куча влиятельнейших людей, поэтому естественно, что для человека, обладавшего всеми необходимыми титулами, с их помощью открывались практически любые двери – и в науку, и в бизнес, и в политику. Младший же Эвердик по понятным причинам ни на какие титулы рассчитывать не мог. Вот тогда-то он и решил поменяться со своим братом именами. Как ему это удалось – сюжет для отдельной оперы. Конечно, были здесь и подкуп, и шантаж, и запугивания. Таким образом, к двадцати одному году наш Эвердик официально начал называться Хансом Дитмаром, а бедняга олигофрен, которому, в общем-то, было все равно, стал Вильямом Отто.
– Но вы-то, вы-то откуда все это знаете?! – вскричал совершенно сбитый с толку Рогнед.
– Просто я учился в одном классе с мальчиком, которого звали Вильям Отто, – с неизменной улыбкой отвечал Марио, – а мой отец был главным врачом в психиатрическом пансионате, где содержался другой мальчик, по имени Ханс Дитмар. Между прочим, с этим последним вышла презабавная история, весьма показательная тем, что ни один психиатр, похоже, никогда не поймет человеческую психику до конца. Представьте себе, незадолго до своей смерти олигофрен, не умевший не то что читать и писать, но даже и разговаривать толком, однажды взял свою няню за руку, подвел ее ко включенному компьютеру и у нее на глазах, тыкая одним пальцем в клавиатуру, набрал следующую фразу: «Папа и брат не любят Ханса Дитмара». Разумеется, когда пораженная няня рассказала об этом врачам, ей никто не поверил, потому что за все годы жизни олигофрен не произнес ни одной осмысленной фразы. Вот и подумайте, господа.
Сказав это, Марио неторопливо положил себе в тарелку еще немного салата и принялся сосредоточенно жевать, очевидно, ожидая нашей реакции на свои слова. Но мы все одеревенело молчали. Пауза затянулась, и профессор понял, что говорить опять придется ему. Отложив вилку, он поднял глаза, посмотрел на меня в упор и произнес уже без улыбки, даже мрачно:
– Насколько я понимаю, господин консул, продолжать нашу беседу имеет смысл, только если вы предварительно определитесь для себя, верите ли вы, что я действительно не террорист.
– Хотите честно? – сказал я, отчетливо чувствуя, что в данной ситуации только честно и можно. – Не имеет значения, во что я верю. Если вы сумеете помочь моей дочери, то мне абсолютно наплевать, террорист вы или нет.
– Эти слова делают честь отцу, но могут стоить карьеры консулу, – прокомментировал Марио бесцветно.
– В этом случае на карьеру консула мне тоже плевать, – ответил я, ловя на себе перепуганные взгляды Рогнеда и Рубинцева. – У меня есть дочь, она в беде. Для меня имеет значение только это.
– Вы хороший человек, господин Уральцев, – проговорил гость, глядя на меня с уважением. – Господин Рубинцев много рассказывал мне о вас, но то, как вы повели себя сейчас, рассказало мне намного больше всего слышанного прежде.
– Не расцениваю это как комплимент, но все же благодарю, – кивнул я.
– Это не комплимент, это констатация факта, – объяснил Марио. – И я действительно могу помочь вашей дочери. Но вы должны понимать, что люди вообще не склонны к бескорыстию, я же быть бескорыстным тем более не имею никаких причин, поэтому в награду мне понадобится ваша помощь. Полагаю, мне не надо объяснять, что я приехал к вам не просто так, а с абсолютно конкретным намерением.
– Вы хотите свалить Эвердика? – спросил Рогнед, уловив нить.
– Я хочу отомстить, – произнес Марио холодно. – Как вы уже поняли, у меня на Эвердика целая куча компромата, и все-таки я не льщу себя надеждой, что мне удастся привлечь этого человека к официальному суду. Для большинства людей я до сих пор террорист номер один – кто мне поверит! А доказывать всем, что я не верблюд, у меня просто нет времени – я серьезно болен и могу окочуриться в любой момент. Вот поэтому-то мне и нужно ваше содействие.
– За что вы хотите отомстить? – спросил я.
– За годы унижений и издевательств, за искалеченную жизнь и навеки испорченную репутацию человека и ученого.
– Понимаю, – кивнул я. – И все же для окончательного ответа мне надо знать больше.
– Разумеется, – согласился Марио. – Предлагаю закончить ужин, а потом я о многом вам расскажу и покажу кое-что из привезенного с собой. Должен признать, что многое из своего багажа мне было очень трудно провезти самолетом. Спасибо господину Рубинцеву: он оформил мою кладь, как научный груз, отправляемый его институтом. Это помогло мне избежать сложностей на таможне.
Я внимательно посмотрел на Рубинцева. Видимо, Олег Всеволодович имел очень веские основания, чтобы доверять Марио, коль скоро для помощи этому более чем сомнительному человеку он поставил на карту не только свое имя, но и репутацию института, в котором работал все последние годы. В отличие от него, у меня оснований для доверия пока не было. Зато у меня была Тэнни, которой Марио обещал помочь, и Айка, все еще находившаяся в большой опасности. Разумеется, я отчетливо понимал, что вляпался. Рубинцев, чего я от него никак не ожидал, просто-напросто втянул меня в авантюру, выход из которой я видел только один – моя отставка, и то в лучшем случае, ведь и в самом деле никто пока что на официальном уровне не доказал, что Марио не террорист, а следовательно, он до сих пор являлся самым разыскиваемым человеком на земле. На установление его виновности или невиновности ушла бы масса времени. По закону я должен был немедленно арестовать его, передать его дело в Верховный суд при Совете Согласия и ждать месяцы, а может, и годы, пока будет вынесен какой-либо вердикт. Я прекрасно понимал, что этого не сделаю, а если буду уличен в сотрудничестве с ним, то мне крупно не поздоровится. Тем не менее, выбора у меня не было.
После ужина, когда гости отправились в верхнюю гостиную распаковывать чемоданы, Рогнед отвел меня в уголок, прижал к стене всей своей тушей и зашипел:
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что творишь?
– Прекрасно отдаю, старина, – ответил я понуро. – А как бы ты поступил на моем месте?
Рогнед отпустил меня, пожевал губами, покряхтел, что, как всегда, обозначало у него крепкую задумчивость, и наконец произнес:
– Вот что. Будет так. Ты ничего не знал и оказался вовлечен в это дело случайно. Встречу с Рубинцевым и Марио организовывал я, без твоей санкции. Я же не предпринял никаких мер, чтобы арестовать террориста. Садись в машину и катись отсюда к чертовой матери домой. В Консулате никто даже не узнает, что ты здесь был.
– Ты что, сдурел, что ли? – уставился я на него. – Ты хоть сам понял, что сказал?
– Я-то понял… – ответил толстяк и насупился.
– А раз понял, то, стало быть, за подлеца меня считаешь? Спасибо.
– Почему же за подлеца?
– А потому, что это ты сейчас сядешь в машину и поедешь к чертовой матери домой. Ты здесь вообще ни при чем. Ты подчиненный и знать ничего не знал. Усек?
– Это я-то ни при чем?! – взвился Рогнед и опять вцепился в меня. – А кто говорил, что у наших девчонок два отца? Ты говорил или не ты? А раз два, то изволь не мешать! Я сделаю, как считаю нужным!
– Отпусти, дурак! Не хватало еще, чтобы ты ради меня чем-то жертвовал! Я уже большой мальчик и сам за себя отвечу, если понадобится.
– Знаешь что? Ты лучше заткнись! – сказал Рогнед, опять выпустил меня и с шумом забегал по комнате. – Заткнись и не вякай! Ты что, совсем не въезжаешь, что ли? Жертвы! Нужен ты мне больно, чтобы ради тебя чем-то жертвовать! Я не о тебе, я о девчонках забочусь, идиот!
– Как же ты о них заботишься? – и впрямь не очень понял я.
– Как?! – Рогнед остановился передо мной, бешено вращая глазами, но потом вдруг весь как-то сник, обмяк, утих, ткнул мне в грудь своим толстенным указательным пальцем и проговорил почти шепотом: – Придется объяснить. На самом деле у девчонок не два отца, а один. Меня они за отца никогда считать не будут. Не знаю почему, но это факт. А ты им нужен. У вас еще все впереди. Тигренку, даже если она и поправится, еще долго будет необходима твоя поддержка. А если не поправится – тем более. И Айку ты еще должен на ноги поставить. Ты не представляешь, как девочке в этом возрасте нужен отец! Это она с виду такая самостоятельная и независимая, а ведь на самом деле она до смерти боится остаться одна. Разве ты не замечаешь, как она за тебя держится? Только и слышно: папа, папа… Именно поэтому остаться с девчонками должен ты. Может, они и не считают меня за отца, но я все равно считаю их за дочерей. Так что слушайся меня и не возникай. Загреметь вдвоем мы с тобой не имеем никакого права, неужели не ясно? Если дойдет до неприятностей, я по-любому буду во всю глотку орать, что виноват только я. Тут ты меня не удержишь. Вот и весь тебе сказ.
Он совсем поник, отошел от меня и с хрустом сел в кресло. Я почувствовал себя скотиной и сволочью. Вообще, я многого ожидал от Рогнеда, но такого…
– Только не надо ничего говорить, – упредил меня толстяк, заметив, что я сделал к нему шаг. – Все, что ты можешь мне сказать, я знаю.
– Домой я все равно не поеду, – произнес я твердо.
– Нет, поедешь.
– Нет, не поеду. Должен же я узнать, о чем нам собирается рассказать Марио.
– Я тебе потом подробно передам суть разговора.
– Нет уж, дудки, мой милый. Такие разговоры в пересказах не воспринимаются.
– Ну, что, мне тебя силой в машину запихать, что ли?
– Не надо никого запихивать силой, господа, – внезапно раздался откуда-то сверху голос Марио, и, обернувшись, я увидел, как сам доктор медленно спускается с лестницы, скрипя своим протезом. – Простите, я чисто случайно подслушал ваш спор.
– Чисто случайно? – набычился Рогнед. – Так я вам и поверил!
– Ну, хорошо, не случайно, – миролюбиво согласился Марио. – Суть не в этом. Суть в том, что я, кажется, знаю, как нам выйти из создавшегося положения.
– Интересно, как же? – теперь уже насторожился я.
– Из вашего разговора я многое понял, господа, – продолжал Марио, спустившись и присев на диван, – а потому хочу помочь вам от чистого сердца и предлагаю беспроигрышный вариант.
– А именно?
– Арестуйте меня. Можете даже надеть на меня наручники и составить протокол задержания, а все, что я буду вам здесь рассказывать, трактуйте как допрос и дачу показаний подозреваемым. Ну, что? По-моему, подходяще. А как по-вашему?
Мы оторопели.
Это, действительно, был выход, и я почувствовал себя еще большей скотиной и сволочью, чем раньше. Почему старался Рогнед, я хорошо понимал, но почему этот странный Марио пытается прикрыть мою задницу аж таким образом, до меня пока не доходило. Словно прочитав мои мысли, доктор внес ясность:
– Вас не должен удивлять мой поступок, господа. Я ведь уже говорил, что тоже в некотором роде прихожусь девочкам отцом. – Помолчал и усмехнулся: – Счастливые они: кто-то и одним отцом похвастаться не может, а у них – целых три. – И тут же добавил, увидев, как дернулся Рогнед: – Нет, нет, вы не подумайте, что я претендую на какие-то права. Куда уж мне, старой развалине! Просто я очень рад, что дети, к которым я все же имел в свое время отношение, попали в хорошие руки и счастливы. Два отца тоже ведь лучше, чем один, а?
– Зато ни одной матери… – проворчал Рогнед себе под нос.
– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил Марио. – Мать у них была. Причем самая настоящая, по всем законам
