славян, её нарушение считалась преступлением.
Во-вторых, первоначально сюжет был связан не с послами, а с назойливыми женихами. В разных вариантах он известен многим народам. В немецкой поэме “Кудруна” (XIII в.) ирландский король Хаген казнил всех, кто осмеливался свататься к его дочери Хильде:
“Сколь ни являлось сватов челом Ирландцу бить,
Их всех надменный Хаген приказывал убить.
Хотел он выбрать зятя, чтоб был не ниже тестя,
И люди разносили об этом тревожные вести”
(“Кудруна”, ЛП, IV авентюра, с. 37, М., 1983)
Норвежские предания рассказывали о Сигрид Гордой, расправившейся с неугодными ей женихами:
“Конунгов поместили вместе с их дружинами в доме, хотя и большом, но старом. В соответствии с этим было и все убранство дома. Вечером не было недостатка в напитке, настолько хмельном, что все были мертвецки пьяны, и стражи как внутри, так и снаружи дома, заснули. И вот Сигрид велела расправиться со всеми ними огнем и мечом. Дом и все, кто в нем был, сгорели, а те, кому удалось из него выбраться, были убиты. Сигрид сказала, что так она хочет отучить мелких конунгов от того, чтобы приезжать из других стран свататься к ней. С тех пор ее стали звать Сигрид Гордая”
(“Сага об Олаве сыне Трюггви” // Снорри Стурлусон “Круг Земной”, ЛП, с. 126, М., 1980)
А самое древнее из известных нам преданий на эту тему – история о том, как древнегреческий герой Одиссей разделался с женихами, домогавшимися его жены. В общем, сюжет древний, широко известный и в русскую летопись он попал прямиком из фольклора.
Вернувшись в Киев, Ольга собрала войско, чтобы окончательно добить древлян. Киевским войском руководили сразу два воеводы – Свенельд и Асмуд. Так поступать неразумно, но политическая обстановка в столице вынуждала нарушить принцип единоначалия. Партии противников Игоря, возглавляемой Свенельдом, противостояла партия сторонников законного князя, её возглавлял Асмуд. У каждой партии имелись свои вооружённые отряды. И вдруг до киевских вельмож дошло, что за кровавыми сварами они теряют первенство на землях Великой Руси. Срочно требовалось прекратить свары (на время) и покончить, наконец, с настырным конкурентом. Только поэтому, против всех законов государство возглавила женщина – другого выхода не осталось. И всё же, пусть и номинально, русским князем считался маленький Святослав:
“Начало княжения Святослава, сына Игорева. В год 6454 (946). Ольга с сыном своим Святославом собрала много и храбрых воинов и пошла на Деревскую землю. И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще ребенок. И сказали Свенельд и Асмуд: “Князь уже начал; последуем, дружина, за князем”. И победили древлян, Древляне же побежали и затворились в своих городах. Ольга же устремилась с сыном своим к городу Искоростеню, так как те убили ее мужа, и стала с сыном своим около города”
(“Повесть временных лет”, ЛП, с. 165, С.-Петербург, 1996)
Эпизод с копьём можно бы счесть библеизмом: пророк Елисей при нападении сирийцев на Израиль заставлял царя Иоаса стрелять в сторону противника, и это будто бы принесло победу. Библейское влияние на летопись действительно велико, однако, сходный эпизод есть и в скандинавской “Старшей Эдде”:
“В войско метнул
Один копье,
это тоже свершилось
в дни первой войны” ()
(“Прорицание вёльвы” // “Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах”, БВЛ, с. 185, М., 1975)
Остаётся признать описанный обычай древним и широко распространённым, известным самым разным народам. В летописи нет других упоминаний об этом обычае, возможно, что к X веку он уже и начал забываться на Руси, о нём вспомнили только, чтобы ободрить войско, мол, князь у нас маленький, да удаленький. Следующий явно фольклорный сюжет – сожжение древлянской столицы Искоростеня.
“И стояла Ольга все лето и не могла взять города, и замыслила так: послала она к городу со словами: “До чего хотите досидеться? Ведь все ваши города уже сдались мне и согласились на дань и уже возделывают свои нивы и земли; а вы, отказываясь платить дань, собираетесь умереть с голода”. Древляне же ответили: “Мы бы рады платить дань, но ведь ты хочешь мстить за мужа своего”. Сказала же им Ольга, что-де “я уже мстила за обиду своего мужа, когда приходили вы к Киеву, и во второй раз, а в третий – когда устроила тризну по своем муже. Больше уже не хочу мстить, – хочу только взять с вас небольшую дань и, заключив с вами мир, уйду прочь”. Древляне же спросили: “Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе мед и меха”. Она же сказала: “Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас немного: дайте мне от каждого двора по три голубя да по три воробья. Я ведь не хочу возложить на вас тяжкой дани, как муж мой, поэтому-то и прошу у вас мало. Вы же изнемогли в осаде, оттого и прошу у вас этой малости”. Древляне же, обрадовавшись, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали к Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: “Вот вы и покорились уже мне и моему дитяти, – идите в город, а я завтра отступлю от него и пойду в свой город” <…> Ольга же, раздав воинам – кому по голубю, кому по воробью, приказала, привязывать каждому голубю и воробью трут <…> И когда стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам пустить голубей и воробьев. Голуби же и воробьи полетели в свои гнезда <…> и не было двора, где бы не горело, и нельзя было гасить, так как сразу загорелись все дворы. И побежали люди из города, и приказала Ольга воинам своим хватать их. А как взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а прочих людей убила, а иных отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань”
(“Повесть временных лет”, ЛП, с. 165, С.-Петербург, 1996)
В сообщении Летописца Переславля Суздальского коварная княгиня будто бы предлагала древлянам с помощью птиц “дати б(ог)амъ жрътву от вас” (ПСРЛ, т. XLI, с. 16, М., 1995). Двусмысленное словосочетание обрекало в жертву самих древлян. В тиши монастырей подобные байки, может, и казались правдоподобными, но вот почему-то никто из князей не пытался повторить опыт княгини Ольги. И дело не только в том, что птица не полетит в своё гнездо с огнём. Она и не долетит, она и не взлетит даже. Птичьи перья моментально вспыхнут, как порох, и от птицы ничего не останется. Экспериментально летописную байку попытался проверить Август Людвиг Шлёцер, автор “Нестора”. Оказалось, что “птицы гибнут, падая на то самое место, с которого взлетели” (А.Ю. Карпов “Княгиня Ольга”, ЖЗЛ, с. 106, М., 2009). Техническая невозможность этого эксперимента очевидна, но летописцам очень уж хотелось найти доказательства “мудрости” княгини-христианки. А поскольку это снова фольклорный сюжет, то неудивительно появление его вариантов у других народов. Похожую победу якобы одержал норвежский Харальд:
“Когда Харальд приплыл на Сикилей, он воевал там и подошел вместе со своим войском к большому городу с многочисленным населением. Он осадил город, потому что там были настолько прочные стены, что он и не помышлял о том, чтобы проломить их. У горожан было довольно продовольствия и всего необходимого для того, чтобы выдержать осаду. Тогда Харальд пошел на хитрость: он велел своим птицеловам ловить птичек, которые вьют гнезда в городе и вылетают днем в лес в поисках пищи. Харальд приказал привязать к птичьим спинкам сосновые стружки, смазанные воском и серой, и поджечь их. Когда птиц отпустили, они все полетели в город к своим птенцам в гнезда, которые были у них в крышах, крытых соломой или тростником. Огонь распространился с птиц на крыши. И хотя каждая птица приносила немного огня, вскоре вспыхнул большой пожар, потому что множество птиц прилетело на крыши по всему городу, и один дом стал загораться от другого, и запылал весь город. Тут весь народ вышел из города просить пощады, те самые люди, которые до этого в течение многих дней вызывающе и с издевкой поносили войско греков и их предводителя. Харальд даровал пощаду всем людям, кто просил о ней, а город поставил под свою власть”
(“Сага о Харальде Суровом” // Снорри Стурлусон “Круг Земной”, ЛП, с. 405, М., 1980)
Такая же байка приводится в сочинении Саксона Грамматика (XII в.):
“Затем он начал войну с королём Геллеспонта Хандваном, который укрылся от него в окружённом неприступными стенами городе Дуна, более надеясь на эти укрепления, чем на свою способность противостоять ему <в открытом бою>. Поскольку стены города были слишком высоки, чтобы отважится брать город приступом, Хадинг приказал людям, опытным в ловле пернатых, наловить разных птиц, чьи гнёзда находились в этом городе, и привязать к их крыльям зажжённые фитили; птицы, ища спасение в своих гнёздах, улетели обратно, из-за чего в городе начался пожар. Все горожане бросились тушить огонь, из-за чего городские ворота остались без защиты. [Немедленно] напав на город, Хадинг схватил Хандвана и в качестве выкупа велел ему заплатить столько золота, сколько весил сам Хандван. Хотя Хадинг мог убить своего врага, однако он предпочёл подарить ему жизнь”
(Саксон Грамматик “Деяния данов”, т. I, с. 45-46, М., 2017)
А.Н. Веселовский помещал “Геллеспонт” Саксона Грамматика на Западной Двине (А.Н. Веселовский “Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском” // Известия отд. русского языка и словесности Имп. Академии наук, т. XI, кн. 3, с. 14, С.-Петербург, 1906). Сюжет с огненными птицами явно заимствован на Руси. Но ведь его можно найти и в Библии. Самсон использовал тот же приём, только птиц заменил лисицами (“Книга Судей Израилевых” // “Библия”, гл. 15.4, с. 298, С.-Петербург, 1900). Лисицы из-за своей окраски стали символизировать огонь, в первобытное время языки огня люди могли представлять в виде бегающих и прыгающих лисиц, ну как у нас огонь называли красным петухом. В русской летописи птицы появились оттого, что в старое время воробьиными или рябинными назывались ночи грозовые и ночи с яркими зарницами (С.И. Ожегов “Словарь русского языка”, с. 80, М., 1953; В.И. Даль “Толковый словарь живого великорусского языка”, т. IV, с. 124, М., 1956). “На Илью обыкновенно бывают “воробьиные ночи” – когда в течение целой ночи раздаются оглушительные раскаты грома, молния почти беспрерывно ярко озаряет все небо, испуганные птицы постоянно мечутся, вспархивают, натыкаются на разные предметы и падают. В такую ночь ревет скот, страшно становится и не спится человеку” (А.Ф. Некрылова “Русский традиционный календарь на каждый день и для каждого дома”, с. 380, С.-Петербург, 2007). Слово “рябой” характеризовало вспышки на небе: “И бывши нощи рябиннои, бысть тма, и громъ шибааше и молния и дождь” (Софийская I летопись, ПСРЛ, т. V, с. 124, Л., 1925). А затем оно образовало два диалектных варианта. Так и воробей тоже стал символизировать огонь.
Скорее всего, Искоростень не сжигали, в этом не было необходимости. Так что перед нами бродячий фольклорный сюжет. Древлянский город киевляне, конечно, взяли, но обычным способом – штурмовали его или (что вероятнее) горожане сами сдались. А головешки Ольге совсем ни к чему. Правда, в
