Однажды случайно я узнал о подробностях жизни маркизы дю Плесси, будучи по работе в командировке в Суринаме, бывшей голландской колонии в Центральной Южной Америке. До этого момента, пока на меня не обрушилась липким потоком загадочная мерзость этой непонятной для меня женщины, ничего подобного в моей жизни не было, ничто меня так не отвращало и не притягивало одновременно, и я никогда не испытывал столь противоречивых и подозрительных эмоций.
Я бродил по грязноватым улицам Парамарибо, заходил то в одну, то в другую ювелирную лавку, и роясь в кучах золотых изделий, примерял кольца на мизинец, чтобы, наконец, по размеру и дизайну подобрать какое-нибудь красивое необычное кольцо с бразильскими камнями для своей жены.
У супруги не было никаких золотых украшений. Она вообще была чужда проблеме самоукрашательства, такой естественной большинству женщин. У неё было только одна, так называемая « драгоценность» - огромный, тяжёлый и ошеломляюще безвкусный браслет, доставшейся ей в наследство от тётки, у которой было все очень хорошо с деньгами, но очень плохо со вкусом. Я перебирал горы колец под бесконечный стрёкот речей лавочников, уговаривающих совершить пустую нелепую покупку, и не мог ни на одной из них остановиться.
Мой скучающий взгляд иностранного туриста не оживляли ни неожиданные в данном контексте Латинской Америки многоцветные луковицы мусульманских минаретов, ни вяло-текущий, скучноватый лепет гида о злоключениях и бедах народа Суринама, безмерно униженного и оскорблённого расчётливыми голландцами, работорговцами, просто бизнесменами, евреями-предпринимателями, вечно совершающими свой традиционный поход в синагогу, опрятно одетыми и умиротворёнными.
Я тут вспомнил смешную ложь известного шлягера:
« Парамарибо, Парамарибо! Город утренней зари!
Танцует море в ритме « румба-пасодобль...»
Ну, и так далее...
Я вам честно скажу, надо врать грамотно!
Парамарибо стоит на реке, а до моря надо ехать час на машине!
Представляю, что об утренней заре, пасoдобле и людях как таковых подумали бы бедные животные местного зоопарка, когда помирали один за другим от голода, потому что их перестали кормить в связи с отсутствием денег для содержания зоопарка.
Так что, не город, а дрянь. Только и остался один пшик-звучное для русского уха название!
Голландцы, обосновавшиеся там, вертели супердоходным бизнесом и наживались на торговле черным добротным мясом из Африки, а потом завершали карьеру и удачливую жизнь в уютных домиках Амстердама с окнами на канал, посещали очередные ультра-модные музыкальные вечеринки или вернисаж, посвящённый каким-нибудь « Подсолнухам» Ван Гога или картине Вермейера, внезапно вернувшейся на родину , или вечер памяти холокоста и размышлениям о трагических интонациях дневника Анны Франк, то и дело, вне рамок мероприятий, посылая в интернет объявления типа:
«Познакомлюсь с конюхом с конюшни. Приеду на секс. Пиши «смс” -“Конюх.” Созвонюсь!”
или: “ Встречусь с вашей женой и дочерью, ваше присутствие обязательно!”
Извращенные благополучием, любители сладко поесть, отвлечься от скуки бытия хорошим пивом с полусырой голландской селедкой и белым сладковатым луком, вкусно и комфортно потрахаться, неспешно отойти от мировых проблем, посетить самые удаленные уголки своего сознания, удовлетворить тайные желания, совершенно не ведая или не желая ведать корни и происхождение своих состояний и благополучия!
Какая прелесть! Какая благодать! Прямо рай земной!
Cидят там себе у каналов, вдыхая терпкий запах корицы и кокаина, мягко вытекающий из соседних кофе-шопов, свободные в желаниях и поступках, вне политических или иных волнений и интересов, в каком-нибудь Джордане, вглядываются в вечное и безупречное зеркало воды, потому что вода, это течение чёрного потока, даёт им спокойствие и уверенность, что они всегда будут беззаботно наслаждаться жизнью, пописывая мемуары в комфорте и безразличии к чужим бедам, будут прогуливаются взад-вперёд по кварталу «Красных фонарей» по субботам, всегда будут пить кофе с желтоватой пенкой или кисловатый, с горчинкой, « Хейнекен», заглядывая в газетку, осведомляясь, кто там в футболе первый “Эйдховен” или “Аякс”.
Все так, а не иначе! И , кажется, на века!
Это не то, что мой добрый знакомый, профессор Цифман, день за днём взирающий на один и тот же пыльный фикус, едва не погибающий от унылости и однообразности существования, взирающий на скучный пейзаж за окном c бесконечно удручающим дождём и постоянной мерзостью непогоды, который он вынужден наблюдать, хочет того или нет!
Многоцветие полей голландских тюльпанов - это не для вас, преподаватель сопромата, серый и мятый пиджак и рваный берет!
Цифман читает и чётко следует смыслу грамматической конструкции « иметь обыкновение делать», и как бы в отместку, отмечает и сообщает всему окружающему миру эротические литературные новинки, без разбору, чисто так - наугад, без упрёков авторам, просто по доброте души, для сердца, ища в этом что-либо человеческое, роясь в литературном хламе, где одна девушка-писательница ловко описывает свою «милую розовую киску» в первой главе, а во второй целует большой член героя, которого в третьей главе изгоняют из дома за проделки на стороне, выпучаевшего честные и ясные глаза перед главной героиней и трагически не знающего, куда же и где, наконец, свой уникальный предмет приспособить.
Цифман выбирал десятку лучших опусов и составлял свой необычный в своём роде рейтинг, « список Цифмана», сопротивляясь всем своим естеством занудству сопромата-предмета, который преподавал и тупой, запрограммированной до мелочей, детализированной до бесконечности, скучной жизни . Он понимал, что этих жизней у него в запасе нет, как в домовой кладовке, не хранилось ещё пара штук, точно пыльные банки желтых огурцов на зиму! Его бесило существование без порока, инцеста, сумасшествия запрещённой любви, отсутствия необычных приключений. Он ненавидел всей душой математическую точность, правила и теоремы, а также монументальный образ жены - Цили в рваной под мышками «ночнушке».
О, Циля!
Вечная ценность , которая ему была дана неотвратимо и навсегда, ежеутренне, ежедневно, ежевечерне. Она возникала перед его глазами, как что-то бесконечное нелепое, как персонажи русского балета, где непонятно почему и по какой такой причине, неведомой человеческому разуму, появляется то грозный гном с картонной саблей в странном и пугающем наряде, который ошеломляет не очень умную публику, пришедшую в театр для развлечения, выпить шампанского в буфете и полакомиться бутербродиками с икрой, то ведьма в чёрном пыльном парике, взятым из запасников оперного театра, обещающая вечное проклятие и бесконечный ужас безсмысленной жизни.
Мой милый Цифман!
Ты все равно бесплодно искал в своём чудеснейшем и тонком, нежном сознании что-то ещё, хотя бы одну живую прозрачную каплю, хотел ощутить лёгкое касание ветерка на лице. Ты жил и был воспитан в бесконечном интеллектуальном поиске, где нет и не может быть финальной точки, как и не может быть конца познанию и науке.
Ты, к сожалению, понимаешь что нам, русским людям, дан в займы весь этот культурный слой-эта громада литературы и искусства, живописи, которым мы не в состоянии до конца понять и толково распорядиться!
К чёртовой матери англо-саксонский взгляд на вещи! Гори он огнем!
Тебя он абсолютно не касается, не тревожит, не возмущает, не бередит и никак не волнует сознание, если рядом, совсем близко, в двух шагах, есть маленькая белая и нищая церковь с намоленными иконами и белеными стенами, где ты можешь наконец упасть на пол, зарыдать и сказать, что же ты наделал в жизни и какая же ты все-таки падла !
Ты уже охренел, Цифман, ( чуть ни сказал то слово) , безмерно устал от бессмысленной неправдоподобно глупой интеллектуальной борьбы
между многоголосием своих бесполезных и прекрасных идей, о том, как исправить мир и сделать его лучше и добрее, при этом, самое главное, чтобы вам, Цифман, за это ничего бы не было, и оглушительной правдой естесства, что висит мучающей гирей у тебя между ног и, в некотором смысле, ты это чувствуешь, как бесполезную, ненужную ношу. Найти искомое соответствие в несоответствии не получается.
Типа хочешь найти хорошую, простую и заботливую, русскую девушку Машу, которая любит стихи Есенина, а не правильную, но занудную, педантичную Соню, мило брякающую на фортепьянах, пролистывающую без ума модного Бальмонта или Кузьмина, не подозревающую о том, что есть высший разум, что мы пришли ниоткуда и уйдём в неизвестно куда. Соня не размышляет о конце вселенной, тайнах мироздания, но наверняка знает, чем отличается Шуман от Шуберта.
Вы еще ищете правды, Цифман?
В стране хорошо организованного беспорядка? Смешно! Как вы достали!
Как ваше там имя - отчество по паспорту? Признайтесь,
