Двое засиделись в гостях, и поговорив почти обо всём, неожиданно почему-то заспорили, - с ленцой и не натужно, о том, что в жизни есть очевидное, а что – невероятное. Выпитый кофе на дне фарфоровых чашек усох по ободу, подернулся коричневой дужкой, а один, высокий и с усами, развалясь вальяжно в хозяйском кресле у громадного дачного стола, в запальчивости говорил:
- Ты мистик, Юра, ерунда все это.
- Хорошо. Вот листок, допустим, с дерева сорвался. Очевидное или – невероятное?
- Гравитация, - равнодушно заметили с дивана.
- Или осень, - прибавил тот, что сидел в кресле и неуверенно хмыкнул.
- Весной, в мае слетел, - настаивал хозяин квартиры, медлительный мужчина лет со¬рока, добродушный и хмурый, с сильной волнистой проседью на темени. – И ветра, заметьте, никакого, это как же?
- Да ну тебя! – в сердцах воскликнул с кресла товарищ. – Так один еще поживешь тут бабаком, и не такая дурь в голову полезет…
- Нет, а все-таки? – улыбнулся Юра. – Напрасно изображаешь равнодушие.
- Достал ты, Юра… ну, слетел и слетел. Сроки подошли. Очевидное.
- А озера в пустынях, колодцы? Плюс пятьдесят, и – вода…
- Миражи.
- Хорошо, тронем ближе к искусству. Вот классический пример – «Ирония судьбы или С легким паром». Могло такое вообще в жизни случиться? Или нет?
- Ну, не знаю. Задрал, - опять заметил с кресла щуплый флегматичный мужчина и без всякой надобности покрутил пустую чашку. - У тебя что, напоследок и доводы есть? Или так бухнул, абы что сказать?
- Да вот… - нерешительно произнес хозяин квартиры после долгой паузы и легонько покачал головой. – Не знаю, рассказывать ли…
- Что именно? – тотчас спросили оба.
- Хорошо. Убедили. Ровно год назад со мной было, вот тут, в этой самой квартире… И без всяких там «миражей». Слушайте.
Однажды зимою, чуть не ночью, в дверь ко мне позвонили и я тотчас, казалось бы, даже и до звонка – содрогнулся: так поздно?
Ну, вы сами знаете, я в разводе четвёртый год, живу замкнуто, один, сам ни к кому не хожу, и ко мне никто не ходит. Я привык, мне нравится, вообще, не люблю хронофагов.
Так вот. Я нехотя оторвался от спинки кресла, недоуменно прикрутил телевизор и пошел открывать.
На пороге стояла не то девица в летах, не то молодая женщина и почему-то улыбалась.
Незнакомая.
Меня будто переклинило, я с полминуты разглядывал ее молча, с головы до ног, и наконец приметил за нею, в сумраке лестничной площадки, желтый че¬модан на колесах. Новый.
Она продолжала улыбаться, нисколько не отреагировав на мое смущение, затем быстро произнесла:
- А я к вам.
- По поводу? – спросил я, все еще косясь на ее чемодан.
- А я так и вычислила, что вы тут живете, - сказала она, по-детски радуясь собственной прозорливости. Я посмотрел на нее.
- Дайте я пройду, - сказала она требовательно, и, не дожидаясь ответа, прошла в прихожую. С оснеженной лисьей шубы на дорожку блестками упали несколько капель. Ее белые лакированные сапоги, расшитые пайетками, тоже были мокры и сверкали. «Однако», - подумал я, отстранившись к зеркалу на стене, но промолчал, все еще надеясь, что недоразумение вскоре как-то объяс¬нится.
Девушка миндально улыбнулась и сказала восторженно, задыхаясь:
- Я – Юля.
- Что вы говорите! – уже и с издевкой воскликнул я. – Сроду бы не подумал.
- Да, я Юля.
- И этого, по-вашему, вполне достаточно, чтобы вот так вот, на ночь глядя, ломиться в чужую квартиру? – хотя я был у себя дома, мне отчего-то тут же стало неловко за свои босые ноги, - рядом с этими высокими лакированными сапогами.
- Помогите же мне раздеться! – капризно попросила она и принялась отстегивать костяшки пуговиц на шубе.
- Ловко, - сказал я и засмеялся коротким нервным смехом. – Послушайте, Юля, вы что-то путаете. Вам – не ко мне. Я вас впервые вижу.
- Ошибаетесь, - певуче промолвила она, продолжая распахивать шубку; с искристого меха всякий раз на пол скользил мокрый снег. - Мне как раз к вам. Я же сказала, что, слава Богу, квартиру вашу угадала точно… Могла и не угадать… - Сказавши это, она сняла с головы мокрое кепи с брошью и небрежно швырнула его на сетку вешалки. И произнесла немного обиженно, хоть глаза ее говорили совсем другое:
- Так я жду.
- То есть?..
- Ну, вы меня разденете? Вы снимете с меня, наконец, эту проклятую шубу? И втащите сюда этот дурацкий чемодан.
- Как, еще и чемодан?
- Да, - решительно отвечала она, - еще и чемодан. – Не оставлять же его на лестнице.
Я приблизился к ней, вдыхая зимнюю свежесть воротника, неловко снял шубку и повесил на крючок.
Затем внес чемодан; руки мои предательски подрагивали: что-то было в этой женщине хоть и не дерзкое, не явно властное, а все-таки требовавшее к себе беспрекословного повиновения.
Я жестом пригласил ее в комнату, все еще надеясь, что сейчас без эмоций и хамства поговорим, и как-то эта ситуация прояснится.
- Юля, - вымолвил я умоляющим голосом и усадил ее в кресло. – Вы чья?
- Я – ваша, - быстро ответила она. – С этого вечера.
- Это как же понимать? Может, я тоже чей-то, вам не кажется?
- Нет, не кажется, я узнавала. Вы сейчас ничей.
- Допустим. Но это ведь не повод…
- Да, это не повод, но есть кое-что поважнее.
Сидя вполоборота к ней, я не мигая вглядывался в её лицо.
Брови узкие, прямые и чёткие, почти без косметики. Длинные, чёрные почти до блеска и очень тонкие волосы, широкими струями ниспадающие на спину и на плечи. Глаза светло-карие, выразительные и влажные. Помада на губах золотисто-коричневого оттенка, с тёплым блеском.
- Хороша? – спросила она, перехватив мой взгляд, и обворожительно засмеялась.
- Вечер начался неплохо,- задумчиво произнёс я.
- Не помню подробностей, - сказала девушка насмешливым тоном и маши¬нально, безразличным жестом заголила манжет пуловера. На тонком запястье сверкнул браслет белого золота с каким-то кроваво-красным камнем. Колец на её пальцах не было, ногти сияли свежим лаком.
Она снова посмотрела на меня.
- Вы так разволновались, что свет в прихожей не потушили.
Я отодвинул стул, ударив по ножке ногою, и, не зная, что сказать, вернулся потерянно в прихожую, оттуда что-то пробормотал невнятно.
- Что? – спросила она и поднялась. – Вон у вас в углу веник, дайте, я свои сапоги обобью. А то натечёт, ругаться будете.
Она быстро подошла ко мне, и я тотчас ощутил интенсивный аромат каких-то восточных духов, чувственных и пряных. Нагибаясь за веником, молодая жен¬щина поправила причёску и весело вскрикнула:
- Ага, так вы ещё и суеверный, он у вас ручкой вверх стоит!
Я поневоле стушевался, но промолчал.
А она, резво сбивая капли влаги с сапог, продолжала иронизировать:
- Ну, скажем, теперь веник вам вряд ли поможет. Даже если к потолку подвесите. Ну, что вы будто воды в рот набрали. Всё, ничего не случится с вашей дорожкой!
Я непроизвольно потянулся к её затылку, втянул воздух у её волос: аромат духов напоминал запах влажного меха, тропических лесов и сладких фруктов – так живо и свежо, что хотелось только им дышать, а после закупорить и пить его, как из блюдца.
Она что-то почувствовала, мы вернулись в тускло освещённую комнату и снова сели.
- Я буду паинькой, - сказала она. – Вот увидите.
Мне показалось, что чудесные глаза Юлины пробрала поволока; она потупилась и отвернулась.
Я покосился на чемодан.
- Вам что, негде переночевать?
- Почему же? – она грациозно вскочила с кресла, оттолкнувшись от подлокотников од¬ними только длинными пальчиками с коричневым лаком на ногтях, подошла к окну и увлеченно рванула гардины. – Вон мой дом, видите? Как раз напротив вашего. И я только что оттуда… Да не пяльтесь вы так на мой чемодан! Не могла же я прийти к вам… - она на мгновение запнулась, - … без ничего.
- Вас что, родители из дому вытурили? - спросил я.
- Ничего не вытурили, - ответила девушка, снова усаживаясь в кресло. – Я сама, сознательно, - затем, по слогам, обиженно стулив губки, повторила: - Соз-на-тель-но – пришла к вам.
- Никого не спросясь, - съехидничал я. – Даже меня.
- Да знаю я вас, не пустили бы ведь… - засмеялась Юля, и лучики в уголках ее светло-карих глаз разомкнулись. И добавила, уже совсем весело: - А так деваться некуда, - она посмотрела долгим, пристальным взглядом.
- Что значит некуда? – оторопел я. – Это из собственной-то квартиры?
- Именно. Из собственной квартиры, а – некуда.
И уже не оставляя места для каких-либо сомнений на этот счет, прибавила властно, торжествующе: - Вот сяду тут у вас на чемодан – камнем, - и никуда не уйду. Ни за что!
Тут только, наконец, я ухватил, как безнадежно и тупо, что называется, влип. Она не шутила! И это не сон. В замешательстве я какое-то время молчал, а затем спросил:
- А родители, они знают?
- Знают, знают, не надейтесь.
- И… одобряют?
Она непритворно захохотала:
- А кто у них спрашивал! Я – взрослая, так что… и, вообще, может, хватит допросов? Попьем, наконец, чаю? По-семейному…
Я посмотрел на нее, засмеялся и спросил:
- Как, как? По-семейному?
Она лукаво подмигнула.
- Ну, да, вы не ослышались. Именно по-семейному, а что?
Я вздохнул загнанно, поднялся, и, не проронив ни слова, поплёлся на кухню. В прихожей, чмокая губами, влез в разбитые шлепанцы.
Тотчас же из комнаты донесся ее мелодичный возбужденный голос:
- Кстати, о чае. Не доводите воду до кипения!
«Ты меня самого скоро доведешь до кипения, - подумал я, ставя чайник на плиту, - а главное, непонятно, что делать дальше».
- Вы заваривайте чай, а я пока разложу одежду, - услышал я немного погодя.
- Как-кую, к черту, одежду? – уже не на шутку взбеленился я. – Вы с ума сошли!
- Немножко есть, - сказала она. – Но это скоро пройдет, вы тоже быстро оклемаетесь.
- Я вас отказываюсь понимать. Честное слово.
- И не надо. Вас никто об этом и не просит.
Я медленно подошел к дверному косяку, привалился плечом, скрестив ноги.
- Хорошо, а что вы намерены тут делать? – с трудом сдерживая гнев, спросил я. - В моей квартире?
- Как что? – даже привскочила она. – Жить. Жить вместе с вами.
- Ага. А вдруг я вампир, не страшно?
- Ну, конечно… Дракула.
- А если маньяк, сколько таких случаев…
- Конечно. Насильник и душегуб… Впрочем, могу сказать… - добавила она, помолчав.
- Ну, посудите сами, - перебил я, - так ведь не делается. Вы ведь совершенно меня не знаете!
- Это кем не делается? – с вызовом спросила она, и глаза ее заблестели. Ее взгляд становился миг от мига зовущим, ласковым и властным.
- Идите, выключите чайник. Уже кипит.
И добавила, послушно присмирев:
- Послушайте, давайте на «ты». К черту это викторианство, как-никак жить вместе…
Я промолчал, минуту спустя принес на медном подносе курившийся в чашках чай и шоколадные бисквиты, опрометчиво оставленные на утро. Поставил перед ней на вот этот стол; сам угнездился в мягком стуле у письменного.
Прихлёбывая сосредоточенно чай, девушка значительно поглядывала на меня, затем с вызывающим очарованием завела за ухо прядь волос и сказала, отставив недопитую чашку:
- А зря ты думаешь, что я тебя не знаю.
Я машинально поставил свою чашку на стол.
- Знаю, - сказала она. – Вот ты меня совсем, конечно, не знаешь…
- А ты… откуда?
- Есть у нас, значит, бинокль, - начала она рассказывать. – От дедушки остался, с войны. Вообще-то, вуайеризм – не моя стихия, да тебя и так прекрасно
|