делала все это время?
– Была в плену. Там мы и познакомились. А потом мы помогли ей бежать и сами с нею убежали.
Я совершенно запутался. В памяти моей вдруг всплыли виденные четыре года назад по телевизору кадры, полученные из Роден-Паулора, столицы Островов, в день переворота: горящее здание, улица, заваленная обломками стен и мусором, и мчащиеся по ней на бронетранспортерах военные в хаки, стреляющие направо и налево из автоматов по разбегающимся мирным жителям. Я представил себе Ларису в этой обстановке, и меня передернуло от ужаса. Заметив это, Тэнни взглянула на меня, видимо, ожидая еще вопросов, но я решил больше не привязываться, поняв, что лучше узнать все постепенно, чем за один раз, и потом переваривать эту страшную информационную кашу. «Утро вечера мудренее», – сказал я себе.
А утром у рыжей Айки поднялась высоченная температура, девочка стала задыхаться, кашляла до изнеможения, с надрывом, что, вне всякого сомнения, могло означать, что у нее двустороннее воспаление легких, и не дай Бог с осложнениями. Даже моих скудных медицинских познаний хватило, чтобы установить этот диагноз. Прикинув себе путь, который в одиночку и на попутном транспорте должны были преодолеть девочки от Островов до Праги, я согласился с мыслью, что воспаление легких – еще не самое худшее, чем он мог закончиться. Как они вообще добрались живыми – вот в чем был самый интересный вопрос. Впрочем, тогда я еще не знал, что это не просто девочки – это стальные девочки и что впереди им еще предстоят испытания, которые мало какой взрослый человек смог бы перенести.
Обращаться к обычным врачам я, по понятным причинам, побоялся. Но спасать-то Айку было нужно! Надо было видеть, как перепугалась за свою младшую подругу Тэнни и как начала умолять меня позвать хоть кого-нибудь, кто сумел бы ей помочь. И вот тогда в моей квартире появился Виллиталлен.
– Ты самый умный, что ли? – орал он мне в телефонную трубку своим каркающим голосом. – Ты думаешь, я тут в «Косынку» гоняю со скуки? У меня работы по горло, и вся, между прочим, срочная. И я должен все бросить и ехать к тебе, как на пожар?
– Вот именно. Все бросить и ехать, – отвечал я спокойно и твердо. – И перестань орать. Ты меня знаешь: на меня ни вопли, ни сопли не действуют.
– Но что там у тебя? Инопланетяне, что ли?
– Хуже. У меня «Аплой».
– Что-о?! – взревел Виллиталлен.
– Что слышал. Маленький, правда, совсем, лет восьми, но самый настоящий «Аплой». И если ты, сволочь, сейчас не приедешь и не начнешь его лечить, я до тебя доберусь, и тогда тебе мало не покажется.
– Не пугай, я сам страшный, – ответила телефонная трубка совсем другим тоном. – Выезжаю. Тьфу на тебя!
– И на тебя тьфу, зараза, – подытожил я с облегчением.
Айка в гостиной на диване под двумя одеялами тихо и жалобно бредила по-французски и все время со слезами просила какого-то розового мармелада.
– Что за мармелад? – спросил я у Тэнни, но та только беспомощно пожала плечами.
Вдвоем мы бережно попоили бедняжку манговым соком, и она, кажется, задремала, совсем измученная, бледненькая и вся в испарине. Смотреть на нее было просто больно. Радуясь, что Айка немножко успокоилась, мы тихонько уселись и стали ждать, когда явится Виллиталлен.
Глава седьмая
Среди официальных сотрудников Консулата Виллиталлен не числился. По так называемой «открытой» профессии он являлся владельцем и главным врачом одной весьма неплохой пражской кардиологической клиники. Этим частным лечебным заведением с удовольствием пользовались сердечники средней руки из числа госслужащих, предпринимателей и творческой интеллигенции. На самом же деле Виллиталлен уже лет двадцать работал на Эвердика и занимался по медицинской части всем тем, что хоть как-то выходило за рамки обыденности. Странные болезни, непонятные вирусы, генетические мутации – все это проходило через его корявые и костлявые руки, которым я лично ни за что не доверил бы ковыряться в моем сердце. Но именно этими руками он цепко держал всю биологическую безопасность планеты Земля. Сам себя он скромно называл лекарем по инопланетным хворям, и это, в общем-то, было недалеко от истины. Специалист он был совершенно гениальный и уникальный, хотя, по мнению многих, не вполне в своем уме. Мне же казалось, что Виллиталлену просто нравится корчить из себя сумасшедшего доктора, а на самом деле это просто наглый, вздорный, хамоватый, но абсолютно нормальный тип. Эвердик до поры до времени закрывал глаза на большинство его выходок и чудачеств, лишь бы биологическая безопасность находилась в надежных руках. Звонить Виллиталлену по обычной линии категорически запрещалось. Я нарушил запрет, хотя отлично понимал, чем это чревато. Но на установку окольной связи через третьих лиц у меня не было времени.
Приехал Виллиталлен.
Не один.
Следом за его персоной, долговязой, растрепанной и шумной, как большое насекомое, в квартиру неторопливо вошел Эвердик.
Этого я не ожидал.
Мягко, но властно отстранив меня рукой, консул прошел в гостиную, где горела в жару несчастная Айка, остановился, внимательно посмотрел сначала на девочек, потом на меня и глухо спросил:
– Это что?
– Больной ребенок, – ответил я. – Разве не видно?
– Я спрашиваю: это что? – повторил Эвердик тверже.
Я понял, что он настроен решительно, и протянул ему записку Ларисы. Он прочел и раз, и два, спрятал записку в карман пиджака и сделал знак Виллиталлену: работай! Тот взял свой чемоданчик и, присев на диван рядом с больной, начал осмотр.
– Записочку бы вернули, шеф… – со слабой надеждой попросил я.
– Закрой пасть, – спокойно велел Эвердик. – С тобой в другом месте поговорю.
Шеф гневался. И хотя он никогда не повышал голоса, я буквально кожей почувствовал, в какой он ярости. Еще бы! Ведь он узнал о загадочных девочках не от меня, а от Виллиталлена, к тому же, с опозданием почти на полсуток. Кроме того, я был готов спорить на что угодно, – Эвердик понятия не имел, что делать в данной неожиданной ситуации, и это злило его еще больше.
Виллиталлен не просто осмотрел Айку, он взял у нее кровь на анализ, срезал несколько волосков с ее рыжей шевелюры, приклеил ей на руку и тут же содрал кусочки специального лейкопластыря, чтобы позже изучить пот и частички кожи, которые на нем остались. Затем он сделал Айке укол и повернул к нам свое сухое и длинное очкастое лицо с маленькими усиками под горбатым носом:
– Двустороннее воспаление легких. Ей надо будет уколы делать каждые три часа, пока не очухается. Потом на таблетки перейдем.
– Тебе еще и медсестру-сиделку? – хмуро пробурчал Эвердик. – Вот сам и сиди с ней, делай уколы…
Виллиталлен нахохлился.
– Я умею делать уколы, – вдруг подала голос Тэнни, все время сидевшая в уголке на пуфике.
– Правда? – приподнял брови Виллиталлен.
– Меня учили, – отвечала Тэнни.
– Ну, в таком случае, – Виллиталлен выбросил из чемоданчика несколько пачек с ампулами и шприцами, – вот тебе препарат. Двадцать кубиков каждые три часа. Если что, сразу звоните мне.
– Можешь не сомневаться, позвоним, – заверил его Эвердик и обвел присутствующих мрачным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Значит, так, слушайте меня все. «Аплоя» не существует. Официально его больше нет. И если кто-нибудь из вас где-нибудь, пусть даже на самом верху, вякнет, что к нам попали живые воспитанницы «Аплоя», я тому оторву голову. А как медленно и изощренно я умею это делать, вы знаете.
Мы знали и потому притихли.
– Квартиру – под круглосуточное наблюдение, – продолжал распоряжаться Эвердик. – На улицу ни шагу. Больная пока полежит здесь, потом потихоньку перевезем вас на одну из наших дач. Ты, – он ткнул пальцем в меня, – сиди дома и глаз с этих детей не спускай. Ты, – он повернулся к Виллиталлену, – будешь тут нянькой, сиделкой, доктором Айболитом или кем там еще, но если, не дай Бог, девочка умрет, не сносить тебе твоих дурацких очков. Понятно?
Мы закивали. Шеф бушевал, но у меня отлегло от сердца – выдавать детей Совету Согласия Эвердик не собирался.
– Вопросы? – подытожил он.
– Надо бы малышек попристальней изучить, мало ли что… – попросился Виллиталлен.
– Не раньше, чем поставишь на ноги это рыжее существо, – решил консул. – Еще вопросы?
Больше вопросов не было.
– Письменные рапорты к вечеру мне на стол. Оба, – велел шеф.
– К вечеру не получится… Анализы много времени занимают… – посетовал Виллиталлен.
– А мне плевать, – не внял Эвердик. – Рапорт в 18.00 мне на стол. Всё.
И, повернувшись, двинулся к выходу. Виллиталлен быстренько собрал чемоданчик и потрусил следом.
Когда они ушли, у меня осталось ощущение, как будто мне надавали пощечин. Я устало сел в кресло, посмотрел на Айку, которая после вмешательства Виллиталлена перестала трястись и метаться и глубоко спала, встретился взглядом с Тэнни и почувствовал, что пощечин мне надавали заслуженно.
– Ты, наверное, думаешь, что я вас предал? – спросил я тоскливо.
Тэнни покачала головой:
– Нет, что вы! Вы все сделали правильно. Мы с Айкой не имели права надеяться даже на это. Мы ведь вам никто. Девчонки-бродяжки с улицы. Вы могли просто выставить нас из дома и дверь закрыть…
– Дудки, – сказал я печально и искренне. – Всё мог, а вот этого не мог.
– Спасибо… – ответила девочка тихо и спросила, помолчав: – Айка ведь поправится? Ваш доктор хороший, да?
– Таких докторов на всей Земле человек десять-пятнадцать, – сказал я. – Он, хоть и сволочь, конечно, но сволочь гениальная. Если он не вылечит, то никто не вылечит. А ты что, правда умеешь делать уколы? Спрашиваю, потому что сам не умею.
– Умею, умею, – поспешила заверить меня Тэнни. – Я и не спать могу трое суток без ущерба для здоровья, так что, если нужно…
– Зачем же трое суток-то?.. – пробормотал я. – Меня все равно из дому не выпускают, так что ночью могу и я подежурить…
– Спасибо… – опять сказала Тэнни и чуточку покраснела. – Поверьте, мне очень неловко… У вас теперь из-за нас будут неприятности. Наверное, мы вообще не должны были к вам приходить…
– И куда бы вы пошли, если не ко мне? Кого вы еще знаете в Праге?
– Никого. Но мы умеем выживать.
– Господи, да зачем же выживать, если можно просто жить!
– Простите, я, наверное, что-то не то сказала…
– Перестань все время извиняться, Тэнни. Ни ты, ни Айка ни в чем не виноваты. Пришли, и правильно сделали. И Лариса правильно сделала, что вас ко мне послала. Только как же вы добирались-то с Островов?
– Я же говорю: мы умеем выживать.
– Сколько же вы были в пути?
– Почти два месяца.
– С ума можно сойти! Вот и довыживались: одна теперь с воспалением легких лежит…
– Айка всегда была слабенькая, – с грустью признала Тэнни. – С ее иммунной системой недоработки. Я, например, ни разу в жизни не болела.
– Ладно, – вздохнул я, потому что мне самому вдруг стало грустно, – не болела, и слава Богу. Давай-ка лучше обед закажем. Что-то мне жрать охота. Пельмени и суп с кнедликами будешь? Тут в ресторане замечательные пельмени, почти сибирские.
– Буду! – с готовностью согласилась девочка.
Мы уже сидели за столом, когда вдруг в прихожей запищал домофон. Оказалось, явился Рогнед Катковский собственной персоной. Он ввалился в квартиру всей своей необъятной тушей, проворчал что-то
