Овчарка

быстро найдут и убьют.
Соколовский слушал внимательно, рассматривая женщину. А ведь она боится... Это здесь она "горы хозяйка", имеет полную власть над ним. А там, "за стеной", ее владения кончаются... И власть тоже. Здесь она привыкла получать желаемое, а там, по ту сторону колючей проволоки, все может оказаться не так, и она это понимает. 
При любых других обстоятельствах Игорь бы постарался уйти от овчарки как можно дальше и как можно скорее, как только стены СИЗО оказались бы за его спиной, но сейчас он не мог поступить с ней по-скотски. Хз, чего она хочет, но она спасла ему жизнь и продолжает помогать. И, хоть он ее ни о чем таком и не просил, это слишком серьезная услуга, чтобы отплатить за нее свинской неблагодарностью...
- Это понятно, - хрипло ответил он, глядя на овчарку, - Я знаю, что должен исчезнуть. И от вашей помощи не откажусь, если вы этого хотите.  
- Тебе это неприятно? - вдруг прямо спросила она.
В голове пронесся целый рой злых ответов, обидных, но Игорь отмел их тут же, это все его упрямство, резкий характер, гордость, нежелание признать себя зависимым от слишком напористо проявляющей инициативу женщины, не смотря ни на что. И все-таки она этого не заслужила, но и не только в этом было дело. Просто трудно было признать, что он к овчарке привык. К ее рукам, голосу... ко всем ее выходкам. Конечно, это не означало, что он превратится в ее дрессированного щенка, но и относиться плохо к ней тоже уже не получалось, как-то было неправильным.
- Нет, мне это не неприятно, - ответил он, - И я вам благодарен. Идти мне особо некуда.
Это было действительно так. Никто из его бывших друзей прошлой гламурной жизни не станет ему помогать, и он сам не стал бы просить у них помощи. У друзей отца тоже, если таковые остались... Отцу они не помогли. Нет, он бы что-нибудь придумал, наверное. Какие-то варианты всегда можно попробовать. Только овчарка не хочет его отпускать. И пока он не уйдет. 
Соколовский снова закашлялся, и надсмотрщица протянула ему свой травяной чай. Он взял кружку, намеренно коснувшись ее руки, сделал несколько глотков и добавил:
- За это спасибо тоже.    
Овчарка еще посидела рядом с ним, потом поднялась, собираясь уходить.
- Я за тобой приду, будь готов. Когда сменятся дежурные, проведу тебя наружу. Там сядешь в уазик... с тобой не поеду, тебя отвезут, спрячут, дом в глубинке, но теплый. Отсыпайся там. Я появлюсь, как только смогу.
- Всегда готов, - Игорь широко улыбнулся. 

Вечером того же дня овчарка принесла в камеру теплую одежду, объяснила, что нужная смена, с которой у нее и Егора были свои договоренности, уже заступила, и можно уходить. Игорь за день и правда немного оклемался. Сытная еда и лекарства, которые оставила для него надсмотрщица, сделали свое дело. Но раз блатной отпускает его, значит, она исполнила его требования. И уже было бессмысленно узнавать, какие именно, все равно Игорь ничего изменить не мог. Разве что изначально следовало самому отнять у себя жизнь и этим разом решить все проблемы, свои и окружающих. Но к такому шагу он был не готов, жажда жизни все еще была слишком велика, ради Вики, ради памяти родителей, да и ради овчарки теперь уже тоже, нужно было продолжать жизненный путь таким, каким он складывался.   
Соколовский надел теплый свитер и протянул руки назад, чтобы пройти по коридорам с надсмотрщицей. Она застегнула на нем "браслеты", и они вышли, сначала тем путем, каким обычно водили на прогулку, но потом углубились куда-то в сторону, охранник открыл перед ними какие-то двери, и Игорь увидел уазик снаружи. Овчарка сняла с него наручники и сказала:
- Садись назад, там найдешь верхнюю одежду и пакет с едой. С водителем лучше не разговаривай, он просто отвезет тебя, куда надо, покажет дом. На улицу лишний раз не шастай, ни перед кем не светись, хоть и место там глухое, все равно. Жди меня через пару дней.
Соколовский кивнул:
- Я понял, спасибо.
Надсмотрщица обняла его, и после этого он проскользнул по двору к машине. 
Они ехали долго. Водитель был пожилым и молчаливым, он почти не обращал внимания на своего пассажира. Игорь нашел на заднем сиденье толстую зимнюю куртку и, завернувшись в нее, смотрел в окно, пытаясь следить за дорогой. В какой-то момент он понял, куда они едут, узнал направление шоссе, прочел указатели, но потом уазик свернул в какую-то глушь. Пару раз водитель останавливался, предлагал закурить. Стемнело уже давно, машина продвигалась вперед  по замерзшей грязи, освещая ее огнями фар.
Наконец, они остановились у калитки, за которой угадывались очертания небольшого домика, вышли наружу. Тут же зло залаяла собака, загремев цепью.
- Цыц, Багира! - крикнул водитель, впуская Игоря во двор, - Свои.
Он поднялся на крыльцо, отпер дверь и включил свет в коридорчике. Соколовский поднялся по ступенькам за ним, взглянув на собаку, которая перестала лаять, но смотрела на чужака недоверчиво. Овчарка, конечно... Он про себя усмехнулся и прошел с водителем в дом.
Маленькая кухня с дребезжащим холодильником и электроплиткой, все остальное пространство - одна большая комната с печью, в которой был устроен открытый камин, рядом лежал запас сухих дров. У стен - две одинаковые кровати, окна затянуты плотными занавесками. 
- Сиди тут тихо, пока Настька не появится, - сказал мужик, - С огнем осторожнее, без надобности не топи. Собаку корми, там в холодильнике внизу, в кастрюле... Ну все. 
- Окей, - ответил Игорь и проводил его взглядом, хотя спросить хотелось многое. 
Что это за дом, и почему он стоит один, в безлюдной глуши, да еще и с собакой. Кто такой он сам, этот водитель. И многих ли привозили сюда до Соколовского по желанию надсмотрщицы... Не то чтобы все это имело большое значение, но узнать было интересно. Что ж, если кто и расскажет ему об этом, то только она сама, если этого захочет.     
Когда уазик отъехал, Игорь высунулся на крыльцо. Собака больше не лаяла, только недовольно поводила носом, глядя на него, втягивая запах незнакомца. Соколовский и сам вдохнул полной грудью свежий, ночной, пахнущий лесом и изморозью воздух. Это стоило ему очередного приступа кашля, но свобода после СИЗО дурманила не хуже любого наркотика. Пусть и такая, зависимая, возможно, ограниченная желаниями левой пятки надсмотрщицы, но все-таки свобода. Стены камеры изолятора остались позади, и Игорь очень надеялся, что больше никогда туда не вернется. 
- Ну что, псина, - улыбнулся он собаке, - спокойной ночи.
Соколовский вернулся в дом, соорудил себе какой-то бутер из ссобойки овчарки, вскипятил чайник, потом запил ужин сиропом от кашля, который она тоже сунула в пакет, и пошел устраиваться на ночлег. Обе кровати были нетронутыми, и Игорь выбрал ту, с которой было лучше видно камин. Завтра надо будет попробовать его разжечь, к вечеру дом наверняка настынет. Но пока тут было тепло. Он разделся, выключил свет и забрался под одеяло. В доме было очень тихо, пахло деревом, только снаружи время от времени шумел ветер.
Медленно засыпая в этой тишине и темноте, Игорь думал о Вике, о том, что она уже должна была узнать об убийстве в лазарете. Что она сейчас делает - плачет? Соколовский тяжело вздохнул от бессилия. Зная ее, он предполагал, что Вика постарается сделать все, чтобы получить возможность увидеть его тело, убедиться, что его смерть - правда. Только она ее не получит. Овчарка и ее "друзья" намного влиятельнее, чтобы этого не допустить. Тело не увидит никто, наверняка бедолагу, которым подменили Игоря, уже закопали голым в пластиковом пакете, и даже траурного венка он не удостоился. 
Затем Соколовский подумал о недавно ушедшем отце, о маме. Об Игнатьеве, который наверняка празднует победу и радуется, что ему удалось извести всю семью мешавших ему людей. Гнев, возмущение, желание что-то предпринять взбудоражили, но Игорь все-таки уснул, сам не заметив, как. Во сне он обрывочно видел стены СИЗО, овчарку, из лица которой вдруг вылезла морда Багиры, свою залитую кровью койку в лазарете и, под конец, Игнатьева, ухмыляющегося сквозь пуленепробиваемое стекло. 
На этом Соколовский проснулся от приступа собственного кашля, из-за которого едва не вывернуло наизнанку. Было раннее утро, солнечное, лучи пробивались сквозь плотные занавески на окнах. "Проклятые рудники", - хрипло пошутил он сам с собой вслух, пока только это и оставалось.
Два следующих дня и обе ночи прошли спокойно. Игорь особенно не высовывался, но территорию внутри, за забором и калиткой, конечно, обошел. За задней стеной дома обнаружилась баня, удобства тоже были там, во дворе, и небольшой сад ухоженных плодовых деревеьев, подготовленных к зиме. Соколовский кормил собаку проваренной с кусочками мяса и хрящами кашей, которая была оставлена для нее в холодильнике. Сначала Багира смотрела на него тревожно-недоверчиво, но когда в ее миске оказалась еда, все-таки замахала хвостом. После очередной кормежки Игорь даже смог положить руку на ее загривок, слегка погладить по жесткой шерсти. Хотелось спустить собаку с цепи и отправиться вместе с ней прогуляться по окрестностям, посмотреть места вокруг, но, конечно, этого делать было нельзя. 
В самом доме, когда он осмотрел его обстановку повнимательнее, обнаружились охотничьи трофеи, но ружья, патронов или охотничьих ножей Соколовский не нашел.
Он услышал шум подъехавшего уазика, когда сидел в доме перед зажженным камином, глядя на открытый играющий огонь. На улице с неба сыпалась ледяная крупа, Багира забилась в будку, но зашлась радостным лаем, когда во дворе появилась хозяйка.
Овчарка вошла в дом одна, водитель уехал сразу. Игорь поднялся ей навстречу. 
- Ну как ты тут? - спросила она, снимая куртку, - Освоился? Никто больше в округе не появлялся?
- Я никого не видел, - ответил он, - Но и за калитку не выходил. Я в порядке, - продолжил Игорь, хотя голос до сих пор звучал хрипло, - А камин - ваш водитель сказал, что иногда можно огонь разводить.
- Вот и славно, - ответила надсмотрщица, подходя к очагу и протягивая к нему руки, чтобы согреть, - Тебе, наверное, не терпится новости узнать, с них и начну, потом обедать будем, а к вечеру баньку для тебя протоплю.
Соколовский невольно закашлялся, но насчет бани комментировать не стал - он знал, на что подписывался.
- И какие новости? - спросил он, когда приступ кашля отпустил.
Овчарка обернулась к нему, перебросила за спину влажную от растаявшего снега косу.
- Тебя оформили, по всем правилам и документам, как убитого. Егор сказал, что заказчику доказательств хватило. Но... твоя девочка знает, что ты жив. Не от меня, но знает, уже, с сегодняшнего дня. 
Сердце у Игоря радостно подпрыгнуло.
- Спасибо, - хрипло проговорил он. - Вика знает, где я?
- Нет, конечно, - ответила овчарка, - Вот этого никому знать не надо кроме тех, кто и так в курсе. Главное, она знает, что ты не на кладбище, и, думаю, ей хватит ума молчать, пока что-нибудь не решится. Держи, - вдруг сказала она и протянула ему незапечатанный конверт, после чего со странной жадностью всмотрелась в его лицо, словно хотела втянуть в себя его эмоции.
Игорь вцепился в конверт, схватил, как умирающий в пустыне от жажды - стакан воды. Надсмотрщица беззвучно усмехнулась.
- Прочтешь - брось в огонь на всякий случай, для ее же безопасности.
- Угу, - ответил