Музей Десяти Источников Глава 17 Аккерманская крепость. Возвращение

Одессы, где родился и безбедно жил, пока благополучно не дорос до призывного возраста. Отвертеться от армии у него не получилось, но хорошо было уже то, что родителям Сени каким-то чудесным образом всё же удалось пристроить его неподалёку от родной Одессы. И теперь, раз в месяц, многочисленная и сердобольная Сенина родня, под завязку нагруженная сумками с продуктами, осаждала КПП войсковой части, поглотившей их любимого Сеню на долгие два года. Несмотря на усиленный, до гротеска,  домашний рацион, с завидной регулярностью буквально впихиваемый ему и в него заботливыми родственниками, Сеня умудрялся, тем не менее,  оставаться до смешного тщедушным, даже каким-то болезненно худым, но это никак не сказывалось на его добром, от природы, отношении ко всему окружающему миру. Впрочем, Сеня был далеко не так прост, как поначалу казалось и впоследствии выяснилось, что  он  уже успел ко времени своего призыва в армию довольно успешно поработать на Одесской киностудии ассистентом оператора. А это уже было кое-что! Для гражданских - да. Но не для военных. Поэтому, не вдаваясь особо в автобиографические особенности молодого солдата, отправили отцы-командиры новобранца Сеню служить в пехоту, и в первую же незабываемую ночь, в расположении роты, он очень близко познакомился с казарменным вертолётом, то есть, почти всю ночь напролёт драил и без того сверкающий казарменный пол. Принимая во внимание, что весил Сеня почти столько же, сколько и сам вертолёт, можно было представить, как Сене досталось в ту свою первую ночь в условиях армии. И всё бы ничего, но кое-кто из юмористов-старослужащих решил, что Сеня и вертолёт теперь должны были  стать такими же неразлучными понятиями, как сам Сеня и его новая кличка. А это уже было слишком. Илья, и об этом в полку хорошо знали, не терпел насилия. И ему уже доводилось, причём, вполне успешно, вставать на защиту некоторых своих сослуживцев. А слухами, как известно, земля полнится. Очень скоро Сене стало известно про Илью, и он, вышеупомянутым роскошным летним вечером, однажды подкараулил его после ужина на выходе из столовой. Из сбивчивого, пространного и полного трагизма монолога вконец затюканного новобранца Илья понял и почувствовал, что Сеня тогда находился на грани настоящего нервного срыва и что он, действительно, нуждался в экстренной помощи. Словом, Илья тогда за Сеню заступился, а старослужащие с пехоты, два грузина не-разлей-вода, Кочуманов Шота и Базандарашвили Гиви, которых особенно веселило обращение Сени с вертолётом, были крайне недовольны досадным вмешательством Ильи в традиционный и устоявшийся с годами армейский воспитательный процесс. Но и Шота, и Гиви уже давно были друзьями Ильи, поэтому, в порядке исключения, его просьбу уважили.  Впрочем, об этих грузинах речь ещё пойдёт в своё время. К Сене с той поры стал понемногу возвращаться человеческий облик, он был бесконечно признателен Илье за его заступничество и привязался к нему искренней дружбой, граничившей с языческим обожанием. Во всей этой альтруистической истории присутствовала ещё одна немаловажная подоплека. Дело было в том, что Илья каким-то удивительным образом всегда безошибочно чувствовал образованных и просто хороших людей. А в Сене Чубатом он именно эти качества и увидел. А когда, спустя какое-то время, Сеня подарил ему на память фотографию, где он стоял с Михаилом Боярским на съёмках фильма Юнгвальда-Хилькевича "Д*артаньян и три мушкетёра", у Ильи появилась ещё одна причина быть довольным собой. Правда, он сначала никак не мог поверить, что всё это на самом деле, что это не фотомонтаж. Но снимок оказался подлинным. Справа на фотографии стоял сам загримированный Боярский и, горя счастливыми глазами, держал под уздцы резвого жеребца. Слева, поднеся руку к пляжной кепке, во весь свой неподражаемый рот, улыбался Сеня.  Причём Сеня и жеребец смотрелись на фотографии, как братья-близнецы.  Потом у Сени обнаружился ещё один талант. Он когда-то, в своей Одессе, подрабатывал санитаром в одной из местных больниц и там научился делать уколы. А здесь, в полку,  майор Кожвош уже давно и безуспешно искал себе подходящего фельдшера. Сложилось счастливое стечение обстоятельств, и Сеня, возблагодарив судьбу, однажды переместился на непыльную службу в полковом лазарете. И именно к нему со всех ног торопился сейчас Илья.
    Майора, на счастье Ильи, в лазарете не оказалось. Сеня, в надетом поверх гимнастёрки белом халате, раскрыв от удивления рот и обнажив при этом свои великолепные лошадиные зубы, с глубокомысленным видом выслушал заключительную часть немало заинтересовавшей его истории. Заключительную, потому что Илья никогда бы и никому не стал рассказать о своих странных путешествиях во времени. Не хватало ещё рассказывать Сене про Великого Жреца! Правда, это не относилось к Мише. Мише он, быть может и рассказал бы. Но тот сейчас отсутствовал по причине своей командировки в стройкоманду. Итак, Илья ограничился только финальной частью своего приключения в крепости. Сеня всё внимательно выслушал, задумчиво поковырялся в носу, сказал, что танки водить у Ильи получается, всё-таки,  гораздо лучше и качественней, чем налаживать коммуникативные связи с представительницами женского пола, потом добавил, что, скорее всего, станет искренне сокрушаться, когда Илья, в самое, надо полагать,  ближайшее  время, в страшных мучениях откинет свои резвые копыта, но поскольку Сеня, благодаря своему воспитанию, всё-таки не совсем растерял ещё в нечеловеческих армейских условиях своей врождённой человечности, и поскольку Илья, и это, пожалуй, самое главное, всё-таки, его друг, он, так и быть, проявит надлежащее милосердие.
- Ты намеренно издеваешься? – С раздражением остановил его тираду Илья. У Сени было просто какое-то болезненное пристрастие к витиеватым и способным рассмешить кого угодно монологам. Но Илье сейчас было не до смеха,
- Мне жить не хочется, Сеня!  Я в панике, понимаешь?
- Ха! Скажите, пожалуйста, – Гримасничал и куражился бывший ассистент оператора,
- Тоже мне, нашёл из-за чего паниковать! Да если бы жители моей родной Одессы вознамерились когда-нибудь однажды, просто так, шутки ради, попаниковать по поводу таких незначительных и милых пустячков, то вся моя любимая Одесса, дорогой Илюша,  одномоментно превратилась бы в один сплошной сумасшедший дом! Ты меня понимаешь, Илья?
- Сеня!..
- Не перебивай, пожалуйста! Может я таким образом просто собираюсь с мыслями! И думаю о том, как тебе, бедолаге, помочь. Так вот, я хочу сказать… Погоди, что я хотел сказать? Вечно ты меня перебиваешь! Ах, да, я хотел сказать, что вот если, например, Москва, как говорится, слезам не верит, то Одесса, ко всему прочему, предпочитает ещё и с юмором относиться к некоторым левым заносам незадачливых участников любовных приключений. А ты, Илюша, как раз и есть тот самый незадачливый участник…
- Сеня!..
- Пардон! Я ошибся. Ты не просто участник. Ты – соучастник!  Поэтому, - Сеня многозначительно поднял кверху указательный палец,
- Во-первых, не надо так мерзко скрежетать зубами, у меня прямо таки мороз по коже идёт от твоего ужасного скрежетания! Во-вторых,  паниковать – это, дружок, самое распоследнее дело! Мимоходом замечу, уважаемый почитатель девиц лёгкого поведения, что воспринимать данное недоразумение следует скорее, как  первое и славное боевое крещение! Вот так! Надо таки радоваться приобретаемому житейскому опыту! Гордиться им! А ты – паниковать…Илюша, ну ты же – танкист! – Сеня фыркнул, клюнул горбатым носом и потёр переносицу. Затем, словно что-то вспомнив, открыл огромный стеклянный медицинский шкаф, наполовину исчез в его недрах и долго там что-то искал. Потом с торжествующим видом обернулся к Илье:
- Я же говорю! Не надо паниковать! У тебя же есть Сеня! Уж я таки знаю, чего тебе надо на самом деле! Вот тебе, дружочек, марганцовочка, только смотри, с испугу не бухни в банку весь пузырёк! А то останешься до конца жизни без кое-чего. Очень, кстати, необходимого! И тогда уже точно окажешься совсем неинтересен всем женщинам на свете. – Потом, с сомнением посмотрев на Илью, забавно поджал губы и, обречённо склонив голову, резюмировал:
- Нет, ты мне не внушаешь доверия, дай сюда! Дай сюда, говорю, чего ты так вцепился в эту проклятую склянку! Илюша, это стеклянный пузырёк, а не рычаг управления твоим страшным танком! И не смотри на меня, как полоумный, а то я, упаси бог, упаду в обморок. И кто тогда тебя станет лечить? То-то! У-ф-ф! Значит, так, любезный.  Раствор я сделаю сам. А ты пока можешь скидывать штаны. Ну, чего ты на меня так таращишься? На всякий случай, сделаю тебе один  хитрый укольчик. Так, для профилактики. Потому что, видишь ли,  Илюша, твой друг Сеня родился и жил в Одессе, а все, кто жил и теперь имеет счастье жить в Одессе, те прекрасно знают…
- Сеня!!!
- Вот никогда договорить не дашь! Что за дурацкая манера? Ладно, пошли в палату, Дон-Жуан! Нет, это же надо было так оконфузиться! Что б я так жил! Вот, Илюша, когда ты приедешь ко мне в Одессу, я имею в виду только погостить…
- Да умолкни же, наконец! А если майор твой припрётся?
- Ну что ты вечно перебиваешь? Куда он припрётся? Никуда он не припрётся!  Что я хотел сказать? Ну вот, уже забыл! А всё из-за тебя! Ладно! Так почему он не припрётся? А потому, что уехал! В соседний полк. Сказал, по обмену опытом. Они там, понимаешь ли, обмениваются опытом, как им лучше инспектировать кухни. Как тебе это понравится? А, Илюша? Этот Кожвош, скажу я тебе, достоин незабвенных одесских куплетистов. Скажите, пожалуйста, он поехал оглядывать их столовую. Ха! Больше, конечно, оглядывать некому. Ну и пожрёт там заодно, это, как пить дать. Так, всё! Хватит болтать! Ой, Илюша, что-то ты совсем бледным стал. Прям, белее моего белого халата! Видать, уже доходишь. Ай-яй-яй! Ладно, несчастный любовник, давай лечиться!.. Нет, что б я так жил!..

    Три дня, отпущенные Сеней Илье "для прояснения ситуации", прошли в тяжёлом и тревожном ожидании. Илья лишился спокойного сна, потерял аппетит и даже сбросил несколько килограммов. Воображение рисовало ему картины, одна страшнее другой. На четвёртый день, настороженно прислушиваясь к своему организму, Илья не обнаружил никаких подозрительных симптомов, очень колоритно расписанных накануне говорливым и беспощадным фельдшером. Измученный ожиданием Илья впервые почувствовал прилив свежих сил и долгожданное облегчение. Ему хотелось сейчас же, сию минуту бежать к Сене и сообщить ему о своей радости. Но Сеня, переживавший не меньше самого Ильи, собственной персоной притопал после завтрака в расположение танкового батальона.
- Что, Пинцет, прививки пришёл делать? - Скалились на него танкисты,
- Спиртику прихватил?
- Вам и антифриза вашего хватит, - Фельдшер обнажал в добродушной улыбке свои лошадиные зубы,
- Слыхали, с соседнего полка один недавно налакался на учениях, так его еле откачали!
- Да иди ты! Заливаешь?
- Вот ей богу, святая правда!
- Чего налакался-то? Спирта, или антифриза?
- Если бы спирта! В том-то и дело, что антифриза!  Налакался сам, да ещё дружка своего совращал. Хорошо, что тот пригубил только. Это и спасло. Теперь служить будет до самого дембеля, на радость маме и родной