異體字 (Ицзын) Книга перемен. (Конфуций) Пьеса.окопов:"Да, твою же мать! Скока можно!" "Уряяяяяяя!" Старый немец говорит:"Вот теперь - пора!" Что, в атаку?" "Нет, сынок, пора сматываться! И, запомни: Как только ты вот такое русское заклинание услышишь, собирай свой ранец и беги! Потому, что Русских уже ничем не остановишь!" (смеется) Ситуация похожа. Довели Романовы русского мужика до "Уря".
Павел - Довели. Сильно мужик об царя, в девятьсот пятом, лбом стукнулся, когда тот приказал в народ стрелять! Стукнулся и на баррикады!
Д.М. - А, тут еще наши солдатики из японского плена начали возвращаться, с рассказом о том, что Генерал Стессель Порт-Артур Японцам продал... И шепоток в окружении Императора:"Ох, как красиво украл! Нам бы так!" Судили Стеселя? Судили. Дали два года домашнего ареста. Только работы "Эссерам" прибавилось. Были сделаны выводы?
Павел - Были. Разрешили народу создавать Советы Народных Депутатов... Но, Министром внутренних дел назначили Столыпина. Петра Аркадьевича. Тот, с первых же дней начал расстреливать и вешать. Кого? Ворующее окружение Императора? Нет! Тем он пальчиком грозил:"Ну, ну, ну Иван Иваныч, ну, ну, ну Петр Петрович!" Наказывал только всех недовольных властью. Именно с этого началось падение дома Романовых. Потому, что русский мужик, слыша, как застрелили очередного ворюгу, вечером, перед иконой, осенял себя Крестом и молился за здравие тех, кто о России-Матушке заботу имеет, а когда слышал, что "заботливых" вешают, в негодование приходил.
А, потом Петра Аркадьевича убили... Были сделаны выводы? Никаких!
Д.М. - Да... А потом были иконы - плод деятельности Столыпина, Война... И, письма Императрицы в ставку мужу:"В столице неспокойно... Совсем неспокойно. Я прихожу к выводу, что народ твой нужно вешать и расстреливать." Совсем не думала эта немка, что телеграфисты ее слова по всему фронту разнесут.
Павел - Я не совсем понял, о каких иконах Вы говорите...
Д.М. - Иконы, которые несли перед собой Русские Воины, идущие в атаку на немецкие пулеметы. Иконы, которые им выдавали вместо винтовок... И, Когда справа от воина падал его товарищ, он проклинал того царя, который послал его на заклание. А, когда слева падал солдат с пробитой иконой и грудью, он проклинал отечество, пославшее его на гибель. А, когда в него попадала пуля, он проклинал Бога, давшего ему такого царя и такое отечество! И, кода, после госпиталя, он, наконец, получал винтовку, он уже знал в какую сторону он ее повернет.
Семен - А, почему давали иконы вместо винтовок?
Степаныч - Я в "германскую" еще маленький был, а отец воевал. Я помню его рассказы о гнилых сапогах, о мундирах, которые в первый же день превращались в лохмотья, о каше, с которой животы пучило... И, об этих иконах он тоже рассказывал.
Семен - (в абсолютном недоумении) Так, почему иконы-то вместо винтовок выдавались?
Степаныч - А ты не понял? У Кайзера ситуация была такая же как в России. Императрица - немка. Договорились правители войну затеять! Мол: "Пошлем на фронт рыволюционеров, пусть убивают друг друга!" Вот и выдавали иконы... Чтоб русских побольше истребить!
Д.М. - (задумчиво)Может быть, может быть... Правда, я еще не сталкивался с такой интерпретацией событий... Но, тем не менее Николая Романова убили. Кстати, вместе с супругой. Потому, что народ понял: Ворующая и убивающая свой народ власть не может быть от Бога. И это вкратце - все! Младшему Ульянову оставалось только воспользоваться ситуацией...
Степаныч - Я, вот слушаю тебя, Конфуций... Ты от нашей власти столько настрадался... Ненавидеть ее должен. А, говоришь так, что если нужен агитатор за нее, то лучше тебя и не скажешь. Почему?
Д.М. - Да, просто все, Степаныч...Жил, когда-то Ликург - правитель Спарты. Умный был человек. Так вот он говорил:"Государство, это огромный живой организм с множеством болезней. Но, есть две самые страшные для этого организма болезни - богатство и бедность. Страшные, потому, что именно эти болезни способны убить государство. И богатые, и бедные перестают быть патриотами. Перестают любить свою страну."
Коммунисты - первые в мире, кто забрал все у богатых и отдал все бедным. Правда... Есть некоторые нюансы, но я надеюсь, что это просто "болезни роста".
Павел - (удивленно) Вот это да! Признаться и я "не сталкивался с такой интерпретацией"... Но, позвольте...Смотрит в кулисы. На его лице появляется улыбка и он на минуту становится Павлом из первой главы) Оп-па! "Явление Христа народу!" (уходит в кулисы, возвращается, ведя за руку Никиту.) Посмотрите, кто к нам пришел!
На Никите форма рядового Советской армии.
Множество значков на груди, начищенные до зеркального блеска сапоги.
Степаныч и Семен встают навстречу. Оба улыбаются.
Степаныч - Никита Сергеевич! Это же надо! В отпуске?
Никита - Да. Вот, дали десять дней. Завтра уезжаю.
Семен - Здорово, Никита! Вот это воин! Вот это я понимаю! (мнет в пальцах материю формы)
Старики похлопывают Никиту по плечам, по спине, поворачивают его то так, то эдак.
Никита - Ну, чего вы меня, как девку тискаете? Солдат не видели что ли? Дайте с дедом поздороваться! (Старики расступаются, встают по стойке "смирно") Здравствуй, дед! (Д.М. кивает) Мама сказала, что ты со мной поговорить хочешь.
Д.М. - Да, Никита... Серьезный разговор к тебе есть.
Павел - (Смотрит на часы) Ууууу, засиделся я с вами! (Смотрит на стариков, достает из бумажника пятирублевую купюру) Да и вам, я думаю, в другом месте надо быть. (Протягивает купюру Степанычу)
Степаныч - (долго вертит купюру в руках, рассматривает "на свет", нюхает) Не, Пашка, образование явно пошло тебе на пользу. Деньги научился рисовать, от настоящих не отличишь! (Семену) пойдем, что ли, попробуем купить что-нибудь!
Семен - (подыгрывает Степанычу. Берет купюру, разглядывает ее) А, заарестуют?
Степаныч - Ну, заарестуют... Пусть это на совести Пахи будет. (Берет аккордеон, растягивает меха. Поет)
А, мы бежали с тобой,
По Амурскому краю!
Семен - По Амурской тайге, мы бежали с тобой!
Степаныч - И, сказал мне Семен, что не нужно нам рая...
Семен - Подарите нам трактор, только трактор с трубой!
Степаныч - (Прекращает играть) Семен, трактор нам зачем?
Семен - Нифига ты Степаныч, не понимаешь! Глянь, что написано. (Оттопыривает полу пиджака, вместе с медалью)
Степаныч - (наклонился. Читает) "Труд в СССР дело чести, славы, доблести и геройства!" Аааа! (растягивает меха)
По тундре! (Семен присоединяется)
По широкому тракту!
Где мчится трактор -
Благовещенск - Москва!
Уходят.
Павел - Ну, что, Никита...(Подает Никите руку) Дослуживайте и милости прошу ко мне. Подумаем о вашем образовании.
Никита - Спасибо, дядь Паш. Только я, как-то уже определился.
Павел - Ну, тогда счастливо! До свидания, Дмитрий Михайлович!
Пытается уйти, но ему не дают.
Из кулис выходит Семен, за ним Степаныч.
Семен - (делано-удивленно) Я не понял, Степаныч. Мы, сейчас выпьем за здоровье Никиты Сергеевича, потом, опять выпьем за здоровье Никиты Сергеевича...
Степаныч - (Подыгрывает Семену) Потом снова выпьем за здоровье Никиты Сергеевича!... А, когда завтра будем болеть...
Никита - Да, опохмелю я вас, деды! Все равно проставляться надо будет "за отъезд".
Степаныч - Мы слышим глас не мальчика но мужа!
Семен - А, чему ты радуешься, Степаныч? Ты "за приезд" пил?
Степаныч - Не, не пил!
Семен - (Ехидно-осуждающе) Зажилил "приходные", солдат!
Никита досадливо поморщившись, лезет в карман.
Павел - (достает еще одну купюру, подает Семену) Держи, вымогатель!
Семен - Вот, это другое дело! (Степанычу) А-то:"Вы что, солдат не видели?"
Степаныч - Да, видели мы тех солдатов! Когда рядом с нами - Главный Солдат Советского Союза! Внук Михалыча! (Начинает играть "Марш энтузиастов")
Стараясь идти "в ногу" старики уходят.
Кивнув, уходит Павел.
Никита - Дед, давай оставим серьезные разговоры "на потом". Отслужу, обо всем наговоримся!
Д.М. - Времени у меня уже нет, Никита. Боюсь, не дождусь.
Никита - (Весело) Да ты, дед, никак умирать собрался. Не рано?
Д.М. - (печально.) "Ничего не бывает рано, ничего не бывает поздно, все бывает только вовремя." Конфуция читай.
Никита - А, мне больше Лао Цзы нравится.
Д.М. - (Удивленно) Дааа? И что же у него нравится?
Никита - (Встает "в позу", с ироничным пафосом.) "Как тысяча капель наполняет сосуд, так тысяча девственниц наполняют жизнью тело мужчины!"
Д.М. - (улыбается) Это у тебя от молодости. На самом деле хватит одной и надолго! Поговорим?
Никита - Дед, ну давай потом! Мне уезжать завтра!
Д.М. - (Властно) Садись!
Никита нехотя садится.
Раздается удар гонга и они замирают, подчиняясь этому удару.
Опускается панно, с нарисованной на нем стеной ресторана.
Рабочие быстро вносят два столика.
Почти ничего не изменилось. Только вместо стихов Несмелова, между окон,
Большой портрет Мао Цзе Дуна...
(Дзянь Цин и Д.М. играют эту сцену с легким пафосом, надрывом. Как играли
когда-то трагедии Шекспира в маленьких провинциальных театрах. Дзянь Цин уже понимает, что
они обречены а мы точно знаем: Оба они актеры театра абсурда. Великого и от этого еще более
страшного)
Из правых и левых кулис, протянув руки к друг другу, выходят Дзянь Цин и Д.М.
Встречаются на середине сцены, берут друг друга за руки и не выпускают до конца сцены.
Дзянь Цин - Не уезжай, милый! Не уезжай мой любимый! Сердце мое чувствует беду...
Д.М. - Сердце твое обманывает тебя, Колокольчик! Вспомни, что написано в их газете:" Люди Русские - возвращайтесь! Вы нужны своей стране! Родина вас примет и простит! Ведь Вы - сыны ее и дочери! Заблудившиеся в скитаниях, но не падшие! Это ваша Мать ждет Вас!" Разве могли написать такие слова люди с черным сердцем? Я поеду, Колокольчик!
Дзянь Цин - Не уезжай, милый! Не уезжай, любимый! Что я скажу нашему сыну?
М.М. - В твое сердце закралась ревность, Колокольчик! Ревность к моему прошлому, в котором любимая жена и любимые дети... Но, дети уже выросли. А, жена у меня - умница! Она все поймет! Я сам ему все расскажу, когда вернусь за вами.
Мимо окон проходят четверо рабочих, размахивающих красными флагами.
Д.М. бросает на них взгляд.
Дзянь Цин - (Замечает этот взгляд.) Если ты из-за этого хочешь уехать, поехали вместе! В Австралию, Америку...Куда все Русские уезжают!
Д.М. - Русские уезжают в Россию, если они Русские! Я, поеду!
Дзянь Цин - Не уезжай, милый! Не уезжай, любимый! Страшные слухи ходят о тех, кто уже уехал...
Д.М. - Эти слухи распускают те, кто не хочет, чтоб я возвращался! Ну, что плохого могут замыслить два любящих сердца, против великой страны, только что победившей в великой
|