ПОКАЯНИЕ НЕПРИКАЯННОГО.

стало смешно, и я перестал плакать. Я посмотрел на Зависть и сказал: - Я завидовал и завидую только тем, которые ищут Истину и находят Ее. Мне завидно, что я не такой, как они. A насчет обжорства вообще не может быть речи – я это точно знаю. Вам лучше отойти от меня, так как труд ваш  напрасен и мне вы ничего не привьете, как бы вы не старались. Оставьте свою суету для других.
- Так что ж ты воешь? – спросили они меня опять в один голос.
- Плачу – ответил я – от своего бессилия. Самое неприятное чувство – это чувство собственного бессилия. Я как-то слышал, что было сказано: Что не понимаю, что делаю потому, что не делаю, что хочу, а что ненавижу – то делаю. Ибо знаю, что живет во мне, то есть в плоти моей, доброе – потому, что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, такого не нахожу. Доброe, которого хочу, не делаю, а злое, которое не хочу, делаю.  Я так же слышал, что если делаю то, чего не хочу, уже не я делаю, а живущий во мне грех. Бедный я человек – кто избавит меня от этого тела? Поэтому и плачу, так как не знаю, как избавиться. И каждый раз, ложась спать, я говорю себе, – Что б я сдох. О теле говорю я. Проснувшись, с горечью вижу, что ничего не изменилось. Я понимаю, что трудно поступать правильно и, в то же время, знаю, что не так уж трудно. Трудно знать, что есть правильное, но когда ты знаешь, когда ты знаешь, что есть правильное, трудно поступать не по правильному. Нет у меня обиды или зла на вас, а только на самого себя. Так как я знаю, что есть правильное. Я не могу не согласиться с тем, кто сказал о живущем во мне грехе и поэтому, нет у меня никаких претензий не к кому, а только к самому себе. Сомнение, живущее во мне, совокупляет вас всех в одно: блуд, лукавство, злоба, ненависть, зловонравие, самохвальство и гордость. Будь во мне сила убить Сомнение, – пропали бы и вы. Так как знаю, что вы сами себя ненавидите и боитесь, зная, что зависите друг от друга и по одиночке, не выжить вам. Поэтому и враждуете между собой, борясь за первенство и трепещете. Пытаясь убить Сомнение, я с каждым днем становлюсь все хуже и хуже, так как попытка эта не искрения и сомневающееся и вы этим пользуетесь.
Вехи притихли, и я увидел, что оказался прав, говоря, что они ненавидят себя не меньше, чем я. Понял я, что не хотят они быть такими, какие они есть и отдали бы многое, чтобы измениться. Тоской веяло от них. И чем больше я говорил, тем сильнее они прижимались к земле. A я продолжал, – Хорошее дерево приносит хорошие плоды. Плохое дерево срубают и бросают в огонь. Я отнес себя к последнему, с чем и живу. Я жду, не дождусь, когда меня срубят.
Сказав это, я заметил, что исчезла дрожь в руках и страх, перед этим сборищем пропал. – Мне надо идти – подумал я. Встав и стряхнув с себя остатки липкой паутины, я сделал шаг в сторону тропинки, заметив в себе крупинку Надежды.  -  Откуда Она? – с изумлением подумал я, и сделал еще один шаг. Грязная цепь, было, поплелась за мной и в тот час, сказано было ей твердым голосом Надежды, пребывающей во мне: - Отойдите от меня, делающие беззаконие! И в одно мгновение, цепь распалась и исчезла.
- Нет таких вершин, которых невозможно преодолеть – сказала мне Надежда. – Иди и я буду твоим попутчиком.
- Ты сильная –сказал я, – одного твоего слова было достаточно, чтобы они исчезли.
- Они не меня испугались, а нас троих.
- Троих? – спросил я.
- Да. Меня, Веру и Любовь. Я всегда была с тобой, даже тогда, когда ты ложился спать со словами - « чтоб я сдох », я Надежда, была с тобой, так как ложась спать и, говоря эту чушь, ты надеялся, что проснувшись, что-то изменится. A вот Веры и Любви у тебя нет, – с вздохом добавила Она и, тут же встрепенулась, – будем надеяться, что они придут.
- Не придут, - с уверенностью сказал я.
- Отчаяние слышу я в твоем голосе. И если моя работа напрасна, и, если меня нет, то на что же ты рассчитываешь?
- Нет у меня не Любви, не Веры – права ты. Нет у меня и Надежды, – повысил голос я. Ошиблась ты, говоря, что надеялся я на следующий день. Горечь права – я труп и душа моя мертва. Мертвецов надо звать, чтобы похоронили меня, а не Веру и тем более – Любовь. Эта злобная сеть не тело мое опутало, а душу мою. Я не их ненавижу, а самого себя.
- За что же? – тихо спросила Надежда.
- За то, что живу не по правде, за то, людям в глаза не смотрю, за то, что лгу и изворачиваюсь при каждом удобном случае. За то, что Любви во мне нет ни к кому, за то, что Истину не ищу. Хватит или продолжать? И, не дождавшись ответа, продолжал: – за то, что забыл о родителях, не воспитываю детей в законе Истины, думаю о самоубийстве, за свою разочарованность, за лукавство, самохвальство, безрассудство и вероломство, за непримиримость и не - прощением обид, за пристрастие к азартным играм, за насмешливость, за мщение, за празднословие, осуждение, непокорство, за гордость, не - милосердие, гнев, раздражительность, за свою небрежность и дерзость, за уныние, ожесточение, роптание, своеволие, честолюбие, тщеславие, за леность и принятие нечистых помыслов. Нет для меня ничего святого. Я молюсь, повторяя, как попугай, заученные, а точнее, вызубренные слова молитвы, а думаю о другом, не о важном и незначительном.
-A кому ты молишься? – перебила меня Надежда.
- Истине.
- Выдуманной или настоящей?
-  Выдуманной ?! – чуть не в крике спросил я. – Надежда, зачем ты со мной так. Горько мне от вопроса твоего. Поэтому и иду я к тропинке.
- A как же вехи?
- A что вехи. Я сам веха – Злоба имя ее.
Сказав это, я услышал звериное эхо воплей и угроз, опьяненных злобой и яростью еще не сломанных вех.
- Но чтобы сломать другие вехи, надо прежде сломать самого себя – сказала Надежда.
- Вот именно – болтаю об Истине, а права на то не имею.
- Вставай, – Сказала  Надежда, – недалеко осталось.
Я встал, и мы пошли к тропинке.

Путь был не долог. И тропинка возникла перед нами в одно мгновение. Стоило бы только сделать шаг, и мы бы оказались на тропинке. Но не тут то было. Между нами и тропинкой, в земле, была маленькая трещина. И, чем дольше я смотрел на нее, тем шире она становилась и, уже не стала трещиной, а глубокой пропастью. Я посмотрел вниз, голова моя закружилась до тошноты, – я не видел дна пропасти. Надежда, заметив мой взгляд, прыгнула и оказалась на тропинке. Я с удивлением посмотрел на нее и взглянул на пропасть, которая снова превратилась в маленькую трещину. Я сделал шаг и оказался рядом с Надеждой.
Я огляделся. Тропинка оказалась гораздо шире, чем мне показалось вначале. По ней свободно могло проехать повозок десять в один ряд. Но что удивительно, я заметил и другую дорогу, параллельную тропинке, которая спускалась вниз -  в противоположную той, на которой стоял я. Народу на ней была тьма тьмущая. Да и на дороге, на которой я стоял, тоже было немало людей. Мне показалось, что, если бы выстроить их колонами в один ряд, человек по десять, то не уместились бы они.
Скорее всего, показалось так и многим, так как большинство из них, пыталось прорваться вперед. Мне это напомнило переполненный автобус, куда влазили наиболее шустрые, не обращая внимание на старух и детей. Я испугался, что меня тоже оттеснят. Что и произошло. Я оказался на самом краю, который обрывался глубокой пропастью. Я судорожно схватился за Надежду и сразу же исчезла дрожь в руках и страх мой пропал. Я пошел вперед и убедился, что по краю идти гораздо легче, да еще одно преимущество было, – я мог наблюдать, почти, за всеми. Как за теми, которые шли наверх, так и за теми, кто возвращался назад по дороге, спускающейся вниз. Большинство из людей сходило по ней тихо, плавно, как бы не торопясь и, в глазах их, я видел облегчение. Я встретился взглядом с одним из них. Это был мужчина, хорошо и элегантно одетый. Он скользнул по мне взглядом, как оценивают товар, который уже хорошо известен, но не оценен. – Все твои подвиги – прошептал он, –это только лишь ступени в пропасти к недоступной Весне. Я посмотрел на Надежду.
- Он потерял надежду, как и все из них – спокойно сказала она. Жизнь – это наклонная плоскость, по которой ты катишься вниз или карабкаешься наверх. Третьего не дано. Не смотри на них, лучше перейди на другую сторону.
Что я и сделал. И в туже секунду у меня закружилась голова от сильного приторно-сладкого запаха. Запах этот исходил от громадного озера, вода которого, подкатывала к самому краю дороги. Озеро было настолько большое, что берега и краев не было видно. Как океан. И все же это было озеро, а скорее болото, в котором перемешались причудливые, необыкновенного цвета и красоты цветы с грязными водорослями. Над болотом стоял легкий туман, как покрывало, не имеющего ни конца, ни края. Я стоял, как статуя, не шелохнувшись, вглядываясь в это болото. Я вспомнил, как однажды, в детстве, в лесу я увидел змею, которая смотрела мне прямо в глаза такой силой, что я стоял, как завороженный, что с места и сдвинутся не мог. Это продолжалось мгновение, но мне тогда, показалось вечностью. От болота исходила похожая сила. Тело мое покрылось холодным потом, голова кружилась, меня сильно тошнило и лихорадило от приторного запаха, знакомого мне до боли.
Я почувствовал, что теряю сознание от испуга, что вот прямо сейчас, я упаду в это болото и это будет конец. Нет, не смерть – я это четко понимал, – это было начало конца, в котором я уже был и от которого я попытался уйти. Мне стало душно от собственного бессилия, – «Неужели все сначала!», – мелькнула страшная мысль в моем сердце и тут же была оборвана сильным голосом Надежды, – Это было вчера –сказала Она – а сегодня, сейчас – ты на тропинке.
- Да! Да! – вскрикнул я так громко, что, проходящие рядом, отшатнулись от меня.
Но мне было не до них. Я смотрел на болото и видел свое прошлое.
Я видел купающихся людей, которые смеялись, веселились, плавали, ныряли, некоторые были в надувных лодках, другие, в более добротных корабликах. Красивые яхты сновали между ними, чуть дальше, стояли, как бы на причале, большие корабли, на палубах, которых, танцевали и пели и веселились люди. И было отчего. Там были расставлены столы с всевозможными яствами, лакеи, прислуга в белых перчатках, сновали туда-сюда, и видно было, с толком и знанием дела. Мачты и борта этих кораблей были украшены, захватывающим дух, необыкновенной красотой цветами, и, режущими
глаза, разноцветными огнями. Я перевел свой взгляд на людей в болоте и заметил, что большинство из них, плавало парами, а то и группами, и только немногие из них были сами по себе. В воде можно было видеть больших рыб, которые уходили в глубину, то появлялись на поверхности. Рыбы эти были похожи то на обыкновенных рыб, то на страшных зверей с красными головами и рогатым хребтом, который тянулся по всему телу и пасти у них были, как пасти у шакалов, из которых исходил огонь, как под водой, так и на поверхности. И было видно, что имели они власть пожирать всех – малых и великих, богатых и нищих, свободных и рабов. И еще имели они власть, как будто положено  было им, ставить какую-то странную печать на чела, купающихся в этом болоте. Что они и делали, махая хвостом по головам, находящимися рядом. Но не на всех, а как бы на избранных. Печать эта была похожа на маленькие, почти незаметные шрамы, которые походили то ли на надпись, то ли на число. Не обходили они и тех, которые находились на палубах больших кораблей, так как могли