развел руками.
– Понятно, повреждений линии не было?
– Нет, линия целая, потери потенциала нет.
– Понял, но ты Михалыч, завтра еще раз проверь, сам сходи и замерь, хорошо?
– Сделаю, до обеда будут данные, – пожилой оператор пометил себе в блокноте, тот дважды пропищал, подтверждая. – Прибор заказал у КИПовцев.
– Отлично. Соедини еще раз с Костей, – Алексей Евгеньевич напряженно вглядывался в монитор. График сердечного ритма у двух водолазов был подсвечен красным.
В ухе вновь что-то заныло, но теперь начал пробиваться голос.
– «Мирный», «Мирный» – это «Неман», как слышите?
– «Неман» слышу вас. Это ты Костя?
– Да, здорово, Алексей.
– Вы должны были закончить еще час назад, поднимайтесь, немедленно!
– Не могу, пока не закрепим стойку. Я все знаю. Первыми пойдут Федоров и Петерсон, потом Павлов и Сергеев.
– Костя, ты понимаешь, что нарушаешь регламент, ребят угробить хочешь?
– А, ты про сердечко. Просто Петерсон и Павлов акул ни разу не видели, вот и мандражирую немного. За нагрузкой я слежу.
– Ладно, позже поговорим. Да, какие еще акулы?
– Да шут их знает, маленькие такие, не больше полутора метров.
– Надо будет систему проверить, фотографии есть?
– А то, целый альбом. Федоров все порывался одну приручить.
– Нечего с акулами играть. Все, отправляй первую группу.
– Хорошо. Отбой связи.
– Отбой.
Алексей Евгеньевич задумчиво смотрел в пол и нервно постукивал ногой.
– Володя, – обратился он к молодому оператору. – Соедини меня с Мариной.
– С Мариной Петровой?
– Да, она должна была сегодня прибыть. Михалыч, а ты завтра проверь, пожалуйста, как работает наша система отпугивателей.
– Это ты про «Заслон»?
– Да, возьми пару КИПоцев, Володя тут сам справится, справишься?
– Да, конечно! – Володя уверенно мотнул головой и заулыбался.
– Да, алло, – ответил женский голос в ухе у Алексея Евгеньевича, потом раздался дружный смех и еще несколько голосов.
– Марина, привет. Завтра сможешь к нам заглянуть?
– Привет, Леш. С радостью. Я вам гостинцев привезла, Володька с Михалычем в смене?
– Да.
– Ой, ну передай привет.
– Сама и передай, – Алексей Евгеньевич перевел на громкую связь, диспетчерская наполнилась фоном веселой компании.
– Ребята, привет! – звонко произнесла Марина.
– Привет! – почти хором ответили ей Володя с Михалычем.
– Скучали без меня?
– Вовка то точно, мне уже поздно скучать, – ответил Михалыч и подмигнул покрасневшему парню.
– Да ладно, и ты скучал, не отнекивайся, не верю.
– Марина, завтра после обеда жду, есть для тебя работа.
– Хорошо, я поняла, пока!
Алексей отключил связь и вновь развернул свой журнал. Сделанные им пометки через мгновенье отобразились на мониторах, зашумели вентиляторы контроллеров.
– Смена будет через двадцать минут. В восемь коллективный ужин в честь новоприбывших, Володя причешись, – на ходу сворачивая журнал, он вышел.
По залу столовой вокруг сдвинутых друг к другу столов, образующих замкнутый полукруг, громыхая неслись тележки с тарелками и приборами, в опытных руках только и мелькала посуда, быстро, без суеты, расставляя все по местам. Двое парней покачивались на шатких козлах, удерживая последний элемент оформления, ожидая одобрения девушки снизу, которая, в свою очередь, не торопилась, вымеряя лучшее положение огромного плаката, склеенного из шести белых квадратов. С составного полотнища хитро поглядывал огромный синий кит с очень добрыми глазами, ставший неофициальным талисманом станции. Парни вдвоем еле удерживали один его край, с опаской поглядывая на другой конец, не оторвется ли от постоянных перемещений вверх–вниз. Но девушка снизу колебалась, то взгляд у кита не тот, то лоб морщит.
Несколько раз в столовую просовывалось пара голов и, жадно втягивая воздух, начинали ворчать, когда же запустят, но завидев здоровенный кулак начальника столовой, здорового, абсолютно лысого, в белоснежном костюме, скрывались, возбуждая за дверью новый гул обсуждения и легкого недовольства.
Павел Сергеевич вошел в столовую и закрыл за собой дверь, чуть не придавив голову одного ротозея, ринувшегося за ним.
– Ну, как дела? – спросил он по-английски у начальника столовой.
– Почти готово. Не как в прошлый раз, но, надеюсь, обиженных не будет.
– Да что ты, Жан, разве кто-то умеет готовить лучше, чем ты?
– Да, конечно – это моя бабушка, – Жан приложил руку к сердцу и посмотрел наверх, но потом хитро улыбнулся, – но ее здесь нет, поэтому я лучший.
– Ох, Ваня, Ваня, – ответил ему по-русски Павел Сергеевич и похлопал по плечу, потом добавил по-английски. – Художник должен быть тщеславным.
Они вместе посмотрели на борьбу с плакатом, девушка определилась, и обрадованные парни живо крепили конец плаката, подтягивая стропы на раме. Кит смотрел на всех все также игриво, но Павлу Сергеевичу показалось, что во взгляде появилась новая грань, скорее оттенок печали.
Жан вздохнул и похлопал себя по животу, что-то бормоча по-итальянски, Павел Сергеевич вопрошающе посмотрел на него.
– Грустный, – ломая язык ответил ему Жан на русском.
– Кто?
– Наш «Мирный» погрустнел, – уже по-английски пояснил Жан. – И небо грустит, все как-то не так.
– Небо действительно грустнеет с каждым днем, Анатольич ждет шторм.
– Он тоже ждет, – Жан показал большой волосатой рукой на кита, погладил нарисованное лицо.
К ним направилась девушка, довольная полученным результатом. Убранные под косынку тугие черные косы норовили выскользнуть, поэтому она привычным движением убирала их обратно. Ее молодое лицо было усыпано маленькими веснушками, что довольно сильно контрастировало со степным разрезом глаз и черными, как смола, зрачками.
– Привет, Айгуль, все под твоим контролем, как всегда? – Павел Сергеевич широко улыбнулся, каждый раз разговаривая, да и просто видя эту солнечную девушку, у него теплело на сердце, и накопленные проблемы виделись не такими уж серьезными. Было в ней что-то особенное, что-то, дающее окружающим радость, уверенность в себе, правда она могла быть и очень строгой, проявляя местами коварный нрав женщин своего народа, выплывающий из глубин веков, но, к счастью, это бывало очень редко.
– Конечно! – и она заразительно рассмеялась, английская речь звучала у нее распевно, завлекающе, – Без меня никуда, правда, Жан?
– Я без нашей Гули просто повар, – Жан тоже расплылся в улыбке.
Со стороны это выглядело довольно забавно, и постороннему наблюдателю эта картина показалась бы комичной, два, уже немолодых джентльмена растаяли около маленькой, юркой девочки.
– Я думаю, что пора запускать, там уже готовится бунт и прорыв бастиона, –Павел Сергеевич сверил часы на стене со своими, почти девять.
Жан похлопал в ладони, парни, закончившие с баннером, почти бегом потащили козлы в кладовую, на столах было все расставлено, тележки стояли около стены.
Гуля поправила косынку, но та развязалась, и две тугие косы, почувствовав свободу, весело разлетелись по ее плечам.
– Иди, запускай, – Жан забрал у нее косынку и сунул в карман поварского кителя. – Я был счастлив, если бы у меня была такая дочь.
– Да ты и так счастлив, она у тебя и есть, мы все одна семья.
Гуля открыла дверь, и в зал с шумом ворвалась толпа голодных и веселых людей, первые уже заняли места и звенели ложками по пустым тарелкам.
– Вечером поговорим, зайдешь? – Павел Сергеевич жестами рук направлял потоки, но все садились, как хотели, и он махнул на них рукой.
– Конечно зайду, есть что обсудить. Анатольич будет?
– Куда без него, только не спорьте сильно.
– Да разве мы сильно спорим? – Жан улыбнулся. – Костя вернулся?
– Костя только поднялся. Они еще всю ночь в барокамере должны быть. Марина вернулась.
– О, Марина, да, Костя счастливый человек.
– Да, и нам с тобой тоже нельзя быть несчастными. Все, руководи, – он пошел за свой стол, за которым уже сидели Анатольич, Алексей Евгеньевич. Марина сидела на другом конце полумесяца с Денисом и несколькими молодыми девушками, и весело щебетала.
Жан дал команду, и зал наполнился душистым ароматом горячего ужина, нескончаемой рекой потекли подносы, дымящиеся супницы. Не прошло и пяти минут, как зал наполнился веселым звуком ложек и вилок, разговоры стихли. Только тогда Жан позволил себе сесть за стол с Павлом Сергеевичем, где Айгуль уже наложила для него добрую порцию мяса, салата из овощей местной теплицы, что было особой причиной для гордости у Жана.
На «Мирном» никогда официальная часть не начиналась до трапезы, это правило было официально внесено во внутренние процедуры. Никто уже не мог определенно сказать, почему так произошло, ведь согласно установленным Большой Землей процедурам это не допускалось. Скорее всего решающую роль сыграли условия, точнее отсутствие всяких условий. Костный формализм, нагнетаемый стандартами заносчивых чиновников, был выполним, соблюдение подобных церемонии не представлялось возможным на месте, но хорошо виделось из уютных центров с локальной системой микроклимата.
Но процедура есть процедура, она требует выполнения, оставляя вариативность во времени. Само собой официальная часть, требующая должного пиетета, трансформировалась до короткого доклада в самом конце собрания, большая часть которого занимало общение.
– Эм, Павел, – за спиной раздался голос с едва сдерживаемым раздражением.
Павел Сергеевич обернулся и увидел вставшего за его спиной бледного мужчину, это был руководитель прибывшей группы ученых мистер Томпсон.
– Слушаю Вас, мистер Томпсон, – он встал и подошел к нему, приглашая отойти в сторону.
– Это кто такой? – спросил Анатольич, не понимая английской речи.
– Это новая ученая башка, – на ломаном русском ответил ему Жан.
– А, понятно. А что ему надо? Напрягся весь, бедный, укачало?
Все за столом дружно рассмеялись.
– Тебе надо учить язык, Анатольич, – Жан поднял назидательно вверх палец.
– Мне уже поздно.
Учиться никогда не поздно, я верно сказал? – Жан посмотрел на Айгуль, та утвердительно кивнула.
Мистер Томпсон с Павлом Сергеевичем вышли в коридор, оставив шум веселья за приоткрытой дверью.
– Я прошу объясниться, мистер Павел, не знаю Вашей фамилии.
– Петров, если Вам угодно. Что Вас потревожило, мистер Гарри?
– Я хочу понять, почему нарушен регламент. По правилам, установленным Комитетом.
– Я знаю правила, – перебил его Павел Сергеевич. – Давайте по существу, еда остынет, а ребята старались, мясо у нас большая редкость, этот деликатес готовили специально для Вас и других прибывших к нам.
– Спасибо, я это очень ценю. Но все же хочу понять, когда мы сможем огласить наш доклад?
– После ужина. И я прошу Вас не особо растягивать. Поймите, Вы тут в первый раз, и я уверен, сами скоро почувствуете, что нас всех здесь объединяет.
– Вы имеете в виду еду?
– Зачем же воспринимать все так буквально. Мы с Вами договорились?
– Нет, я настаиваю, более того, как руководитель научной миссии, а я напомню, что мы здесь являемся главными. Так вот, я настаиваю, доклад должен быть озвучен немедленно, мы тут не на курорте!
– А я Вас прошу не портить людям вечер. Тут действительно не курорт, зачем же превращаться в казарму?
– Я не понимаю вашего русского юмора. Я все сказал, если Вы мне будете мешать, я напишу на
