Исповедь королевы

1.
Тьма окутала плотным покрывалом всё пространство вокруг. Гул подсказывал Диаре, где сейчас находится море. Ей просто невозможно было разглядеть дорогу, камни и деревья. Женщина брела наощупь, полагаясь только на слух. Буря уже сутки не оставляла своей затеи сравнять небо с землёй, перемешать и расплавить всё это огнём молний. Только при очередной вспышке Диара замечала, что волны моря неистово бьются о скалы, и в эти мгновения ей становилось ещё страшнее. Страшнее, потому что звуки приобретали невообразимые очертания. Море вело давний спор со скалой, доказывая ей, что песком на морском дне ей будет спокойно и тихо, что будет качать её волна с лаской матери. Но скала никак не хотела уступать вот уже тысячу лет, да ещё держала на себе замок, сложенный из такого же камня. Извечный бой воды и камня сейчас заполнял собою шумом и стоном всё вокруг Диары. Брызги солёной волны смешивались с ледяным дождём и протекали уже не по платью женщины, а по нервам её и венам. Небо пыталось прекратить бой стихий, но ветер не отличался спокойствием никогда и втянут был в спор, сам того не заметив. Он собирал тучи, такие же чёрные как морская волна сейчас, и тяжестью своей они закрыли небо.  Рокот протеста непокорным старым камнем появлялся где-то в глубине моря и с возмущением огромной волной приближался к основанию скалы. Удар, через мгновение ещё. Сейчас с трудом верилось, что буквально день назад море ласково обмывало и окутывало каждый выступ скалы, и их диалог о былом и вечном слушать было приятно всем тварям на берегу и в воде. Их вид гармонией восхищал обитателей небес и вселял уверенность в сердца людей на побережье, что мир вечен и прекрасен. Но вернёмся к Диаре. Усталость и холод, ужас от картин вокруг при всполохах молний, оставил ей только одно желание – желание согреться у огня и видеть людей. Диара искала людей, искала убежище от ужаса ночи. Тело, онемевшее от холода, стонало под струями дождя как под лезвием ножа. Силы оставляли женщину, а страх сковывал мысли. Очередной всполох грозы на мгновение осветил скалу, и сквозь чёрные тучи Диара разглядела огонёк. Она уже не могла определить идёт ли она по дороге или давно сошла с неё, как далеко берег, и вполне возможно, что очередная волна могла унести женщину в море. Поймав на мгновение огонёк, и взяв его как ориентир, Диара чуть поменяла направление движения. Камни давно изрезали обувь, она размокла от грязи и воды, и каждый шаг давался ей с большим трудом. Порывы бури сбрасывали её с острых выступов, мокрые поверхности под ногами скользили, на теле стали появляться раны и ссадины. Вот ещё всполох молнии и Диара в кромешной тьме и криках стихий опять замечает огонёк. Очертания замка сливаются для неё в один огромный каменный монолит, но огонёк, мелькнувший второй раз, заставляет её двигаться, даже не имея сил.  

2.
Мир перестал существовать в одну минуту, он свернулся, и мысли свернулись вместе с ним, погасли. Диара падала во тьму, и боль перестала существовать, и хлёсткий дождь, резавший кожу как лезвие, не касался больше её тела, и рокот волн и грохот бури больше не проникали внутрь Диары. Сколько минут или часов пролежала так измождённая женщина, но настал момент, когда слабое биение жизни в ней почувствовало шершавое и тёплое прикосновение на лице. Её тело не способно было сопротивляться и не могло испытывать сейчас страх или осторожность. Сквозь грохот бури донёсся лай собаки, и в следующее мгновение тьма опять окутала сознание несчастной. Опять время остановилось и потерялось в ужасе ночи. Следующее чувство Диары было прикосновение сильных и властных рук, бархатный голос что-то говорил или уговаривал. Сознание слабо отличало реальное от нереального и Диаре на миг даже показалось, что её несёт море, добившееся наконец, что хоть что-то попало ему как жертва его претензий, если уж не скала, то хоть это бедное, замёрзшее и хрупкое тело. А голос человека вполне мог быть голосом души моря, мягким и по-матерински заботливым. Если смерть так приятна, зачем люди так сопротивляются ей всю свою жизнь? Если холод, голод и муки боли отступают с приходом этого важного момента, зачем Диара так долго шла, терпела столько страха, а вот сейчас совсем не страшно, мягко и уютно. Так мысли больного существа, прорезая небытие её мозга, плыли, не вызывая у неё чувств и желаний. Она жила в другом мире, спокойном и тёплом, лишённом чувств и неприятных ощущений.

3.
Лист бил в стекло упорно и стук его – первое, что услышала Диара после долгих часов бессознательного состояния. Память стала прокручивать как фильм, в обратном порядке смещая и заменяя кадры, эпизоды жизни. Она видела сюжеты её детства, где отец мастерил ей своими руками качели, вырезая каждый завиток острым ножом, украшая сиденье их материей. Ей шесть лет. Отец и Ремий – единственные члены её семьи. Ремий слуга, но никто в доме не воспринимал его именно в этой роли. Он был братом для Диары и сыном и другом для отца. Всё детство прошло на руках этих двоих людей. Вспомнилось, как Ремий учил её держаться в седле, а отец привёз специально сделанное для неё седло. Мастер долго мучился, прежде чем добился идеальной формы. Седло было действительно как произведение искусства и Диара очень любила прогулки верхом. А ещё в это время мучила Ремия своими капризами и часто не получив желаемое пришпоривала коня и неслась во весь опор, смеясь ветру и наслаждаясь полётом. А бедный Ремий очень нервничал и старался объяснить ей как это неосмотрительно и опасно, потом вынужден был всё происшедшее рассказывать отцу и, конечно же, получал выговор. Скоро это время детства прошло, и они все вместе вспоминали такие эпизоды и смеялись. Память вырывала фрагмент за фрагментом, не соблюдая очерёдности. Когда родилась Диара, отец был уже в возрасте, а сразу же после смерти жены – постарел ещё больше. И каждый эпизод жизни Диары содержал образ старика отца, с седым волнистым волосом, доброй улыбкой и быстрой походкой. Его натура не переносила старости и немощи, и даже при ходьбе, он ей сопротивлялся, как мог. Все вокруг старались не говорить ей о матери, не напоминать, старались окружить её заботой и любовью, и Диара ни разу в жизни не почувствовала одиночество и нехватку близкого существа. Ей казалось, что жизнь её во много раз лучше жизни знакомых детей. Отношения с родителями в других семьях порой казались ей странными. Почему нельзя рассказать отцу все свои секреты? Почему Ремия надо называть слугой и относиться к нему высокомерно, как это делают другие дети? Зачем надо соблюдать вымышленное расстояние со всеми в окружении? Со временем эти вопросы ушли, и девушка выстроила свои отношения созвучно взглядам на окружающий мир и людей в нём. Они занимали своё положение не по выполняемым ими обязанностям, а открытости, доброте, горящему сердцу, милосердию, честности. Отец приложил максимум усилий для получения дочерью хорошего образования. Приглашал лучших учителей и гувернанток, покупал дорогие и редкие книги, разговаривал с нею на нескольких языках и, в конце концов, девушка стала слыть в обществе очень образованной и смышлёной особой. Сочетание доброты и ума, такое редкое в высшем свете, привлекало к ней большое количество людей, быстро располагало окружение и, где бы ни появлялась Диара, разговоры и отношения неминуемо смягчались, а вражда и пафос сходили на нет. Всплывали в памяти бальные залы, маскарадные костюмы, приёмы. Отец никогда не говорил о своих повседневных заботах, и речи не могло идти о том, что состояние семьи постепенно падает, а затраты на обучение дочери давно превысили доходы.  Если он и обсуждал это, то только с Ремием. Всё что могло старое любящее сердце положить к ногам единственной дочери, оно сделало это с благоговением и благодарностью за само её существование. Всколыхнула память эпизод с приездом в дом старого знакомого отца графа Горанжа. Диара вспомнила, что это событие почему – то вызвало на лице отца смущение, и озабоченный взгляд его запечатлелся в её памяти. Только теперь она понимала, важность этого момента. Настало время рассказать дочери, что их финансовые дела идут не так хорошо как хотелось бы, что он не видит другого выхода их сложившейся ситуации, как выйти Диаре замуж. И что самое неприятное в этом – долг графу Горанжу заплатить нечем и, что старый холостяк просит её руки в уплату этого долга. Но отец тогда смолчал. Этот эпизод вызвал, в ослабленной муками Диаре, чувство похожее на тошноту, и память, пожалев женщину, быстро затушевала образы.
Комната окутывала спокойствием и тишиной. Диара отметила, что хозяин помещения не лишён вкуса. Вспомнилась шершавое прикосновение тёплого языка собаки, теперь она уже не сомневалась, что это была именно собака. Память вскрыла прикосновение тёплых и сильных рук, принёсших её, скорее всего, сюда. Вспомнился вкус тёплого и терпкого вина во рту, и мелькали перед глазами языки огня, вероятно, это огонь камина. Она не могла вспомнить, как ни пыталась образ незнакомца, не могла даже вспомнить слов, а ведь она слышала его голос. Мысли метались между обрывками, фрагментами, звуками, чувствами, ощущениями. Она попыталась пошевелиться, и движение принесло ломоту во всех клетках тела, но тут же её движение и стон были замечены. Она увидела около кровати пса. Тот поднялся на лапы и внимательно посмотрел на Диару. В его взгляде любопытство преобладало над настороженностью. Собака сорвалась с места и выбежала из комнаты. Сторож побежал с докладом к хозяину. При этой мысли Диара улыбнулась, уж очень понятным было поведение собаки, значит, сейчас в комнату войдёт её спаситель. Диара постаралась привести мысли в порядок, пытаясь подыскать слова благодарности человеку, спасшему её от смерти или в морской пучине, или от холода. Шаги действительно не заставили себя ждать, Диара постаралась приподняться на кровати, что опять вызвало боль. На пороге комнаты появился мужчина, вид его заставил больную женщину вздрогнуть. Трудно сказать, что конкретно вызвало такую реакцию. Внешне статность, даже холёность, приятная улыбка сочетались с абсолютно холодными глазами, немного жёсткими, пронзающими и проникающими внутрь, в самую глубину вашего существа. Женщины, собирая букеты, стараются придать им  цветовую гамму: нежность вступает в контраст с яркостью и броскостью, с невзрачностью и холёностью и каждый оттеняет другого. Так некая тоска чуть сквозила в этих глазах, придавая им мягкость. Но в них не было сострадания, а лишь допущенное хозяином: внимательность и учтивость. Он заговорил, и Диара отметила бархатность его голоса, её это немного успокоило.
- Я рад, что всё самое неприятное уже позади и ваша жизнь леди вне опасности. Разрешите представиться: граф Мегрейд.
Следующей фразой должен быть ответ Диары, но все подготовленные слова никак не сходили с её языка. И она промолчала, в эту минуту она сама себе казалась маленькой девочкой на огромной как комната кровати, затеявшейся и утонувшей в куче подушек.
- Я рад предоставить вам не просто убежище, но и кров пока вы не решите продолжить ваше путешествие дальше. Можете не благодарить, я уверен, что вы поступили бы точно так же, и мои