Бродилка (Глава 6)

академик Глистовский.
- Поклянитесь на двухтомном кирпиче «Избранных криков, эпистул и цедулок» Великого нашего отца Эру Добрейшего не врать без нужды! – провозгласил Манве.
- Клянусь Маразмом! – ответствовал Глистовский.
- Посетил ли студиот Такседа хоть одну вашу лекцию? – приступила к допросу свидетеля Гермиона.
- Да! Он дважды покусился на Величие МАРАЗМА! Но я его дважды изгнал, запретив впредь появляться в пределах Величия Его Заикательства.
- За что же вы выгнали его? – не поняла Гермиона.
- Он спросил на лекции: как мог трижды покойный Феанор быть законным наследником Арагорна.
- И как же?
- Вы невежественны! Ибо если физическое наследование не есть суть возможная, то в этико-моральном аспекте, несомненно, присутствует самость, при наложении гор Великим Учителем Нашим – Маразмом Роттердамским!
- Логично… - протянула Гермиона.
- Защита не имеет вопросов, ибо свидетель и так уже достаточно высказался! – заявила Горгонелла.
- Следующий больной! – провозгласил Живоглотик.
- У Сю- Сю – ась! Сю – Сь! Бл-бл-бл! Иго-го! Индай! – академик Питер Пэн поболтал пальцами перед носом Манве, ущипнул Глонду и, громко крякнув, расселся на облаке.
- Свидетель, поклянитесь… - начал Манве.
- Не смею, ибо Пантера Величайший, граф Толстый запретил мне это личным загробным откровением.
- Подтверждаю. – академик Варда страдальчески сморщилась. – Этот придурок толкал и извращал речи Толстого, пока пророк сам не явился перед ним и не принялся махать у его носа веригами. С тех пор Пэн и ходит под впечатлением.
- Единственный раз Сейлормун мне помогла, когда наколдовала призрак Марли, а этот осел решил, что это его любимый Пророк явился за ним и потащит в индай живьем. – вспомнил Такседа.
- У меня есть предложение, - взяла слово Гермиона, - давайте за все преступления приговорим Такседу мучиться в Академии еще курс.
- Принято единогласно! – оповестил мир Манве.
- Нет! Нет! Одумайтесь! – заорал Такседа, мешая русские и японские слова. – Пощадите! Я не виноват!! Это все под дурным влиянием Лаванны совершал! Нет! – вопил он, а молоток судьи уже мрачно опустился на стол. Облака исчезли, Такседу затянуло в какой-то омут и начало нещадно трясти, да еще и бить по щекам. С трудом разлепив глаза, он увидел рожу Лаванны и понял, что сие безобразие ему приснилось под воздействием жары.
- Уф! – вздохнул Такседа. – Привидится же такое! – он потер глаза и увидел летящего над млеющей от зноя Москвой Ангмарского со товарищи, икнул, заметил притаившуюся среди мусорных баков Сейлормун, которая, держа наготове кирпич с надписью «Entartung», выясняла проблему художественного пространства у Брюсова и зевала.
Все было на месте, все как обычно. Жизнь прекрасна, и она продолжается! Нужно будет сегодня вечером зайти к Мотоки, помочь ему с балашистикой – Такседа растянулся на крыше и продолжил загорать.