Невинномысск

пространство «девятьсот верст в окружности» (главным образом, Чечня и Дагестан). С 1840 г. по 1845 г. Шамиль имел резиденцию в Дарго. В соответствии с военными задачами, Шамиль разделил всю подвластную ему территорию на 20 областей, которые назывались наибствами. В этом отношении он во многом напоминал деятельность Абд-Эль-Кадера, которому «удалось объединить под своей властью все разрозненные кабильские племена Алжирии, и в течение почти 20 лет с успехом сопротивляться сильнейшему противнику.
Елена Васильевна мне очень нравится. Она высокая, стройная с длинными русыми волосами заплетенными в косу, совсем не похожа на обычных учитилок в цветастых сарафанах, с безумными фигурами на головах их залаченых до состояния медной проволоки волос, непонятного размытого возраста от сорок и до восьмидесяти, обозлённых и склочных дур. Я смотрю на неё и думаю кого же я больше люблю её или Лариску, толянову сестрицу. Хотя эта дилемма решается просто – приму мусульманство и женюсь на обоих. Елена будет умной и грамотной женой, а Лариска весёлой и любимой.
- Слышал, вчера в яру нашли труп? Папка говорит – сепаратист!  – Андрюха «Акула» – Акулов шепчет мне. Вот ведь, сука! Отвлёк от таких приятным дум.
- Неа, не слышал.
- Говорят свои же убили - за стукачество. Ваши соседи нашли - «яровые».
- Они постоянно в этой помойке капаются. Велики из металлолома мастерят.
- В кустах нашли. Обезглавленного, прикинь! – «Акула» известный сплетник в нашем классе, никогда не может утаить что то. Я ещё помню,  как нам досталось за порнокарты. Их Димон Лисин дома нашёл, и в школу приволок. Мы их за десять копеек за просмотр давали в краткосрочную аренду пацанам из других классов. Устроив свой офис в туалете для мальчиков. Наработали на три рубля двадцать копеек, пока наш трест не лопнул из за шаловливого «акульего» языка. Физрук вытащил нас обоих за уши из туалета. Долгий и нудный гул педагогического совета, на который были вызваны наши с Димоном бабушки, мы пересидели в каптёрке рядом с учительской, где нас заперли на ключ с рецензией – «Придёт и ваше время отвечать!» Но видно не пришло. После нас выпустили и отдали бабкам на лютое растерзание. Два часа голыми коленями на горохе и неделя без гулянок – мой приговор. Бабушка кричала «Ты понимаешь, что это такое! Тебя из школы бы выперли! Это же статья!» Что за статья и где её можно прочесть я так и не понял. А спрашивать было опасно для жизни. Димона просто выпороли. Он ещё долго гордился глубокими шрамами на спине. «Акулу» мы вздули по первое число. После этого он стал максимально услужлив и пытался всеми фибрами показать свою дружбу и преданность. Этот информационный понос, так же являлся его очередным реверансом в нашу сторону.
- Акулов, Денис! Тишина там!  - строгий взгляд Елены Васильевны. Но всё же – он «Акулов», а я «Денис». Значит, наши чувства взаимны. Надо расспросить у татарчонка Равиля, что там нужно, чтоб принять мусульманство и во сколько? Долго ждать не хочется, годы то идут.

На чёрных кожаных матах белой краской размашисто нарисовано «Физрук – гандон!» и православный крест. Матами прикрыты разбитые окна спортивного зала. Мы стоим в ряд и ржём. «Гандон» стоит спиной к надписи и ни хрена не понимает.  
- Что вы ржёте как кони? Замолчать! – истеричный голос физрука срывается на ультразвук. Синий поношенный спортивный костюм на сутулой фигуре псевдо спортсмена. Мы брызгаем хохотом. Он кружится вьюном вокруг себя, пытаясь понять причины нашего смеха. Вдруг неестественно замирает, злобно уставившись на маты.
- Молчать! – Гандон начинает выть сиреной. – Сахарцев и Лисин вон из строя. Бегом за тряпками. Что б до конца пары всё стёрли.
- А мы то тут при чём? Это видно ночью написали.  – недоумеваю я. Хотя понятно при чём. Физрук ещё помнит нашу агрессивную возню с ним в туалете. Димон тогда прятал карты, а я вцепившись ему в руки, орал что есть силы и молотил ногой по его больному колену. Он ещё долго хромал, плачась на каждом углу о своей старой ране, полученной при теракте на автобусной остановке  в Ставрополе. Ходили слухи, что в колено ему выстрелили казаки, когда он отказался спрятать у себя раненых.

Зелёное ведро с кривой надписью «Шк. №1» полное горячей воды со стиральным порошком и две вонючие тряпки нам выдала уборщица - тетя Маша, не забыв напоследок сказать:
-  Ну что вам дался Гандон этот! Он же юродивый, прости его Господи! – и набожно перекрестилась.
Мы вытащили маты на улицу. Расстелили их на брусья на полосе препятствий. Мазнули тряпкой – краска потекла.
- Гуашь – деловито резюмировал Димон и едко харкнул сквозь зубы.
- Так мы за пять минут справимся.
- А нам это надо! До конца пары, так до конца пары! – Димон забрался на забор и закурил.  Я не курю. Бабушка запах табака за километр чует. Зачем мне эти проблемы.
В обще то, мы с Димкой Лисиным похожи, потому наверно и дружим. Да скорее не дружим, а так – держимся вместе. Растят нас бабки. Родители у него на заработках в Эмиратах, что то строят. У меня мама в Майкопе работает на фабрике бухгалтером, отец нас бросил. Димкина бабка старая коммунистка – её чураются все как прокажённую. Служила в молодости парторгом на химическом комбинате. Низенькая  старушка с волевыми чертами лица и весьма колючим холодным взглядом. Моя бабушка высокая седая с ясным открытым взглядом. Не скрывает своей неудобной веры. Она свидетель Иеговы. Наш дом завален литературой, постоянно приходят, какие-то люди, долго беседуют, пьют чай с печеньем. «Сектантка» зовут мою бабушку за глаза. Их вера преследует по закону Джамахирии и распространение её является уголовно наказуемым. Только бабушке моей похер на всё. Она как заряженная ракета дополнительные препятствия лишь усиливают волю достижения цели. Поэтому люди вокруг хоть подчас  и не поддерживают, но уважают её за волю и несгибаемость. Все вокруг говорят, что мы с Димоном отбились от рук и ремня отцовского нам не хватает. Ну и где ж его взять то – отцовский ремень. Правда, про Димона говорят, что он вообще пропащий, а я ещё подаю надежды. Хотел бы я знать, где они разглядели эти самые «надежды».

- Ты неплохо рисуешь часть картины. Но разрыв с общей целостностью должен быть компенсирован внутренним независимым узором.
- Боюсь, я ещё не способен на серьёзные достижения учитель.

- Скоро Пасха. Куличи, конфеты, крашеные яйца. -  Толян причмокивает от удовольствия. Перемена. Мы пристроились на поддоннике и мечтательно обсуждаем сладости и праздники, глотаем желудочный сок.
- Ага, опять в магазинах за неделю запретят продавать муку, яйца и сахар.
- Похуй! Всё  давно уже куплено. А твоя бабка пекёт куличи? Она же сектантка.
- Рот закрой! Печёт и яйца красит, но только для меня.
- Это что за цирк! Почему так пострижены. – грузный краснорылый мужик лет пятидесяти в потёртой натовской военной форме завис над нами и брызжет  слюной.
- А ты что за хер? – интересуется Толян.
- Ах вы - твари! Сепаратисты! Бандиты малолетние! Подонки! – старый мудак облил нас своей липкой слюной.
- Фёдор Сергеевич, в чём дело? – это она, моя учёная жена – Елена Васильевна.
- Это ваши ученики? – он тычет в нас красной распухшей рукой. На кривых пальцах чёрные не ухоженные ногти и следы от порезов и ушибов. Нас передёргивает от мерзости. Фу, козел!
- Ну, на пятьдесят процентов мои. – она доброжелательно улыбается этому уроду.  Что это вдруг! Я выше Толяна на голову – а это как минимум соотношение шестьдесят процентов к сорока.
- Вы видите, что у них на головах? Видите?
- Ну никаких аномалий не замечаю. Количество ртов, ушей и глаз соответствует описи. -  Она лучшая. Может звание «любимая жена» отдать ей.
- Я не понимаю вашей иронии. Почему они так пострижены? Кто так их постриг? Вы знаете, что значит данная причёска! – У нас коротко выстрижена вся голова и оставлен чуб, чуть лихо спадающий на глаза. Причёска «казачёк» стоит на десять копеек дороже, в номенклатуре городской парикмахерской не значится, но стригут её везде и все.
- Фёдор Сергеевич, это дети. Дети! Вы не на войне. Успокойтесь!
- Когда они вас взорвут, вспомните об этом! – краснорылый рванул прочь.

«Комиссия по оказанию содействия в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность на территории Ставрополья, 13 апреля приняла обращение к Верховному шариатскому суду с просьбой смягчить меру пресечения четверым гражданам Белоруссии, арестованным за участие в незаконных вооруженных формированиях на территории Ставрополья.
Как рассказал ответственный секретарь комиссии, советник главного наиба Ставрополья Руслан Бегоев, в середине 2010 года в г. Могилёв Республика Беларусь Андрей Абаев, Сергей Долман, Евгений Ипатов и Русланк Ержаков договорились о совместном участии в православном  сопротивлении на территории Ставрополья.
Впоследствии все они были задержаны правоохранительными органами. Им были предъявлены обвинения по статьям 208 (организация незаконного вооруженного формирования), 223 (незаконное изготовление оружия) и 222 (незаконные приобретение, передача, сбыт хранение и перевозка оружия). В отношении всех четверых обвиняемых была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу.
Все четверо заявили комиссии, что были одурманены проповедями по интернету, раскаиваются и просят снисхождения.
После обмена мнениями комиссия решила просить Верховный шариатский суд Северо – Кавказского Имамата рассмотреть вопрос о назначении Абаеву, Долману, Ипатову и Ержакову более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление, либо наказания, не связанного с лишением свободы при рассмотрении уголовного дела в суде.»

Полдень, мы с Толяном понуро бредём домой из школы, пытаясь не расплескать объём полученных знаний.
- Заскочим к «яровым» во двор? У них там похороны сегодня. – мой друг бредит «похоронами». Где то он услышал про самый лучший метод избавления от бородавок.
- Надо на ниточки навязать узелков по количеству равному количеству бородавок и положить в гроб мертвеца во время похорон и тихо сказать - «Забери с собой». Я точно знаю, поможет. У меня всего три бородавочки на руках.
- Ты поменьше в грязи ковыряйся, и нитки не нужны будут. Ладно, пошли.
У крайнего подъезда стоит автобус с надписью «Ритуальная служба». Перед ним одиноко сгрудились три табурета.  Мы садимся на скамейку перед входом и ждём. Тёмное жерло подъезда извергает молчаливую толпу из старух в чёрных платках и трёх седых мужиков. Они тащат гроб. Не чинно несут на плечах, как это положено. А злобно как холодильник, кряхтя и ругаясь, пропихивают его на узких лестничных площадках, держа  на уровне живота. Гроб накрыт крышкой. На секунду они замирают перед табуртками.
- Хули, тут прощаться то не с чем. Фарш, блядь! – один из мужиков зло сплёвывает коричневые никотиновые слюни себе под ноги.
- Как же так! Не по людски это! Всегда прощаются перед домом! – недовольный старушечий ропот прерывает резкий хлопок водительской двери. Здоровенный бугай водитель в чёрной кожаной куртке, чёрном свитере и зелёных вытертых трениках грозно орёт на старушек.
- Не хуй! На кладбище попрощаетесь! У меня график! Сегодня ещё пять трупов.
Бабки крестясь пятятся. Мужики