так и не смогла купить, потому что хозяйственные заботы всё время съедали большую часть очень небольшого оклада медсестры. Хлеб, мыло и керосин для примуса оказывались всегда важнее белопенных нарядов. Тогда толпящиеся вокруг немногочисленные родственники, конечно, будут безутешно рыдать. И что греха таить, за этим ей будет очень приятно подсматривать. Будет хватать себя за свои короткие редкие волосы и падать в обморок её муж Коля, что так мало обращал на неё внимания в прошлой жизни. Честно сказать, наивного и доброго Колю в толпе прощающихся ей было жальче всех. И конечно, совсем рядом у её лица будет стоять этот мерзкий неверный изменщик, доктор Марк Иосифович! По его лицу будут катиться крупные слёзы и падать к ней прямо в гроб. Кап-кап-кап. На грудь и на перекрещенные в прощальном привете руки. Так тебе и надо, доктор Ашкенази! Наверное, только тогда они, все её мучители, по-настоящему смогут понять, как были несправедливы к ней и какого надёжного друга, какую верную жену и прекрасного специалиста и помощника во всех делах они потеряли. Они будут плакать, мысленно взывая к ней и моля её возвратиться в этот бренный мир, но будет уже поздно. Назад уже, к их сожалению, ничего нельзя будет вернуть. И её прекрасное даже после смерти тело станет им горьким упрёком до самого конца их рухнувших после этого никчемных жизней! От этих мыслей слёзы текли из её глаз, движения Дуси становились замедленными и неточными, аппетит совершенно пропал и короткий сон приходил только под самое утро.
Вот в таких грустных размышлениях и проводила она рабочие дни, глядя с тоской на не обращающего внимания на её страдания доктора, а потом и одинокие вечера дома, с ещё большей тоской взирая на совершенно равнодушного к её страданиям мужа. Но когда наступил крайний срок, для того чтобы определиться окончательно, случилось маленькое событие, которое на время, как казалось ей, задержало эту драматическую развязку. Именно оно и было виновато в том, что красивой трагедии не случилось.
Окотилась серая домашняя кошка с неопределённой кличкой, которую звали то Дама, то Мадама. Это случилось прямо в обеденный перерыв, когда Дуся прибежала к себе домой перекусить жаренной с луком картошкой и стаканом простокваши. А с тех пор, как она стала страдать, она принципиально не брала с собой на работу обеды, чтобы её голодные страдания стали видны всем. Котёнок был совершенно чёрной масти, без единого пятнышка постороннего цвета. Быстро пообедав и бросив котёнка на старую тряпицу под лавкой, она снова убежала на работу. А когда возвратилась домой, то увидела, что котёнок так и лежит, жалобно попискивая в полном одиночестве, а его злодейка мама гуляет на улице, совершенно не обращая внимания на своего отпрыска. Тоска и жалость сдавила Дусино сердце. Она вдруг представила себя вот этим котёнком, одиноким, заброшенным, умирающим от голода и никому не нужным. И если для себя она решила, что её жизнь уже почти закончена, то хотя бы сделать перед смертью одно доброе дело она ещё может. Ведь самой ей умереть никогда не поздно.
Снова надев своё короткое пальтишко, она побежала в больницу и через полчаса принесла оттуда из детского отделения полный стакан жирного деревенского молока и стеклянную пипетку с каучуковым наконечником, которую без спроса вытащила из медного стерилизатора в кабинете своего доктора. Потому что кошка, вернувшись под утро, совершенно не реагировала на стоны своего теперь уже сиротского создания и оказалась без молока, хоть сердобольная медсестра и пыталась несколько раз подложить котёнка к соскам матери. Молоко если раньше и было, то исчезло за целую ночь, проведённую кошкой на холодной улице. Вот с тех пор Дусина жизнь обрела временный смысл. Котёнка нужно было кормить через каждые два часа, как посоветовала ей медсестра-акушерка, всё время держать в тепле и беречь от сквозняков. На ночь она всегда заводила будильник. И по первому короткому звуку просыпалась и вливала пипеткой в крошечную пасть котёнка строго отведённую дозу молока из стакана, стоящего на не остывающей за ночь плите. Занятие это было утомительное, но она решила принять эти страдания до конца. Теперь ей приходилось во время рабочего дня три раза отпрашиваться с работы, чтобы прибежать и покормить это логическое обоснование теперешней своей жизни. Доктор удивлялся, но уж кому-кому, а своей медсестре, с которой его так много раньше связывало, отказать, конечно, не мог. Кривился, но разрешал отлучки. Её укоряющих, кротких и молящих глаз с дрожащими в них слезинками он боялся теперь больше, чем всю трудовую инспекцию РСФСР…
И если поначалу котёнок всячески противился кормлению и сообразно своему заложенному инстинкту везде искал мамин сосок, смешно тычась своим крошечным носиком во всё теплое и мягкое, что попадалось на его пути, то через неделю почти привык к пипетке и торопливо принимал положенный ему молочный паёк. Через день приходилось его купать и вытирать чистой тряпочкой, так кка ухаживать за собой он ещё не умел. Класть его на печку для полной просушки шерсти и следить, чтобы он далеко не выползал на своих тонких лапках из своего тёплого угла, так как была опасность случайно на него наступить… Несмотря на то, что он рос на искусственном вскармливании, да и сама его жизнь оказалась чистым капризом горюющей от несчастной любви женщины, рос он достаточно быстро и стабильно. Видимо, неосознанно торопился воспользоваться этим единственным на миллион шансом, остаться на этой земле не крошечным кусочком плоти, окончившей путь в ведре с водой, а полноценным котом, покорителем соседских дворов, огородов и завоевателем сердец зеленоглазых хвостатых красавиц, которые почувствуют в нём удачливого и сильного самца, способного побороться за свою жизнь и одарить любимых избранниц своим бесчисленным потомством. В три недели котёнок уже самостоятельно ел из блюдца, а в месяц уже вовсю гонялся по комнате за вялыми осенними мухами и хвостом своей подлой матери, так и не признавшей в нём своего законного сына.
И, глядя на эту картину, Дуся решила ещё немного подождать перед тем как окончательно совершить жестокую и неожиданную месть своему обидчику.
И чем больше внимания уделяла она своему подопечному, тем чаще отвлекалась от тяжких дум и переживаний. И даже иногда у неё стала проскальзывать мысль, что, возможно, ещё не всё потеряно. Да, соперница пока сильна. Но если трезво судить, она не идёт ни в какое сравнение с нею. Эта временная фаворитка явно старше. У неё длинные ноги с развитыми мышцами, как у человека, занимающегося тяжёлым физическим трудом, широкие для женщины плечи и быстрые, вовсе не женственные движения.
Разве может она хоть в чём-то сравниться с Дусей? С её идеально и равномерно белоснежной кожей? С её голосом, от которого сладко замирают мужчины, от её не очень большой, но очень упругой груди, прикасаясь к которой доктор натурально начинал сходить с ума. От её походки, на которую часто оборачиваются мужчины всех возрастов. И наконец, от её губ, одно прикосновение которых способно унести человека в рай? В конце концов, у неё пока есть законный муж Николай, который, уж точно, в обозримом будущем не собирается её покинуть и чья голова просто не может вместить даже самую маленькую мысль об измене….
Она ненавидела тот день и тот час, когда на телеге привезли в больницу эту женщину, с которой теперь Ашкенази вышел под руку из театра. У неё была какая-то незначительная травма, и доктор, осмотрев и подлатав её повреждения, просто вцепился в неё железной хваткой. Что же в ней было такого, чего не было в Дусе? Когда привезли эту дамочку, Дусе поначалу даже показалось, что это был мужчина, поскольку она была одета в штаны и на голове была длинная, но какая-то мужская стрижка. Но мало ли сейчас женщин, которые надели штаны, взяли в зубы папиросы и коротко остригли волосы? Современные женщины страшные хищницы, чтобы пропустить такой алмаз, бесхозно валяющийся в пыли. Она ещё раз шёпотом повторила эту фразу и удивилась своим высокопарным мыслям…
