Танец по ступеням вверх, танец по ступеням вниз

с патриотами. «Значит, ты огородился от мира? Внутренний мигрант, который из своей внутренней миграции иногда подает голос?» говорит Таис по-прежнему чуть насмешливо. «Голос, кстати говоря, очень ничего. Пишешь ты сильно - не ожидала». «Почему?» «Извини, но мне казалось, что у тебя пороху не хватит. В особой храбрости не замечен, всегда писал на заказ то, что требовалось... Нужно большое мужество, чтобы идти сейчас против - слишком много развелось шавок, они гавкают громко и могут больно укусить». Таисия пристально смотрит на меня, и во взгляде мелькает что-то похожее на былую гордость: так, бывало, она глядела в молодости, радуясь моим успехам и удачам. «Я просто пишу, что думаю, вот и все. Правду говорить легко и приятно...» «Я помню» Намек понял. После нашего расхождения многие спрашивали, в чем дело - это же обычный рефрен: «Как же так, такая красивая пара». Лицемеры качали головами и тяжко вздыхали, злорадствуя в душе. Некоторые вздыхали искренне. Никто тогда ничего не знал, и я очень постарался, чтобы никто и не пронюхал об аборте, что вынудило меня изворачиваться и лгать - а ложь, конечно, дошла до Таис. Я пожимаю плечами: «Признаю, признаю - врать тоже недурственно. Тем более, что мы лихо научились этому искусству. Понимаешь, я бы и сейчас врал напропалую - но в 14-м году все изменилось. Пришло время, когда я не могу больше позволить себе этой роскоши - врать... Я даже не умею объяснить... Просто нельзя больше благодушенствовать и делать вид, что тебя ничего не касается... Нельзя больше добродушно ворчать, что во всем можно найти положительные стороны. Та жизнь - она закончилась. Нет больше ни времени, ни смысла кривить душой: шагая в пропасть, поневоле будешь правдив, хотя бы перед собой. Есть два случая, когда ложь немыслима - большое счастье и большая беда. О счастье говорить не приходится... У меня вообще странное чувство, что мы входим в вечность, и как-то не хочется отправляться туда с ложью на устах. Таис, может, я просто наконец вырос? Мы-то сегодня не ради лжи здесь встретились?» Она закусывает губу. Кажется, девушка решает в уме задачу, я хорошо помню это выражение лица: Таис вдруг исчезает, уходит в себя, внутрь обращаются глаза, морщится лоб и брови становятся треугольником. Вдруг она смеется. «Ты не слышал о скандале, который тут бушевал вокруг моей группы?» «Нет, не довелось». «Громкая история была с полгода назад. Нас позвали выступать в Крым, а я не смогла - приболела. Неприятно, но ничего страшного. Но нашелся болван, который развопился, что я - супруга отъявленного предателя и не поехала нарочно, демонстрируя свое отношение. Я даже сначала не поняла, какой из мужей имеется ввиду...» «И какой же?» «Ты». «О как». Таис веселится, откинувшись на спинку стула. Я тоже хмыкаю. «Вот тебе, Тай, и ответ -
 
            в палате чужое тело, меня обманули, тебя похитили, ты - не Тай! Безобразное лицо -  его ли любил я? Нет! Таис, ты всегда была красавица; то, что затеряно в жестких больничных простынях - плоть урода. Говорят, что новорожденные выглядят отталкивающе и нужно время, чтобы они приняли презентабельный вид. Может быть, ты превратилась в нашего не рожденного ребенка - скорчившаяся фигура, сморщенные щеки, бессмысленный взгляд. «Ей надо прийти в себя, молодой человек». тихонечко внушает врач. «Поймите, ваша жена испытала сильнейший стресс и перенесла операцию. Двойная нагрузка... Ей надо было рожать. Вы должны быть с ней крайне аккуратны сейчас...»  «Я никому ничего не должен», вырвалось у меня прямо в изумленное лицо медика - что он понимает, дурак! А что не так? Тысячи дискуссий мы посвятили теме долга - и если в компании говорили вразброд, у каждого получалось свое мнение, которое менялось с десяток раз в ходе разговора, то наедине мы с тобой договорились четко - мы свободны и не причиним друг другу малейших неудобств. Надо только ничего не утаивать - свобода основана на честности... и чести. «Мы свободны», говорил я. «Наши отношения тем и сильны, что любовь очищена даже от случайного принуждения и шантажа, мы с тобой - одно целое, и поэтому ничего не должны друг другу - так же, как правая рука не обязана ничем левой». Ты же соглашалась со мной? Кивала? Так какие вопросы? Впрочем, не ты мне их задаешь - я сам начал оправдываться, непонятно - зачем и перед кем, словно репетируя какую-то сцену. Да так оно и получилось: это и вправду оказалась первая репетиция - скверная, как и все предварительные прогоны: актеры не выучили роли, не знают, как разместиться на сцене и в каких декорациях играть. Но с чего-то надо начинать? Я вышел от врача - помнится, прошел мокрый снег с дождем и больничный сад наполнился стылым запахом предзимней            сырости, влага скатывалась с листвы и одно из деревьев окатило меня холодным душем и скинуло за шиворот склизкий холодный ком. Я отряхивался и вдруг поймал мысль: «Поделом тебе». Пора выкинуть розовые очки, думал я, стоя под капающей липой и глядя на окна твоей палаты. Это
 
            шутки - в них таилась пошлость и фальшь. «Уж больно резка твоя Дульцинея», с досадой выговаривал мне Петр. «Как так можно - сидим, мир-дружба, благолепие кругом, и тут - бах, трах, тарарах - гром гремит, тарелки бьются. Тайка всю обедню испортила. А всего-то делов - кто-то сказал, что мы мало, мол, их били». «Не кто-то, а ты». «Ну я, и что теперь, мне голову пеплом посыпать? А что - много, да? Ну погорячился! Чего сразу орать-то, что я фашист. Такими словами не разбрасываются, знаешь ли». «Для начала научись этому правилу сам», предложил я. «И ты туда же...»
Тогда брат находился на нижней ступени будущей блестящей карьеры, но и этот уровень выглядел гораздо солидней, чем наше безденежное существование. При этом надо сказать, что родственник здорово помог. Петька изо всей силы старался то добыть заказ, то упомянуть обо мне в разговоре с важным лицом - и его усилия начали приносить плоды. Хозяйство вела Таис; она с изумлением поведала в конце месяца, что у нас осталась небольшая свободная сумма. «А мы за квартиру заплатили?» «Да». «А долги?» «Отдали все, что нужно». «Я сказал Таис купить себе, что она хочет. Как девушка обрадовалась! Это был первый раз, когда она пошла по магазинам без меня - она звала, но услышав, что речь идет о выборе платья, я уклонился и Таисия отправилась на закупочную церемонию с подругой. Тайка купила очаровательное платье, которое ей очень шло. Я глаз с нее не сводил, впервые осознав,
           
            почему я против. Слишком легко стали лепить ярлыки. Твою крымскую эпопею я не знал. Прямо хоть статью пиши! Сейчас даже выдумывать ничего не надо: столько сюжетов вокруг. Это меня коробит... «Я рада, что в тебе не ошиблась», тепло говорит Таис. «Я ведь очень долго ничего не хотела о тебе знать: наслушалась твоего бреда про дно и решила поставить на тебе крест окончательно. Да и сразу люди нашлись, которые очень убедительно толковали о том же самом - да он совсем спился, забудь о нем... Петька так толковал. Он валялся тогда в ногах, руку и сердце предлагал». «А! Я так и думал. Он всегда был к тебе неравнодушен». «Да, он ныл, что немедленно разведется. А у него дочка родилась недавно. Я говорю - с ребенком что будешь делать? Алименты выплачивать, отвечает, и так горько вздыхает - а глазами поедом ест, прямо чувствую, как он меня раздевает. Послала его... Обиделся, год не приходил - а затем заявился неожиданно и давай, словно ничего и не произошло, хвостом махать. «Привет, старая боевая подруга!». Так, между прочим, до сих пор и пристает». «Муж, упорный в своих намерениях». «Он ко мне с юности клеится - а я тебя встретила... Не повезло. Он, между прочим, обмолвился, что ты приезжал к нему в Донбасс...» Я молчу. Это правда: мы с братом крупно ссорились, когда началась война. Я тогда в запале много чего наговорил родственнику - и про «диванные войска», и про «пустые вопли патриотов». Может статься, что Петр решил доказать работой в Донбассе, что его вопли совсем не пустые. Он ведь всегда пытался что-то доказывать, с тех самых пор, когда привез Таис на берег моря, а она стала встречаться со мной... Да, я ездил в Донецк. Петр, будучи там важным лицом, организовал вояж, когда стало потише. Я ходил по страшному, разбитому, потерянному городу, разговаривал с людьми - и написал репортаж, после которого некоторые бывшие приятели поклялись, что
           
             жизнь, детка - ее придется принять такой, какая она есть: жесткой и безжалостной. Романтика красива, но фальшива и гибельна лживостью, ибо делает человека слабым и не дает подготовиться к бою. Ты должна понять, девочка. Чего стоит романтика, если она слезла с нас, как кожа со змеи, когда мы столкнулись с первой по-настоящему серьезной проблемой! Вот она, романтика - лежит, скорчившись, на старых простынях. Да, мы немало пережили и выдержали. Испытание бедностью, злопыхательство и непонимание окружающих, интриги, сплетни мы прошли легко и незаметно, но это все были внешние факторы, которые только сплачивали внутренний монолит. И вдруг оказалось: никакого монолита нет! Плотный твердый гранит трансформировался в рассыпчатый песок - мы выстроили из него замок, но такие конструкции размывает даже самая слабая струйка воды. Я привык, что мы - одно целое, и вдруг ты забеременела. Кто-то третий должен был вклиниться в наше единство и неизбежно разрушить его. Это шло уже изнутри. Это бесило меня. Я не сразу сформулировал доказательства против ребенка, а последний довод и вовсе утаил. Я упирал на то, что нам рано заводить детей; что надо несколько лет подождать, пока мы не встанем на ноги твердо; что нужна квартира, подобающие условия жизни; что малыш и тебя, начинающую певицу, и меня, начинающего публициста и писателя, стеснит. «Ужасно звучит, но надо выбирать. Слишком многого мы рискуем лишиться, Таис», вещал я. Ты внимательно слушала и уходила в себя, положив руки на живот - появилась у тебя новая привычка.  Я хорошо помню это выражение лица: кажется, что ты исчезаешь, внутрь обращаются глаза, морщится лоб и брови становятся треугольником. Ты решала сложную задачу, но по ночам обнимала меня по-прежнему жарко и искренне, пока не настало время ехать в больницу. Я уговорил Таис. «Я сделаю то, что ты хочешь, но
 
            [b] как важно женщине чувствовать себя уверенно! До этого Таисия щеголяла не то, чтобы совсем в ветоши, но вещи мы донашивали до самых пределов разумного. В новом платье она и выглядела иначе - словно повзрослела, и походка изменилась, возникло умение вышагивать длинными ногами по-журавлиному. Оказалось, что Таис неравнодушна к красивым вещам. Она стала довольно много тратить на всякие уютные безделушки, которые делают дом - домом, купила дорогую сумку, туфли, косметику. Я безоговорочно одобрял и брыкался лишь тогда, когда она заставляла меня примерить новые брюки или рубашку. Отчаявшись заманить меня в магазин, она наловчилась покупать одежду на глазок. Еще Таис очень любила делать подарки. Она превращала выбор сюрприза в подлинную драму, никак не могла решиться на покупку, доводила окружающих сомнениями до белого каления - зато расплывалась в счастливой улыбке, когда подарок нравился. И я любил дарить подарки - ей.