Побег

общеизвестных слов merçi и  bonjour, madame.[/i]

Когда Настя начала учиться в медицинском, ей представилась возможность пользоваться библиотеками ленинградских институтов. И вот тут ей пригодились бы знания иностранных языков. Она записалась на занятия по немецкому  языку. Преподавательница, немолодая худощавая немка,  преподававшая еще до революции, не могла на нее нарадоваться. Через год Настя стала замечать, что временами немка на нее странно посматривает. Может быть, немка почувствовала, что ее ученица слишком уж быстро освоила и грамматику, и произношение немецкого языка.

Когда в институте стало известно, что есть студентка, которая изучает немецкий язык, чтобы пользоваться научной библиотекой, мнения студентов и преподавателей разделились. Преподаватели старой школы считали, что пока есть такие студенты, не пропала Россия. Нашлись, разумеется, и люди новой формации, считающие, что нам незачем пользоваться достижениями буржуазной науки. Был период, когда Настя очень беспокоилась по этому поводу, боялась, не выдала ли она себя, но все стихло. Ее хвалили и ставили в пример другим студентам.

Время от времени Настя едет на трамвае далеко за Нарвскую Заставу. Там в старом деревянном доме живет единственный человек, знающий, кто она такая, человек, от которого Настя не скрывается. Это ее старая няня, ушедшая еще до революции жить к своей внучке, чтобы помочь с малышами. Для няниной внучки и ее мужа, мастера на Путиловском заводе, Настя была просто горничной из семьи, где бабушка была в няньках. Старушка не разрывала связи со своей воспитанницей, да и Настя навещала ее и помогала, чем могла.

Отступление 7.
Когда в двадцатом году Настя заболела гриппом и очень долго лежала в больнице в тяжелом состоянии, няня навещала ее, а после того, как шатающаяся от слабости Настя вернулась домой, но еще не работала, няня на месяц переехала к ней и выхаживала свою любимицу.

У старушки были родственники, которые проживали где-то на хуторе в глуши на Карельском. Это был нянин двоюродный брат и его семья. Няня отправила Настю на все лето в лес, на хутор, на природу. Настя отпивалась молоком, ела простую деревенскую еду, носила воду из колодца, собирала в лесу ягоды и грибы, работала в огороде. Даже научилась косить траву.

Там, на хуторе, два раза видела, что поздно вечером, почти ночью, к  старику-хозяину приходили, таясь, какие-то люди. Старик оставлял их на пару дней, не позволял выходить из дома, а потом, также ночью, эти люди исчезали. Финны были немногословны, а Настя стала такой же вынужденно. Она ни о чем не спросила старика, она видела, что и дочь хозяина не касается в разговоре этих ночных посетителей, а внук, наверно, и вовсе не знал о них, хотя, кто их, детей, разберет.

Потом Настя еще несколько раз проводила на хуторе неделю-другую. Как-то так получилось, что она никому об этом не говорила. Настя не забыла о ночных гостях, она потом еще раз видела, как двое пожилых мужчин явно городского  типа  ушли вслед за хозяином в ночную тьму. Позже Настя поняла, что старик переправлял этих людей за границу, в Финляндию.

В 1927 году Настя работала в городской больнице. В ее хирургическом отделении был молодой врач.  Всеволод. Он был умным и талантливым хирургом. Это не без его влияния Настя пошла учиться в медицинский институт. Сначала он просто заметил среди сестер симпатичную, строго державшуюся девушку.  Потом пригласил ее в кино. Потом они катались на лодке в парке. Стали встречаться. Всеволод был из семьи врачей, его отец и дед были врачами. У него и у Насти было очень много общего, хотя, казалось бы, что может быть общего у потомственного врача и крестьянской дочери, бывшей горничной? Наверное, Всеволод порой подозревал, она не та, за кого себя выдает, но никогда ни о чем не спрашивал.

Отступление 8.
Это воспоминание принадлежало к разряду светлых. Всеволод был очень хорошим человеком. Несмотря на то, что временами  Настино происхождение очень даже бывало заметно, он ни разу не задал ей ни одного вопроса, касающегося ее детства. Формально Всеволод и сам был из семьи врачей, т.е. из «бывших», но большевики тоже болели, и им тоже требовались хорошие врачи.

Настя с грустью наблюдала за периодическим сгущением в обществе революционных порывов и стремлений к выяснению «всего про всех».

Всеволод был родом из Москвы. В Ленинграде он оказался на стажировке в академии, да так и остался здесь.  В такой же многонаселенной квартире у него была маленькая комнатка, которую он от пола до потолка заставил книгами. Когда они зарегистрировались, на этом настаивал Всеволод, он переехал к Насте, а та комната долго числилась за ним, пока соседи не прибрали ее к рукам. Поначалу увеличение числа проживающих в квартире не вызвало энтузиазма у соседей, но после того, как Всеволод спас трехлетнего малыша, подавившегося крупной бусиной, к нему стали относиться с уважением.  Вскоре выяснилось, что кроме медицинских талантов новый сосед обладает и другими, важными для совместного проживания качествами. Всеволод умел чинить электрическую проводку, керосинки, запаивать дырявые кастрюли (подумать только!) и успокаивать напившихся мужиков.

Два раза они ездили в Москву к его семье. Там тоже очень быстро поняли, что Настя не так проста, как хочет казаться.

Она не была в Москве с дореволюционных времен. В Москве жила старшая сестра отца, к ней возили маленькую Нину на Рождество в 1908 году. Она даже не забыла адрес тети Оли. Гуляя с Всеволодом по Москве, Настя завлекла его в тот район, недалеко от храма Христа-Спасителя. Настя постояла под окнами той волшебной, пахнущей ванилью и мандаринами квартиры. На всех окнах были такие разные занавески, а то и никаких, что судьба тетки была приблизительно ясна.

Они ездили в отпуск на Черное море. На целый месяц сняли комнату в белом домике у греческой семьи. Дважды в день ходили купаться, покупали на рынке спелые золотые абрикосы, свежую рыбу. Ели шашлыки, запивая их молодым вином.

Они привезли из отпуска много фотографий. Вот они на пляже, в воде, на прогулке на катере, вот на экскурсии в ботанический сад, вот гуляют по городу. Вместе и порознь. Настя в купальнике с белой полосой, Всеволод в футболке с эмблемой спортивного клуба.

Всеволод убедил ее в том, что она должна получить образование в медицинском институте.

Осенью 1929 года Всеволода хотели направить на стажировку в Германию. Тогда очень редко предоставлялась такая возможность. Проверяли кандидатов очень старательно, только что рентгеном не просвечивали. Но все, вроде, шло хорошо.

Но пока шла такая проверка, однажды зимой Всеволод поздним вечером возвращался домой из больницы. В темном переулке (а где они, не темные?) на него напали хулиганы. Домой он не вернулся.
Настя снова осталась одна.

Настя  проучилась в медицинском три года. Слава  медсестры с легкой рукой, имеющей почти что врачебную подготовку, с положительными отзывами врачей и больных, была гарантией ее благополучия. Однажды главный врач  поликлиники попросил ее сделать серию инъекций одной больной. Это была личная знакомая главврача.

В первый раз, когда нужно было ехать к этой больной, Настя несколько задержалась на работе (господи, везде работа!) и приехала по указанному адресу уже вечером.

Это был вечер. Встреча, переменившая ее жизнь.

Настя позвонила. Через некоторое время дверь квартиры открыла полная пожилая женщина в китайском шелковом халате, ее пациентка. Она была очень доброжелательна, даже предложила Насте чаю, ведь она, наверно, устала после работы. Настя, поблагодарив, отказалась, и хозяйка, явно довольная скромностью медсестры, провела ее в свою спальню.

Там, в этой спальне, Настя и увидела секретер своей матери. Это было не просто мебельное изделие, это была работа какого-то французского мастера (а Настя уже и забыла его имя). Чуть ли не XVIII век!

Ей вдруг стало очень жарко, как будто перед ней открыли дверцу печки. Лет десять назад Настя вскрикнула бы, вздрогнула, кинулась бы потрогать, погладить родной предмет. Но теперь она, не моргнув глазом, спокойно повернулась к нему спиной, секретер ее совершенно не интересовал. Уже после, делая укол больной, улучив момент, Настя посмотрела на левую боковую стенку секретера и увидела там то, что убедило ее в собственной правоте. Там были покрытые лаком царапины, которые она лично сделала, когда  было  ей лет шесть от роду, играя с кузеном в маминой комнате.

Больную лечили от гипертониии. По схеме, предложенной ее лечащим врачом, нужно было сделать иньекцию, подождать минут тридцать-сорок и измерить давление. Настя сделала укол и заметила время. В ожидании больная стала рассказывать Насте про своего сына, внуков.

Вернувшись в тот вечер домой, Настя долго сидела, не раздеваясь, не зажигая света.

Отступление 9.
Этот французский секретер имел потайной ящик. И Нина знала, как к нему добраться. В 1917 году родители спрятали в этот ящик кое-какие ценности и просто дорогие вещи и показали ей, как открыть ящик. В ту страшную ночь, когда погибли родители, из квартиры исчезли те ценности, которые попались на глаза борцам с буржуями. Никому из грабителей не пришло в голову, что внутри нелепого шкафа на гнутых ножках, расписанного картинками с перламутровыми вставками, могут храниться большие ценности. Спасибо, что не сломали в пролетарском гневе.

По рассказу больной ее сын с семьей живет отдельно. Муж ее умер несколько лет назад. Как секретер к ней попал, неизвестно. Когда в восемнадцатом году Нина покидала родительский дом, она все еще находилась в странном состоянии, словно под наркозом. Она даже не вспомнила о секретере. Если люди, к которым секретер попал, обнаружили тайник, то там пусто. Если нет, в любом случае то, что там может находиться, сегодняшним хозяевам не принадлежит. Если там, в потайном ящике находится мамин жемчуг,  прабабушкины серьги и прочее, то принадлежать все это может только ей, Нине Невзоровой. Ей, Насте Канунниковой.

Она задумалась над тем, морально ли это. А проделать все это с ней и ее семьей морально?
Вот в этот вечер она и вспомнила старика-финна и его ночных гостей.


Главный весенний праздник -  1 мая. Все как один на демонстрацию!

В этот день все вставали очень рано. Нужно было успеть добраться  до места, где формировалась  колонна того предприятия, в котором человек  работал. И уже оттуда строем  с песнями все шли на Дворцовую площадь. Настин муж должен был принимать более активное участие в праздновании вместе с парткомом своего завода. А вечером они были приглашены к Петиному начальнику на домашнее празднование.

Первого мая в Ленинграде часто идет снег или дождь, но в том году погода была на редкость красивая, праздничная, правда ветер был довольно сильный. Небо было ярко-синее, ветер гонял по нему белые хлопья облаков. Над колоннами ярко-красные флаги. У людей, шагающих  в колоннах, крупные искусственные цветы, воздушные шары, мужчины несут транспаранты. На улицах продают мороженое и газированную воду.

Пройдя полгорода пешком, накричавшись, насмеявшись, напевшись песен, Настя вернулась домой. Мужа еще не было.
- Хорошо, что его еще нет, - подумала Настя. Она прилегла на диван, что