Побег

и можно было в выходной день погулять в парке, съездить за город, искупаться в реке, посидеть на этот раз под северным солнцем.

Когда они вернулись в свою квартиру, внесли чемодан, сумку, в которой была еда на дорогу, а теперь лежали фрукты, купленные по дороге, и отдельно корзину с другими фруктами,  те соседи, которые в это время оказались дома, поздоровавшись, все-таки скользнули глазом по корзине с фруктами. Сейчас Настя занята только одним, цел ли тайник, позже она принесет фруктов всем четверым детям квартиры. Убедившись, что за время их отсутствия дверь никто не открывал (может быть), она безумно хотела кинуться к нише, чтобы проверить, цела ли та полоса обоев за письменным столом. Не смогла удержаться и, как только Петенька вышел из комнаты, Настя встала на четвереньки подползла под письменный стол и потрогала стену.  Все было так, как она оставила это месяц назад. Спрятанное под диваном она проверит, когда останется одна дома.
Настя вышла на работу после отпуска в первый день пятидневки, так теперь назывались богоданный русские понедельник, вторник и так далее. Меняем все. Как еще не дошли до изменения названий месяцев, подобно Парижской Коммуне! А то был бы какой-нибудь двадцать второй день брюмера!  Шутка! В поликлинике был пик оживления политической активности. В этой нервозной обстановке было не до больных. Сейчас царил заместитель главного врача с пронзительным орлиным взором. Насте сразу же поручили вести какие-то политзанятия для санитарок.

Настя вернулась домой после первого рабочего дня не то, чтобы уставшей, а какой-то странной. В квартире лаялись две соседки, опять вернулся насмерть пьяный сосед. Она прошла мимо них так, словно ничего не видела и не слышала. Ненадолго вышла на кухню, чтобы приготовить ужин  и снова закрылась в комнате. Соседке, которая на кухне пыталась  втянуть ее в разговор, она сказала, что, наверное, после  жаркого юга простудилась, и ей нездоровится. И тут же, подумала про себя, что простуда – отличный повод, который поможет ей прикрыть то, что она собирается сделать.

Вскоре после отпуска муж сообщил ей, что он переходит на работу в райком партии. У него на заводе были какие-то выборы-перевыборы, и за него проголосовали почти единогласно. Настя не стала капать деготь в его бочку с медом, не сказала ему, что «почти единогласно» это, в сущности, только большинство. По поводу своего будущего, такого долгожданного, он долго читал Насте нотацию, учил, как она теперь должна себя вести, почему она теперь непременно должна вступить в партию.  Это было даже забавно, принимая во внимание тот факт, что она уже приняла решение, как ей себя вести и куда ей вступить.

Сказавшись больной, Настя договорилась с главным врачом, чтобы он отпустил ее на два дня. Она присоединила эти два дня к выходному и поехала к старому финну в лес.

Узнав  о том, что Настя целых три дня будет отсутствовать, Петенька был вне себя от негодования. Успокоить его удалось только фразой «а что, если я тебя заражу?» Она полежит дня три-четыре в стационаре, поправится и вернется домой.

Нужно было спешить. Настя преодолела почти бегом весь пеший путь до хутора. Ее были рады видеть. Мальчик хорошо себя чувствовал. И мать, и дед понимали, что Настя спасла ребенка. Мальчик, щеки которого стали понемногу приобретать прежний румянец, был в восторге от южных фруктов.

Она пришла поговорить к старику, когда он плел из ивняка корзинку. Настя сказала, что теперь он может помочь ей. Старик неожиданно легко соглашается. Настя спросила его, сколько это будет стоить. Для нее, ответил старик, он сделает это бесплатно. Когда? Он должен получить все нужные сведения и тогда сможет дать ей знать, что все готово. Послать письмо он не сможет, ни к чему оставлять лишние следы. Когда нужно будет приехать к нему, в ее почтовый ящик опустят ветку с листьями.  Авантюрный роман, подумала Настя. А если кто-то заинтересуется,  ерунда, дети балуются.

Настя спросила старика, почему он сам не хочет перебраться на ту сторону. Он ответил, что может быть, он так и сделает.

Настя вернулась домой. Выздоровела. Петенька вскоре повел представлять ее своим новым сослуживцам. Они не слишком отличались от прежних. У некоторых было чуть больше спеси. Они одобрили (во всяком случае, Насте так показалось) жену своего нового собрата, первый секретарь, по-отечески обняв Настю за плечи, сказал, что «демократичнее надо быть, ближе к народу». Очевидно, это относилось к ее сдержанности.   Еще не хватало, чтобы она пускалась в пляс!

В сентябре Петенька стал собираться в местную командировку. Где-то под Ленинградом устраивалась школа-семинар для молодых партработников. Собрали Петеньке маленький чемоданчик совместными усилиями. Выслушали его последние напутствия. Помахали ручкой. Ан, нет, маленькое происшествие! Дворовые хулиганы засунули в почтовый ящик ветку, отломанную от дерева. Надо, надо больше заниматься воспитанием подростков и молодежи! Вот теперь помахали ручкой.

Оставшись одна, Настя целый день шила себе из простыни что-то вроде корсета.  Все драгоценности она старательно зашила в этот корсет. По всем правилам конспирации. Кое-какие вещи (золотые монеты) оставила, чтобы заплатить тем, кто поведет ее на ту сторону. Она решила, что старику-финну нужно обязательно что-нибудь оставить. Там, в мешочке, были золотые карманные часы. Наверное, это будет лучше всего.

Она еще успеет навестить свою няню, проститься с ней. Нет, она ничего не скажет старушке, просто приехала навестить, оставит деньги, как всегда.

Настя собрала минимум вещей. Когда она надела на себя свой корсет с зашитыми драгоценностями, то увидела, что сразу стала толще.  То, что нельзя было зашить, а также Евангелие, свои теперешние и найденные в секретере фотографии и бумаги, она положила в большой докторский саквояж, на дно, сверху оклеенную клеенкой картонку, а на это фальшивое дно свои вещи. Те ценности, которые она предполагала потратить в дороге, разложила так, чтобы можно было достать быстро, и  не роясь в сумке.

Если переход будет удачным, о вещах можно не заботиться. Если нет, она тихо вернется домой. Если совсем неудачным…, но об этом лучше не думать.

В выходной день рано утром Настя вышла из дома на Серпуховской, чтобы больше туда не возвращаться.  По дороге, как если бы она шла в церковь, Настя зашла в чью-то парадную и вышла оттуда почти неузнаваемой, немолодой женщиной в темной шали.

На вокзале она купила в кассе билет на одну станцию дальше, чем нужно. На всякий случай. Сойдя с поезда, Настя, как всегда, шла пешком, останавливалась, чтобы отдохнуть, перекусить.

На хуторе ее уже ждали. Безумие коллективизации дошло и сюда, в лесное хозяйство. Старик готовился уйти вместе с Настей.  До вечера они собирали вещи, ждали проводника. Старик очень хотел уйти, за кордоном у него были родственники. Он беспокоился о будущем внука, да и дочь его еще молодая женщина. Ему было безумно жаль оставлять на этой стороне корову и лошадь, но с животными не перейти.

Проводник пришел ночью.  Трое взрослых и ребенок  были готовы заранее. Все надели на плечи вещевые мешки, даже мальчик, только Настя кроме этого несла свой саквояж. Заранее было решено, какую одежду наденет каждый, как будет себя вести, как поступить в непредвиденных ситуациях. Когда они сели  перед дорогой, дочь старика плакала, а когда они уже шли за проводником, Настя поняла, что ее слезы  исчезли, и осталось только стремление добиться намеченной цели.  Три взрослых человек и ребенок гуськом шли за проводником, стараясь не шуметь и ничем не обнаружить себя. Ночь темная, безлунная. Видимо, именно такую ночь ждал проводник.

Нина, теперь уже только Нина, умирала от страха, когда проводник вел их по «неведомым дорожкам»  от одного ориентира до другого.  Ребенок устал, они вынуждены делать частые маленькие остановки, чтобы дать ему отдохнуть. Местами они шли по болотам. Ноги у Нины насквозь промокли. И вот наступил трудный и очень страшный момент. Проводник велел им лечь на землю и даже не дышать. Нина поняла, что сейчас они находятся в опасной зоне, где-нибудь поблизости есть пограничники, ведь финская граница проходила всего в тридцати километрах от Ленинграда. Ночью в лесу было, мягко говоря, прохладно. Сентябрь.

Нина не раз спрашивала себя, что было бы, если бы мальчик был совсем маленький и не понимал бы, что нужно молчать, что нельзя плакать. Страшно подумать!
За все время пути она ни разу не вспомнила о Петеньке, законном муже. Нина думала о том, что, хотя она сознательно и обдуманно сделала все, что привело ее на эту лесную тропу, она все равно против своего желания покидает свою страну, город, где жили ее родители, где осталась ее няня, где осталась могила Всеволода.  Против желания покидает, потому что оставаться невозможно. Пройдет много лет, и она прочитает слова известного поэта о том, что «труднее всего уезжать оттуда, где жить невозможно». Невозможно слушать невыключающееся радио и читать газеты, полные рассказов о грядущем колхозном счастье и изобилии. Нет сил читать, что со всех сторон к Стране Советов тянут щупальца враги, что нужно «смотреть в оба», потому что враги вокруг нас (уже дотянулись?).  Знаменитый индийский писатель Рабиндранат Тагор (интересно, он был знаменит только в России?) совершил путешествие по Советскому Союзу и одобрительно отзывался о жизни советских людей. Молодец Тагор! А в стране, между прочим, второй год, как введены карточки. Сначала только на продовольственные товары, потом подтянулись и промышленные, хотя не слишком много можно достать и по карточкам. Нина видела, как живут рядовые строители будущего и как живут их руководители, ее Петенька, между прочим. Санаторий в Крыму, где она провела месяц отпуска, был раем по сравнению с жизнью, которой жили, например, все ее соседи по квартире. Может быть, Тагора возили по санаториям?

Кстати о светлом будущем, для организации колхозов в деревню были отправлены 25 тысяч членов партии, преимущественно рабочих с заводов. Самых лучших, партийных, активных. Интересно, почему Петенька не вошел в их число? Говорили, что в деревнях, там, где особенно ретиво организовывали колхозы, у крестьян забирали даже кур.  Говорили, тихо говорили, шепотом, что люди умирали с голоду.

И везде, везде ищут (и находят!) врагов. Вот в прошлом году были процессы по громкому делу вредителей из Промпартии. Они, оказывается, занимались вредительством по указанию Лоуренса Аравийского и прочих известных людей. Хорошо, что не пророка Магомета!
А что сделали с церковью, совсем простить нельзя!

Нина прочитала в газете, что на каком-то не то съезде, не то пленуме (интересно, что это такое?) Сталин сказал что-то вроде того, что только заклятые враги советской власти могут сомневаться в том, что положение рабочих и крестьян в СССР действительно улучшается…

Шепот проводника вывел ее из оцепенения. Теперь можно было идти, и он звал их двигаться дальше. Через несколько минут они вышли на берег озера. Проводник вытянул из кустов лодку. Мужчины помогли женщинам и мальчику устроиться в лодке и сели на весла. Женщинам велели пригнуться как можно ниже, почти лечь, чтобы их было не различить