, или и больше, не помню; а после какой ради причины скинула, не знаю; только сказывала, что не отрекалась; после того все ходила в мирском платье".

  Да и сама Евдокия потом признается в покаянном письме бывшему мужу, что не соблюдала нормы монашества:

  "... И по пострижении, в иноческом платье ходила с полгода; и не восхотя быти инокою, оставя монашество и скинув платье, жила в том монастыре скрытно, под видом иночества, мирянкою..."  (стр. 467, том 6, Приложения, № 152, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)

  Пётр Алексеевич в этом деле был так щепетилен потому, что "официального согласия" на развод от Евдокии он так и не получил, а по церковным канонам можно было жениться во второй раз только в случае смерти жены или после её ДОБРОВОЛЬНОГО пострижения в монахини.
  Можно себе представить, как судороги обезобразили лицо Петра I (такое с ним часто случалось в моменты волнений), когда он спустя почти 20 лет после ссылки первой жены в монастырь "узнал новость", что Евдокия жила там, как мирянка. Ведь, если она по-настоящему не постригалась, а лишь сделала видимость, то второй брак Петра с Екатериной считался бы недействительным, и рождённые в нём дети получили бы статус незаконнорожденных (тогда ещё был жив провозглашённый наследником малолетний Пётр Петрович, 1715 – 1719 гг.), и значит они не могли бы претендовать на наследие престола.

  Но я немного забежал вперёд. Вернусь к десятой годовщине пребывания бывшей царицы в монастыре — в начале 1709 года на суздальской земле Евдокия встретила и полюбила майора Глебова (Степан Богданович, род. ок. 1672 г., казнён в 1718 г.), который приехал в Суздаль для рекрутского набора на рубеже 1708–09 годов. Его московская супруга Татьяна Васильевна долгое время болела ("болит у нея пуп и весь прогнил и все из него течет: жить–де нельзя"), и нерастраченные силы любви майора и бывшей царицы сделали своё дело.
  Они жили "как супруги" в течение всей "командировки" Глебова по рекрутскому набору — около двух лет. Время течёт неумолимо и всё хорошее когда-то заканчивается — после выполнения своих служебных обязанностей майору надо было возвращаться в Москву. В дальнейшем между собой они общались только путём переписки (лишь несколько раз майор сумел навестить её), всё-таки у Глебова в Москве была семья (жена, сын, дочь), ну и служба есть служба. Кстати, Евдокия в своих письмах настойчиво просила Степана добиваться перевода служить поближе к Суздалю и вообще получить "дембель" или назначение на воеводство (управление поселениями) в местах поближе к ней.

  Петру I об этой любовной связи стало известно совершенно случайно (спустя девять лет) — лишь только после того, как в феврале 1718 года было возбуждено следственное дело против его сына — царевича Алексея Петровича, обвинённого в "измене царю и отечеству" и в бегстве за границу. Там он скрывался во владениях императора Священной Римской империи — Карла VI. Царевич "рванул" подальше от глаз своего отца в Вену не просто так — жена императора и жена царевича (она к тому времени уже умерла после родов) были родными сёстрами. Спустя один год и четыре месяца после побега царевича Алексея разными угрозами и посулами сумели выманить из Европы к "родным берёзкам".
  Он возвратился в Москву поздно вечером 31 января, а уже на следующее утро Пётр I со своим ближним кругом выработал всю дальнейшую стратегию действий над царевичем. Судя по всему, Алексей уже 1 февраля был расспрошен отцом, но конкретных имён "соучастников" тогда им названо не было.
  В понедельник 3 февраля в Кремлёвском аудиенц–зале в "торжественной обстановке", в присутствии духовенства, министров и других высших должностных лиц Пётр I высказал все претензии своему отпрыску (тот был как арестант — без шпаги). Алексей попросил у отца "жизни и милости".
  Царь пообещал проявить милость, если тот отречётся от наследия престола и выдаст абсолютно всех людей, причастных к его бегству за границу. Алексей дал на всё это согласие и передал отцу письмо с покаянием. Вслед за этим вице канцлер Шафиров зачитал приготовленное для подписи царевичем "Клятвенное обещание" (об отрешении). Вот его фрагмент:

  "... обещаюсь и клянусь... той воле родительской во всем повиноватися, и того наследства никогда ни в какое время не искать и не желать и не принимать, ни под каким предлогом. И признаваю за истиннаго наследника брата моего царевича Петра Петровича." (стр. 444, том 6, Приложения, № 145, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)

  Отойдя в отдельную каморку, Алексей назвал отцу некоторых людей, которые ему помогали и знали о его бегстве за границу. Очевидно, что именно тогда прозвучало имя Александра Кикина и, вероятно, была упомянута Евдокия. Затем всё "высокое собрание" перешло в соборную церковь и там перед святым Евангелием царевич отрёкся от наследия трона и подписал бумагу.

  В этот же день Пётр I пишет несколько указов об аресте "соучастников преступления" царевича. Один указ доставляется курьерами 6 февраля в Петербург светлейшему князю Александру Меншикову и в этот же день ровно в полдень в гарнизонный каземат Петропавловской крепости генерал–майором князем Голицыным Петром Михайловичем привозится уже им арестованный Кикин (Александр Васильевич, 166? – 1718 гг.). Он когда-то был любимцем и сподвижником Петра I, начинал служить бомбардиром в его потешных полках, был денщиком царя во время Азовских походов, назначался адмиралтейств–советником и вообще специализировался по "морским делам" (ему же принадлежит разработка передачи морских сигналов флагами).
  В том, что Кикин был непосредственным организатором и вдохновителем побега сына, Пётр I уже не сомневался, а вот про степень участия в этом деле своей бывшей жены царь хотел достичь более чёткого понимания. И он, написав 3 февраля указ об отправке следователя Григория Скорняков–Писарева в Суздаль (см. в самом начале статьи), не дал ход этому указу, а стал дожидаться ПИСЬМЕННЫХ показаний сына.
  Итак, 4 февраля 1718 года Пётр I в письменном виде задаёт своему сыну вопросы в семи пунктах..., и через четыре дня — 8 февраля получает на них развёрнутые ответы, где упоминается уже множество имён людей, якобы причастных к его бегству за границу. Там же фигурирует и имя его матери.
  И вот только после этого царь посылает следователя в Суздаль. Скорняков-Писарев отправился туда 8-го или утром 9-го февраля. Он прибыл в суздальский монастырь (расстояние от Москвы 220 вёрст) 10 февраля 1718 года. Эта дата нам известна из его письма Петру I.
  Приведу его начало:

  "По указу вашего величества, в Покровский Суздальский монастырь я приехал сего февраля 10 в полдни и бывшую царицу вашего величества видел таким образом, что пришел к ней в келью, никто меня не видел, и ее застал в мирском платье, в телогрее и в повойнике...
(стр. 458–459, том 6, Приложения, №149, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)

  Примечательно, что у историка Николая Устрялова в его многотомном труде нет текста указа (от 3-го февраля), который я привёл в самом начале этой статьи. Откуда же его мог взять автор книги "Щит и меч" Колпакиди ? Я предполагаю, что он его нашёл в недрах архивов спецслужб. Да, ещё хочу внести одно уточнение — опираясь на слово "фаворитов", автор книги даёт понять, что Пётр I к моменту написания этого указа уже был в курсе любовной связи Евдокии. Нет, это совсем не так. Слово "фавориты" в то время ещё имело и другой смысл — ближнее окружение, помощники, друзья. А любовная связь Евдокии Лопухиной и Степана Глебова вскрылась лишь в Преображенском застенке на допросах арестованных людей из монастыря — об их взаимных отношениях рассказала