троих детей, но не нашел смысла в жизни. Он бросался, как в омут, в службу, служил отчаянно, если приходилось – отчаянно воевал, не случалось войны – с таким же жаром затевал драки и ссоры, иногда беспричинные до смешного. Самые тонкие струны его души прятались все глубже, а все простое, грубое, решительное, напротив, усиливалось. Он уже почти забыл самого себя – такого, каким был в прошлом. Когда однажды, по приказу (или, вернее, по просьбе, выраженной в форме приказа)своего вышестоящего друга приехал с административной проверкой на заурядный хутор казацкого сотника и увидел там, к своему изумлению, давно забытую синеву бескрайне-нежных глаз и вздрогнул всем телом от громом раздавшегося над ухом звука знакомого имени. Это будет как камень, упавший в заброшенный пруд и разогнавший лужи кувшинок и ряски, как пробуждение после многолетнего сна, как вспыхнувшая память солнца о вчерашнем дне, как знак, что жизнь еще не закончилась. Но это будет не здесь и не сейчас.
***
Луг, свежий после ночной грозы, хоть и пролившей большую часть своего ливня где-то за горизонтом, но окропившей щедро и этот высокий берег, сверкал крупными каплями невысохшей росы, выплескивая из каждой половинку пестрой радуги. Густав видел на пути ковры из цветов – белых, желтых, лилово-розовых, но все они уже стали привычными за долгую дорогу. Вдруг на крутом склоне мелькнули пышные заросли мелких нежно-синих головок. Он не заметил в них красоты поначалу – лишь удивился, как выросли цветы на таком месте, почти отвесном, как сумели зацепиться корешками за землю. Лишь спешившись, разглядел их сияющую, манящую голубизну, словно отразившуюся от глади протекавшей внизу реки. Сразу вспомнились глаза Гелены.
- Что это за цветы, Ясь? – Спросил он, обернувшись к пожилому слуге.
- Цветы? – Вытаращил тот глаза. – Эка невидаль! То ж барвинки. Разве пан не видал барвинок? Они здесь повсюду!
Густав молча покачал головой. Может и видал, да разве досуг ему было раньше обращать внимание на цветы. А тут шагнул, и залюбовался тихим, ненавязчивым очарованием.
- Колдовской цветок... Чарiвна квiтка... – Добавил Ясь задумчиво.
- Что же в нем колдовского? – Недоверчиво хмыкнул Густав.
- Да как сказать... Сказывают, что никогда он не вянет, без воды обходится, и коли его в любое место, хоть за сто верст, отвезти и там в землю бросить, тут же прорастет. «Ведьминой фиалкой» его зовут в народе.
– Да ну? И что же с ним ведьмы делают? Ужели, приворотное зелье из него варят?
- Врать не стану, пан, не слыхал. А вот на воротах дома его вешали в моей деревне. От злого глаза да от нечистой силы, слышь, обороняет.
- Обороняет, говоришь? Добро!
И, наклонившись, стал поспешно срывать прохладные влажные стебли, улыбаясь в усы: «чарiвный цветок для чарiвницы»
Уже без малого год миновал с того дня, как пану Густаву посчастливилось назвать женой ту, кого любил он больше жизни. И, хоть тяжелым выдался год этот для всей Речи Посполитой, хоть и трех месяцев из него не пришлось им провести вместе, Густава переполняла радость. Самая прекрасная из существующих женщин ждала его дома. И, если все прошло благополучно, о чем пан Густав неустанно молился, она встретит его вместе с сыном. Его первым сыном!
Привязав к седлу свежий букет, мчался домой, как на крыльях... А вот тут же обнять жену не получилось. Гелена лежала в постели. Схватки, начавшие глубокой ночью, до сих пор не прекратились. Утомленная женщина, обтирая покрытое потом лицо, шепнула чуть слышно, силясь улыбнуться сквозь боль
- Твой сын не мог появиться на свет, не дождавшись своего отца!
Служанка буквально вытолкала оторопевшего Густава из спальни.
- Разве может это быть так тяжело? И так долго? – Обеспокоенно спрашивал он. – Надо послать за лекарем!
- Пани не велела посылать... Да полно пану беспокоиться: я сама родила восьмерых и знаю, какие бывают признаки. Пани Гелена – здоровая, крепкая женщина. Она, правда, очень терпелива... Слишком терпелива... иногда такое терпение плохо для здоровья. Но сейчас, право, не о чем переживать. Все, что нужно, сделано. Остается только ждать, и я не думаю, что ожидание будет очень долгим.
Отказавшись от обеда, Густав устроился в кресле, неподалеку от дверей спальни. Он ждал криков, стона, но царила абсолютная тишина, и это пугало. Его лихорадочное воображение рисовало ужасные картины. Он вспоминал свою мать, какой она была после рождения младшего брата Густава... Такая же бледная, как сейчас Гелена, так же тяжело дышащая, с капельками влаги на лбу и чуть слышным голосом. Это был последний раз, когда он видел ее живой. А что, если Гелена тоже умрет? Ведь бывает же, бывает, что женщины умирают при родах! Эта мысль, ужасная при всей своей простоте, пронзила его сознание, и он изумился, что никогда прежде не допускал ее.
«Господи Всевышний! Не допусти этого! Возьми, если нужно, мою жизнь, но ангела этого – пощади, ибо такие, как она, много нужнее на этом свете, чем я!»
Густав не заметил, как его сморил тяжелый сон. Сказались бессонная ночь в дороге и волнение. Когда он наконец очнулся, служанка пригласила его посмотреть на жену и ребенка.
Даже когда однажды в атаке пан Густав оказался лицом к лицу с четырьмя врагами, он не испытывал такого страха. Во рту пересохло, стало холодно. Он почти не сомневался уже, что произошло какое-то несчастье. Усталая, но совершенно счастливая улыбка жены развеяла тревогу.
- Все прошло благополучно? – Спросил он с надеждой.
Она молча кивнула.
- А... ребенок? Что с ребенком? Он... жив?
У него были такие жалобно-испуганные глаза, что Гелена хохотала бы от души, если бы была в силах. В эту минуту произошло нечто, что она осознала лишь намного позже. Сердце Гелены откликнулось на тревогу Густава. И если раньше она любила в нем друга, брата, союзника, то с этого дня полюбила отца своего ребенка и самого близкого человека. Глаза обоих наполнились слезами.
- Бог с тобой, Густав! Конечно, жив!
Он сделал несколько неуверенных шагов и пал на колели перед постелью. Всхлипывая от счастья, Гелена протянула ему кружевной шевелящийся сверток.
- Но... почему я не слышал его крика? Дети ведь кричат, это я точно знаю! Неужели, я так крепко спал.
- Ну, не так уж громко они и кричат... – Улыбалась она. – И потом – смотря какие дети. Сын гетмана Конецпольского уж наверное, кричал громко. Недаром его отец славится своим голосом. А наша дочь будет терпеливой и молчаливой, как ее отец.
- Это... девочка?
- Как сам видишь! Ты опечален?
- Нет-нет, как можно? – Горячо возразил Густав. – Благодарю Господа за его бескрайнюю мудрость! Он подумал даже о том, что тебе трудно будет одной управляться с нашими сыновьями, среди них ведь может найтись не один такой же сорванец, каким был когда-то его отец, и послал нам помощницу!
Она счастливо, тихо рассмеялась.
Я восхищен! - Серьезно продолжал он. - Восхищен тобой, что могла породить такую красоту!
Некоторое время супруги молча разглядывали новорожденную. Редкий родитель признает свое дитя некрасивым, но в данном случае девочка и впрямь уродилась очаровательной. Ни одной лишней складки не было на нежно-розовом тельце, над головкой вился пуховый венчик светло-каштановых волос, можно было разглядеть темные тонкие брови необыкновенно длинные ресницы, а большие глаза смотрели по-взрослому серьезно
- У нее волосы еще темнее, чем у тебя... Но так же отливают золотом.
- Цвет волос у ребенка может поменяться. Я видела такое!
- А вот глаза совершенно твои... Как те барвинки у реки... И ясные, точно звездочки.
- Зато все остальное – от тебя. И нос, и губы... И, видно, высокой будет, как ты. У нас не было высоких...
Внезапно он вспомнил о самом важном:
- А имя? Ты выбрала ей имя?
Гелена улыбнулась светлой, слегка усталой улыбкой.
- Я думала, ты сам сделаешь это...
- Я не знаю... – Растерялся Густав. – Такой красавице, без сомнения, нужно дать самое прекрасное имя из всех, что по земле ходят. Но я одно только такое знаю – твое.
Тревога легкой тенью набежала на чело Гелены
- Ой, нет, не нужно! Слышала я: не годится дочь с матерью одним именем называть. Несчастливы будут обе и смерть их рано настигнет!
- Не тревожься, голубка, то все пустые расказни суеверных старух. В редкой семьи нет традиции от отца к сыну, или от деда к внуку имя передавать, однако ж, все живут до срока. Посмотри на меня. У нас шесть поколений в роду одно имя носило, на мне сия традиция нарушилась, но и отцу моему, что поныне жив, ни деду, ни прадеду от этого не сталось худого!
Он посмотрел на барвинки, красовавшиеся на прикроватном столике.
- В солнечный день ты родилась, Геленка! – Сказал тихо. – Пусть будет твоя жизнь светлой! Пусть никогда не увянут в твоих глазах барвинки! Будешь ты приносить счастье в наш дом, а потом во все другие дома, куда ступит твоя ножка. Как этот цветок, что зовется волшебным, будешь ты защищать, оберегать людей, радовать своей красотой... Счастья тебе и долгой жизни, Геленка!
Он говорил это, а сам чувствовал, как сейчас, именно сейчас, меняется жизнь. Как никогда, светились любовью глаза жены и так же сияли барвинки, поставленные в хрустальный кувшин. С этого дня счастье Густава стало безграничным. И потому, что он стал отцом, и потому, что не стало сомнений в том, что он любим, которые Густав против своей воли до этого все же носил в глубине сердца
Коронный гетман, чуть дошли до него слухи о прибавлении в семействе, лично поспешил направить Густаву и Гелене письмо с поздравлением. Несколько строк приписал его друг и союзник, Юрий Оссолинский*****, помнивший Густава по военным походам. Если бы могла пани Гелена знать, что всего через несколько лет этот самый Оссолинский станет решать судьбу ее осиротевшей дочери, и не найдя родственников девочки, согласиться отдать ее в семью войскового писаря Богдана Хмельницкого! А где-то близ Белостока пан Владислав Браницкий, оплакав судьбу дочери и зятя, будет долго и безуспешно пытаться разыскать следы исчезнувшей в татарском плену внучки! Браницкий доживет до преклонных лет, увидит внуков и правнуков своих. Он увидит издали, на одном из балов и чигиринского подстаросту Чаплинского с молодой красавицей-женой и вспомнит, возможно, что этот шляхтич некогда сватался к его дочери и стал причиной семейного горя. Но, в противовес распространенному преданию о вещем сердце, в душе старого шляхтича ничто не дрогнет и не всколыхнется… Впрочем, то будет еще не скоро. А пока Гелена еще может счастливо улыбаться своему мужу, понимая, что все ее противоречия разрешились и отныне и до конца ее дней пан Густав будет ей дороже всех на свете...
Бывает любовь, похожая на молодую яблоню. Она ждет только весны, первого погожего дня, краешек солнышка, чтобы распуститься чистейшими снеговыми цветами, затопить ароматом счастья не только себя, но любого, кто окажется рядом. Будет благословенна любовь, открывающая двоим ворота рая без преград, без испытаний и сомнения, меняющая характеры и сердца, любовь, налетающая шквалом, позволяющая забыть обо всем на свете, сметающая горы и поворачивающая вспять реки... Но пусть благословят и любовь тихую, молчаливую. Ту, что годами пускает в сердце ростки, почти не проявляясь внешне. Любовь, которая не требует ничего, даже взаимности, и хочет только самого простого –
