Побег из Тартара. Глава 19. В ловушке

        Не бывает в средней полосе России землетрясений. И слава Богу! Нам только их тут не хватает для достижения полного и безоговорочного счастья. И так хлебаем по полной программе: зимой у нас морозы — деревья трещат и раскалываются пополам; снегопады —  не выйдешь из дому, просто потому что дом занесло снегом по самую крышу; и гололед, и заносы на дорогах, и ледяные дожди. Ураганные ветра у нас — торнадо проносятся на зависть Штатам. А летом! Летом у нас жара — плавится асфальт, летом пожары — практически земля горит под ногами. Короче, хватает нам всяких «радостей» и без землетрясений, видно поэтому матушка-природа не допустила еще и этой напасти на нашу голову. Пожалела.
          Правда, с проблемой колебаний земной поверхности тоже не все шоколадно. Иногда и до нас долетают подземные волны — отголоски особенно сильных стихийных бедствий из сейсмически опасных районов. Даже Москва, стоящая на прочной тектонической плите, несколько раз ощущала на себе тряску и движение глубинных слоев Земли, правда, отделывалась всегда легким испугом: завибрировали полы под ногами, попадала посуда, покачались люстры, да треснуло несколько стекол в окнах — естественный ход жизни обывателей не нарушался. Мало кто догадывался, что в этот момент под городом пробежала волна — отголосок колебаний от чудовищного разлома земной коры в далеком горном районе. К тому же, сейчас достоверно известно, что, как раз Москва стоит на стыке четырех тектонических плит, и в одно прекрасное (ужасное) время суток ее может тряхнуть не по-детски, а вовсе, по-взрослому.
          В тот день, когда Ира решила посетить подругу сейсмическая обстановка в мире в общем и целом определялась, как совершенно спокойная, поэтому было удивительно, когда с зимнего неба, пусть и закрытого снеговыми облаками, раздался оглушительный грохот, как при особенно сильном грозовом разряде в жаркий июньский полдень. С потолка в приемном отделении с крепежей сорвалась люстра, и, повиснув на шнуре, невозмутимо продолжила освещать приемный покой. Персонал второго — главного корпуса Центральной Городской больницы вместе с ходячими больными, неуклюже взмахивая руками, повалился на пол и друг на друга, истории болезней, выписки, рентгеновские снимки, подносики с таблетками, не говоря уже о канцелярских принадлежностях, веером разлетелись по всему полу, а сам пол довольно ощутимо затрясло и, словно бы, выдернуло у всех из-под ног. Хуже всего пришлось тем, кто находился в процедурных кабинетах: шприцы, наполненные лекарствами, разлетелись, потеряв свою стерильность, флаконы с изотоническим раствором грохнулись вместе со стойками для капельниц.
          — Что это было? — медсестра Екатерина Ивановна с трудом поднималась на ноги. При ее полноте быстро не вскочишь, пришлось сначала встать на четвереньки, а уж потом, оперевшись рукой о стол, принять вертикальное положение.
          Помощница Марина держалась за лоб, она врезалась в металлическую дверцу шкафа для лекарств.
          — Учения, что ли какие? Вот уроды! — Марина ругалась и рассматривала в чудом удержавшемся на стене зеркале шишку свинцового цвета — и вот в таком виде придется еще работать почти сутки! — Это же надо, так низко пролететь! От одного грохота можно сердечный приступ получить! Хоть бы кто-нибудь сообщил куда следует — беспредел прямо! Вы когда-нибудь такое слышали?
          — Нет. Да полигон-то, далеко от нас, — кряхтела, поднимаясь, Екатерина Ивановна. — Никогда у нас тут не летали. Совсем о народе не думают!
          В областном центре пыхтел на ладан завод по производству деталей к моторам самолетов-истребителей. Завод, естественно, был засекречен, но основная масса жителей города трудилась именно на нем, поэтому о его существовании знали практически все обитатели окружающих населенных пунктов. Завод то останавливал производство, но снова развивал бурную деятельность, сейчас он, видимо, пребывал в своей активной фазе и приступил к испытаниям выпускаемой продукции. Обычно рев проносящихся машин доносился издалека, с закрытого полигона за лесом, но сегодня эти военные-испытатели перешли всякие границы дозволенного!
          Женщины поднимали упавшие медикаменты и доставали из упаковок стерильные шприцы — все, что приготовили заранее было испорчено — шваброй заметали осколки в угол, потом надо будет позвать уборщицу, а пока некогда.
          Екатерина Ивановна вдруг напряглась и прислушалась.
          — Слышишь? — обернулась она к Марине.
          За пределами процедурного кабинета нарастал отчаянный гвалт:
          — Вон там горит!
          — Пожар!
          — Твою матерь! Это же третий корпус!
          — Да звоните быстрее «112»!
          — Степаныч, чего стоишь?! Гарнизуй там своих лбов! Больных же эвакуировать надо!  
          — И что за день сегодня такой?! С самого утра никакой работы!
          — Господи, а я уж думала, землетрясение, что ли?!
          Зима. Еще только три часа дня, а уже начинают сгущаться сумерки. Огромное белоснежное облако странного огня закрыло третий корпус, оно красиво и чрезвычайно ярко сверкало, слепило глаза всему контингенту второго корпуса, прилипшему к окнам.
        Вроде и не огонь, а что же тогда?
        Маленькое здание накрыло словно искрящимся туманом, во все стороны выбрасывало длинные языки белого света, однако, деревья, которых вокруг корпуса было посажено предостаточно, кажется не пострадали, хотя из-за яркости огня было плохо видно, приходилось прикрываться ладонями, словно все смотрели на Солнце. В сгущающейся темноте нестерпимо сияли яркие сполохи — невозможно смотреть...

                                                                                                                                                                               * * *

          Здание, построенное здесь еще до революции и доставшееся городскому хозяйству в наследство (а может, реквизированное большевиками) от старинной усадьбы какого-то помещика, твердо стояло на прочном фундаменте, но прокатившаяся над землей волна была подобна сокрушительному цунами — попадали все: и люди, и мебель.
          Примерно такие волны Ира однажды видела в океане, когда отдыхала в компании однокурсников дикарями. Их палатки стояли прямо на берегу и всех тогда чуть не смыло в открытое море — такой начался шторм.
          Вот и сейчас девушке показалось, что само здание оторвалось от земли, крутанулось в воздухе и со всего размаха рухнуло обратно на свой фундамент. Оставалось дивиться, как оно не рассыпалось на отдельные блоки и на отдельные кирпичики, во всяком случае, Ира была уверена, что потолок разломился и просыпался, а все люди, находящиеся в отделении погребены под обломками.
          Ей казалось, что она завалена камнями наглухо, без малейшего просвета, ей стало трудно дышать, глаза она крепко зажмурила и боялась открыть, но зато пропала ужасная тяжесть на спине и никто больше не держал ее за волосы — спасибо и на этом. Не открывая глаз, Ира быстро поползла, нашаривая руками свободное пространство впереди себя, до тех пор, пока не наткнулась на стену. Позади нее оставался фильм ужасов: там все пространство поглотил леденящий то ли крик, то ли визг того самого существа, с тухлым запахом.
        Про себя Ира вознесла благодарственную молитву Господу за чудесное спасение и освобождение. Стоило только ей почувствовать на своей коже ледяные пальцы, потянувшие на спине за кофточку, как грохнул взрыв, и существо выпустило ее из своих лап, ему стало не до нее.
          Из коридора доносились крики, видно на самом деле сработало какое-то устройство. Да она же сама слышала, как в новостях передали о террористах, взорвавших автобус, а ведь их, кажется, так и не поймали. Странно, что ни охранники, ни полиция не могли открыть дверь Ритиной палаты: в нее долбили, стучали, а дверь, как была захлопнута, так и оставалась.
          — Убивают! Нас убивают! — визжали чуть ли на ультразвуке.
          — Ой! А меня уже убили!
          — Все собираются возле палат! — это уже голос врача, который отвечал за эвакуацию больных при пожаре. Ира знала, что есть такая обязанность.
          — Владимир Палыч, где охрана? Нас надо эвакуировать! — это орут по телефону, определила девушка из-под кровати.
          — Саня, Коля, что там с огнетушителями?! Что вы мечетесь?!
          — Да куда заливать-то?! Вроде и огня-то нигде нет!
          — А вы пробегитесь по палатам, матерь вашу! Вам надо, чтобы мы тут сгорели сначала?!
          — Контингент! Никто никуда не бежит, Чайников, стоять!
          — Злобные, мерзкие твари! Дохните сами, и драконы ваши пускай сдохнут! Продажные, непотребные проститутки и извращенцы! Чего смотрите?! Я все видел: вызвали сюда Вавилонскую блудницу на Звере! Только демон-то не дурак: не впускает ее! Да вон же они!
          — А-а-а! — дальше шел сплошной визг, топот, грохот, ничего разобрать в истошных воплях из коридора стало невозможно.
          Сверху над Ирой (оказывается, она заползла под кровать) громко стонала Рита, извивалась под своими ремнями, и запоздалая мысль резанула болью:
          «Что же я не выпустила ее?!»
          Девушка раскрыла глаза: вроде нигде не горело, только отвратительный тошнотворный запах гари, какой бывает после пожара, заполнял палату, к нему добавился гнилостный душок — тошнота поднялась комком к горлу. Ира выползла из укрытия: надо развязать Риту и спасаться, пока возможно, но стоило встать на ноги, как чья-то сильная невидимая рука со злобной яростью отбросила ее от кровати. Ире показалось, что она попала под удар молота, пролетев спиной к окну, она рухнула со всей силы на унитаз — в руке раздался мерзейший хруст, который вызвал болезненную судорогу по всему телу. Рука прямо на глазах распухла и налилась багровыми и фиолетовыми оттенками, боль вспыхнула, почему-то, в голове. Ира вытерла струйки крови изо рта, из носа и прижалась к стене, пережидая, пока перестанут плясать перед глазами разноцветные круги, кажется, на секунду она даже отключилась — такой перезвон поднялся в ушах.