Машино озеро

племя будет воровать даже на  троне, им наплевать на Россию!
Павлу стало неприятно. Не сколько за президента, сколько за себя, потомка хамов.
-  Вы ведь его не знаете, - укоризненно произнес он, чувствуя, однако, что  полковник не так уж неправ. Но это лишь больней задело. Ведь это – мое  будущее. Я – его часть. Я в нем живу, значит, и отвечаю за него тоже я.
-  Да, мы не имеем чести знать его лично... да и не будем иметь, но... как  же вы не видите, молодой человек, что все, все славное достояние России  утеряно и разворовано? Кавказ, порты на Черном море, Средняя Азия,  Польша, Украина. Чухонцы – и те отошли. Мы по крупицам собирали могучую  Россию, освободили болгар, разбили турок и французов, а вы - что сделали  вы, наши потомки? Что сделал ваш президент? У России есть могучая  армия, непобедимый флот?
         Павел молчал, думая, стоит ли  говорить, что Россия из индустриальной страны превратилась в  потребительскую, всюду иностранный капитал, бывший едва ли не лучшей из  мировых валют рубль стал «деревянной», не имеющей веса, деньгой... Лучше  не говорить. Что делает президент, он тоже не знал, потому за что  долгое время в стране ничего не менялось. Зато по телевизору  рассказывали о демонстрациях, недоверию власти, самоуправстве, самосуде,  повальном воровстве и коррупции, кумовстве и власти денег. Но разве  здесь не так? Что изменилось? Эти отъевшиеся рожи не эксплуатируют свой  народ? Этот Глуздов во имя царя и России где-нибудь на Кавказе не гнал  солдат на убой? Ради чего? Ведь там все равно не осталось ничего нашего.  Купец наверняка дерет втридорога с покупателей, скоро с жиру треснет...  Помещик – что он вообще делает? Живет на горбу у крестьян... Еще  рассуждает о пользе России. Один Кирхер чего-то стоит, по крайней мере,  врач. И тот - немец...
         - Россия давно другая, господа, -  медленно проговорил Павел. – Не такая, какой хотели бы видеть вы. И не  такая, какой хотелось бы видеть мне. А кто виноват, и что делать, я не  знаю. Думаю, господин доктор прав: все дело в людях. Если царь или  президент любят Россию, то и народ их будет любить, и все будет хорошо.
         - Что ж, неплохой ответ, - сказал Глуздов.
         - А не выпить ли наливочки-с? – предложил Заславский. – Вера Андреевна, распорядись, голубушка.
          Всем разнесли по рюмке. Павел выпил. Наливка оказалась вкусной и пахла  травами. Маша едва пригубила. Павел заметил, что она избегает смотреть  на полковника, и ему стало жаль девушку. «Я понимаю: самой искать  богатого жениха, - подумалось ему, - у нас многие так делают... Но быть  насильно выданной»... Он помрачнел.
- Ну, а вам как живется в  России, лично вам? – спросил Илларион Андреевич, и в его взгляде Павел  увидел искреннее и откровенное участие. И Павел не посмел обманывать.  
          - Ну, как вам сказать... Мои родители всегда жили небогато, да и до сих  пор так живут. На жизнь нам хватает, но поехать, скажем, за границу  денег нет. Они с трудом собрали на мое образование, влезли в кредиты...  Если я женюсь, мне некуда будет привести невесту. У меня нет своего  дома, и купить его я не смогу. Очень дорого.
         Он заметил презрительный взгляд Глуздова и отвел глаза.  
         - Нет денег - женитесь на богатой, - хмыкнул Персиков. – Умные люди так и делают.
          Павел улыбнулся. Он не хотел отвечать, что сердцу не прикажешь. Жердяй  второй гильдии с золотой цепочкой и сальными волосами все равно не  поймет.
         - А девушки? – выручая его, неожиданно спросила Маша. – Какие там у вас девушки? Они похожи на меня?
         Павел покачал головой:
          - Нет, Мария, похожих на вас мало. Большинство ищет богатого мужа и  хочет жить на содержании. Многие девушки утратили то, что есть у вас:  чистоту, скромность, наивность, воспитание. В этом вы им сто очков  вперед дадите. Это чистая правда.
         Он посмотрел ей в глаза. У Маши выступил румянец.
         - Спасибо, Павел, - еле слышно прошептала она. Глуздов заерзал в кресле.
          Вечер закончился. Купец и доктор Кирхер уехали вместе. Вера Андреевна и  Маша ушли, Заславский извинился и увел полковника в кабинет, и Павел  остался один. Сидеть за столом было скучно, есть не хотелось, он  поднялся и пошел в свою комнату.

          Спать не хотелось. Он лег на кровать и лежал, глядя на звезды. Из  головы не шла Маша, он вспоминал ее глаза и кисти рук, едва видневшиеся  из-под закрытого платья, тоненькую беззащитную шею и каштановые  волосы... Разговор о будущем взбудоражил Павла, ему казалось, что он все  говорил не то и не так, что он забыл рассказать всем о...
Павел услышал шум и сдавленный шепот:
- Не смейте прикасаться ко мне!
- Марья Илларионовна...
- Отпустите мои руки. Я закричу.
-  Да кто вас услышит? - засмеялся Глуздов. Павел узнал его. - А и услышат  - уши закроют. Потому как я ваш жених, любезная Марья Илларионовна, и  все это знают.
- Не смейте...
- Будет вам. Будьте благоразумны. Ваш папенька кругом должен, я - ваше спасение, вы ноги мне целовать должны.
- Сами себе целуйте!
- По миру пойдете-с...
- Пускай!
Павел решительно шагнул за угол. Две фигуры прижались к стене.
- Кто здесь? - громко спросил он. - Маша, ты здесь?
Глуздов отпустил девушку, с неудовольствием глядя на Павла.  
- Что случилось? - Павел подошел к ним. Отвернувшись, Маша плакала. - Почему ты плачешь?
- От избытка чувств-с, - улыбнулся полковник. - Не так ли, Мария Илларионовна?
Маша повернулась и побежала. Полковник двинулся было следом, но Павел заступил путь.
- Мне кажется, ей лучше побыть одной.
Судя по лицу, Глуздову это не понравилось:  
- Я знаю, что ей лучше, господин студент, уж поверьте, - сказал он, пытаясь обойти препятствие.  
- Нет, не знаете, - покачал головой Павел. – Ни фига не знаете.
- Оставьте нас, сударь, - холодно потребовал Глуздов. - Если вам не сказали, что я - жених Марии Илларионовны и имею честь...
- Тискать ее по углам, - перебил Павел.
-  Выбирайте выражения! - придвинувшись, прошипел Глуздов. Он был повыше  Павла, но тот не боялся. Выпитое вино и слезы девушки горячили кровь.
-  Это не ваше дело, молодой человек, - указательный палец полковника  плясал перед носом Павла. - Вы здесь никто, господин студент из  будущего, а я друг семьи и жених Марии Илларионовны. Убирайтесь  немедленно, пока я вас не... Ой!
Павел схватил полковника за кисть и резко вывернул вниз. Старый действенный прием из айкидо. Глуздов упал на колени.
- Вот так! Свалишь отсюда сейчас же, старый козел, и чтобы я тебя больше не видел!   
- С-сукин сын! - извиваясь от боли, процедил Поликарп Петрович, но встать не мог - Павел держал на "контроле". - Убью!
- Руку сломаю! - предупредил Павел.
- Убью, в пыль сотру! На каторгу пойдешь... хам!
Устав слушать ругательства, Павел отпустил полковника.
-  Я сразу понял, что ты не дворянин, а быдло, потомок хамов! - процедил  Глуздов. Он потирал руку, злобно глядя на гостя из будущего. - Дворян  ведь у вас вырезали...
- Да пошел ты! - плюнул ему под ноги Павел. - Они верят всему, что я сказал, и что дворянин - тоже. Ни черта ты не докажешь.
Полковник нервно расхохотался: 
- Прекрасно! Тогда, сударь, примите вызов! Мы будем стреляться, здесь, сейчас, с двадцати шагов.
Павел опешил. Стреляться?
- Ну? Или все узнают, что ты трус и потомок посконного быдла!
- Да? Изволь, - злобно ответил Павел. – Ты не уедешь – тебя отсюда вынесут!  
- Здесь и сейчас! - повторил Глуздов.
-  Господа, господа! - размахивая руками, к ним бежал испуганный  Заславский. - Помилуйте, что случилось? Господа, помиритесь, не стоит,  ей-богу!
- Нет, Илларион Андреевич, здесь честь моя задета. Или Маша того не стоит? - зловеще усмехнулся Глуздов.
-  Бросьте, в самом деле, господа! - купец оказался рядом и встал между  ними. – Не ссорьтесь! Пойдемте лучше выпьем, наливочки. Ну, будет,  будет.
- Я предупреждал: за оскорбления отвечают кровью. В  грядущем, наверно, не так? Там, должно быть, можно оскорблять – и все  это сходит с рук... Так, милостивый государь?  
- Не так, конечно, не так! Скажите ему, Павел Владимирович! - Заславский схватил Павла за руку, но тот вырвался.
- Так. Еще как - так!
 
Откуда  Глуздов достал пистолеты, Павел не знал, очевидно, полковник всегда  возил их с собой. Он лично отсчитал шаги, ковырнул носком сапога землю:
- Здесь. Теперь решим, кто стреляет первым.
Он вынул из кармана монету.
- Решка, - сказал Павел.
- Везунчик, - сказал граф, и Павел понял, что тот совсем не боится. - К барьеру.
-  Павел Владимирович, не смейте, слышите! Откажитесь! Вы из будущего, вас  поймут, и никто не узнает! – шептал, хватая Павла за одежду,  Заславский. – Извинитесь, и все забудется!
- Не мешайте, Илларион Андреевич! – строго сказал полковник. – Я знаю, что делаю. И он знает.
- Боже ты мой, - отойдя, проговорил Заславский. - Хоть бы вы промахнулись!
-  Павел, не надо! Не стреляйтесь! – крикнула Маша. Ее светлое платье  мелькало за деревьями. - Не смейте, Поликарп Петрович! Я вам этого  никогда не прощу!
Полковник брезгливо поморщился и взглянул на Павла.
- Что ждете, сударь? К барьеру!
- Павел!
-  Держите кто-нибудь ее! - злобно выкрикнул Глуздов, и крик прибавил  Павлу уверенности. Сейчас получишь! Мушка уперлась полковнику в грудь.  Убью гада, спокойно подумал Павел и спустил курок. Выстрела не  последовало. Что за дьявол? Он согнул руку, не в силах держать тяжелый  пистоль на весу и уставился на оружие. Не заряжен? Полковник сжульничал?
- Стреляй! - крикнул Глуздов так, что Павел понял: дело не в заряде. Это он, растяпа, забыл взвести курок!
Маша  билась в руках отца, и второй раз поймать графа в прицел не получалось.  Сердце колотилось, руки ходили ходуном. Грянул выстрел. Заряжено,  подумал Павел, глядя, как Глуздов наводит пистолет, а я промазал.  Грохот. Крик Машеньки. Земля с размаху бьет в лицо. Грудь пробита, и он  тужится, выплевывая кровь. Где-то вдалеке кричат, ругаются и спорят.
- Паша, Паша!
Сильный удар по щеке. «Сволочь ты, Глуздов, раненого бьешь», - подумал Павел и открыл глаза.
- Ну, блин, ты нас напугал, - над ним склонился Костян, Кирюха и девчонки. - Вот нафига так прыгать? Хорошо, успели вытащить.
- Ты как, Паша?
-  Нормально, - он приподнял гудевшую от удара голову. Жив и дышу. И крови  нет. Зато есть пляж и ребята, все до одного. Дома. Я дома! Но что со  мной было? Сон?
- Спасибо, Костя, - пробормотал он.
- Не за что, утопленник, - Костя потрепал его по щеке, - пошли, пивка дернешь. За спасение.
         - Кирюха...  
         - Чего?
         - Как, ты говорил, озеро называется? 
         - Машино. А что?