Moof - часть первая.
Не верьте и никогда не соглашайтесь, если кто-то вас назовёт рабом божьим! Творец создал вас по своему образу и подобию в сомнениях и страданиях, поэтому вы не рабы его, но дети его крови, его умышлений и его слёз. Ведь если судить здраво, разве может хозяин до самозабвения любить рабов своих и в то же время держать их в жестоком рабстве? Не ищите ответ, его все знают. Не может. И если Еву он сотворил из ребра Адама, то значит, были они одной единой сутью созданные одна из одного, единым человеком в двух ипостасях временно разделившиеся на две половинки. Мужчиною и женщиною в разных телах, но в одной оболочке, которой укрывал их господь от трудностей жизни земной. Но не смог, не уберёг. Они и сейчас бродят по пыльной земле ногами своих потомков, смотрят глазами потомков и слушают мир ушами потомков, то находя, то снова теряя друг друга, в множественных попытках стать плотью единой. Но теперь этого уже никогда не случится. А если случится, то будет это невыносимо. Приобретая общую плоть, пытаться сохранить свою единственную душу или полностью отдавая душу пытаться сохранить индивидуальную свою плоть? Порой это смертельно. Невозвратная истина зарыта в могиле Адама. Если же вы ищете могилу Адама, посмотрите в глаза любому человеку – она там, в его душе!
В Минусинском драмтеатре случилась всеми ожидаемая премьера шаловливой и так нужной для отвлечения от не очень веселящей повседневности, пьесы Карло Гольдони «Слуга двух господ». Это несколько оживило угасавшую творческую жизнь в далёком и мало где известном сибирском городишке. Это раньше он гремел по Сибири своей хлебной ярмаркой, а ныне на маленьком пыльном рынке продавали только солёные огурцы и берёзовые веники. Потому что до этого в театре, почти два года подряд шли всевозможные «Вешние воды», «Пламенное сердце», «Светлый путь» и другие слишком правильные постановки. Достаточно гладкие и проработанные, с безупречной, как нудный бухгалтерский отчёт режиссурой, и отточенной как строевой шаг гвардейской роты игрой актёров. Постановки, имеющие правильную и тонко выверенную идеологическую направленность, но практически ничего не дававшие в эстетическом и философском плане созерцающим это наивное лицедейство. Авторы их и их сценаристы возможно никогда вживую изнутри и не видели настоящей деревни. Состоящей из изнурительного беспросветного труда, непролазной грязи именуемой большаками и дорогами, плохо кормленной худой скотины, одуряющих первозданным естеством запахов крестьянского быта, но зато скрупулёзно следовали линии партии и поэтому с лёгкостью издавались немалыми тиражами и считались элитой молодой советской драматургии.
Красивые розовощёкие комсомолки в новых красных косынках и белоснежных атласных кофточках и бравые парни трактористы в новых фуражках с кожаными томиками классиков литературы в холёных тонких руках неистово боролись друг с другом за полное торжество марксистских идей. В перерывах между словестными битвами и ударным трудом на благо советской родины, успевая, нежно и трогательно под присмотром мудрых комсоргов влюбляться друг в друга. Иногда даже к концу третьего акта режиссёр успевал доводить дело до свадьбы, но поцелуев на сцене не было. Не было поцелуев! Буржуазный разврат не должен был коснуться невинных душ, как смотрящих спектакль в зрительном зале, так и актёров разыгрывающих картинки из фантастического настоящего. Да и собственно ежечасная забота о правильной глубине вспашки зяби и о сроках посева озимых не давала времени на взаимные прикосновения, ну если только недолго подержать руку спутницы в своей ладони при расставании. Какие там буржуазные поцелуи при полной луне, если главной заботой при создании ячейки социалистического общества, было рождение детей и их воспитание в духе последних решений съезда? Не до поцелуев тут….
Уже к середине последнего театрального сезона зрительный зал стал напоминать засушливое пыльное поле с редкими кривыми колосками. Спасали иногда конечно чумазые и запылённые пожилые красноармейцы кавалерийской бригады, расквартированные для заготовки сена и соломы и ещё разномастные худо одетые пионеры, приводимые для просмотра в коллективном порядке, но зрителями они были совсем незаинтересованными и поэтому не стимулировали актёров на хорошую игру. Пионеры шумели кульками с семечками, красноармейцы откровенно спали и совершенно не следили за действиями сюжета, где правильные парторги и комсорги наставляли нерадивых колхозников на путь истинный. А без этих подневольных созерцателей, зал с огромным трудом стал набирать пару дюжин зрителей. Да и сами актёры стали сокращать и безжалостно резать мизансцены, скороговоркой проговаривая монологи и сокращая спектакли так, что вскоре двухчасовой спектакль пролетал часа за полтора. А то и вовсе бывали вечера, когда актёров на сцене было даже больше чем смотрящих представление в зале. Так, например, в самый разгар жаркого сентября, билетёр продал всего восемь билетов. И это в выходной день!
Возможно, именно это и подтолкнуло режиссёра на несколько рискованный, но такой необходимый театру эксперимент. Новая пьеса была рассчитана на большие театры, требовала немалого количества декораций и костюмов, большой работы гримёров и осветителей, и никак не втискивалась в худющий бюджет бухгалтерии, но похоже другого выхода у руководства маленького театра не нашлось. Чтобы не умереть от сухого безвоздушного удушья, нужно дышать кислородом, хотя бы изредка!
Актёры, как первого, так и второго плана, утомлённые творческой импотенцией и сомнамбулической предсказуемостью прошлого репертуара, с озвучиванием этого режиссёрского замысла словно родились заново! Словно быстрый порыв свежего морского бриза поднял волны на глади давно застоявшегося и полностью заросшего ряской мелкого озера! Замыслу режиссёра рукоплескали все – и совсем молоденькие актрисы, хлопая своими крошечными худыми ладошками всё еще пахнувшими копеечными духами Сирень и жиденьким супом из общепитовской «Пролетарской» столовой.
И солидные театральные матроны, чьи холёные руки пахли редким теперь земляничным мылом и хлоркой, которой заливались лужёные емкости для стирки нежного нижнего белья, ну ведь на самом деле нельзя же появляться перед любовником в неподходящем бельё? Это может муж и не обратит внимания, а кавалеры сердечные это люди очень привередливые, особенно если они моложе почти на десяток лет. Ведь в провинциальном городишке хорошего и заботливого любовника очень нелегко найти, порой его приходится с большим трудом и осторожностью выращивать много лет, а вот потерять можно в течении очень короткого времени. Неосторожным не вовремя сказанным словом, парой лишних морщинок или необоснованным отказом в том, в чём настойчивому мужчине загоревшимся страстью отказывать опасно. Вот поэтому всё лучшее, что есть в женском образе и теле должно всегда быть продумано, выверено, безупречно, и выставлено напоказ. В слабых ленивых хлопках их ладоней чувствовался металлический призвук, это слегка позванивали, ударяясь друг о друга многочисленные, но не очень дорогие серебряные кольца с небольшими аквамаринами и опалами, которыми по обыкновению были унизаны почти все хрупкие пальцы этих самых преданных служительниц Мельпомены. Что у простых мещан городка считалось «буржуазной отрыжкой» чуждой пролетарскому сознанию, то легко прощалось некоторой части творческой интеллигенции, к которой априори приобщали всех служителей театра.
Сухо шлёпали друг о друга большие ладони трагических и комических актёров. Неплотно прилегая друг к другу плоскостями больше предназначенными совсем для другого. Их характерные крючковатые изгибы у основания пальцев, очень хорошо повторяли формы чайных стаканов, больших фужеров и примерный диаметр полулитровых ёмкостей наполненных прозрачной и розовой философской жидкостью. Эти театральные монстры уже пахли более конкретно и предсказуемо, бочковое вино на разлив, в простонародии называемое гомыркой, имело запах простой и долго не выводимый.
Влажно и взаимно прилипали потной кожей ладони кассиров и работников бухгалтерии, привыкшие к твёрдой округлости монет и сухой шершавости купюр. Они привносили общий вклад в виде лёгкого амбре жидкого морковного чая и овсяного кофе грубейшего помола, который почти безостановочно варился на закопченном примусе, стоящем на столике за закрытым фанерным окошком театральной кассы. И всё это вместе казалось сливалось с громким шорохом рассекаемого воздуха!
Словно птица Феникс отмахав своими огненными крыльями не одну тысячу километров, с шумом рукоплесканий вернулась из странствий и опустилась на сцену театра, она оказалась такой огромной, что её хвост занял почти весь зрительный зал и частично оставался в даже фойе.
Наступало время, когда все обещания бывшего окончательно спившегося и настоящего ещё пытающегося трепыхаться режиссёра стали обретать по настоящему реальные контуры. Не пустые мечтания после стакана кислой мадеры, а реальное воплощение сказанного. Пусть хоть что-то, чёрт его подери, явно поменяется и сдвинется с места. Наконец-то автор известен и задача четко поставлена! Ведь с таким спектаклем не стыдно будет появиться в любом крупном городе, и даже, сплюнув три раза через левое плечо…, тьфу-тьфу-тьфу - в самой столице…. А что для актёра может быть слаще, чем успех у искушённой столичной публики? А там глядишь, нужные люди заметят, известные люди оценят и дальше останется только самому не выпускать скользкую удачу из потных рук. Ведь если старшее поколение актёров уже окончательно смирилось со своей провинциальностью, то юные сердца всё ещё горели идеями покорения мира! Пока что представлявшимся им огромной столичной сценой…
В течении двух месяцев театр кипел эмоциями репетируя новую пьесу. Чтобы задействовать всю трупу в сценарий были добавлены две массовые сцены, которых в классической пьесе драматурга не было. Одной из них была сцена, где служанка Смеральдина торгуется за фрукты на базаре, а другой была сцена большого городского праздника с якобы итальянскими песнями и народными гуляниями. В общем, режиссёрские замыслы были грандиозными!
Декораторы извращались в изобретении складных и быстрораздвижных декораций, так как место действия пьесы по задумке режиссёра в основном происходило в трёх разных местах. Во дворе гостиницы, в номере Беатриче Распони и в номере Флориндо Аретузи. Поэтому требовалось, как минимум пять смен декораций. И нужно было на маленькой сцене разместить всё только самое необходимое и не нагромоздить ничего лишнего мешающего свободно двигаться актёрам. С костюмами были большие проблемы, но половину их удалось решить, так как самая уважаемая и старейшая актриса театра восьмидесятилетняя Арина Емельяновна Гильгенберг с удовольствием пожертвовала несколько своих старых платьев, случайно оставшихся в её гардеробе ещё с проклятых царских времён. Самые
| Помогли сайту Реклама Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2024
18+