Повесть о нашем человеке. Гл.29-31

затаиться в оставшиеся до выборов дни. Алина, видя его нерасположение к разговорам и откровенности, не стала тормошить, наверное, в полной уверенности, что разговор с Шулебожским был ожесточённым и неприятным, и расстались они как прежде, врагами.
Утро следующего, последнего агитационного дня встретило гнуснейшей статейкой в местном брехунчике, озаглавленной «Несколько запоздалых вопросов кандидату Алексину». Сквернее всего, что подписана была ни кем иным, а Ворошиной. Вот от кого не ожидал Виктор Сергеевич подвоха, так только от старой подруги, а прочитав, словно окунулся в помои, стал себе так омерзителен, что впору сворачивать от видимого финиша и сниматься с выигрышной предвыборной гонки. А тут ещё и погода подгадила, нагнав на город тяжёлые мрачные холодные мокрые тучи, и пошёл медленный безветренный густой дождь сплошняком, пробираясь холодной изморосью в летние одёжки. Вдобавок и Алина закапризничала без причины, под погоду, не желая вставать и переться в холод и мокреть вместе с ним, а он привык к её талисманному присутствию, и раздражённо вышел один, подавшись по старой привычке на автобус, забыв зонт. Конечно, изрядно вымок.
Статейка уже была на столе Малышкина.
- Здорово она тебе отомстила, - встретил запятнанного кандидата толкач, уверенный в том, что тот ознакомился с вопросами, по которым трудно дать вразумительные однозначные ответы. – По-женски и, главное, в последний день, когда для оправданий не осталось времени. Остаётся только надеяться, что наши избиратели поймут подоплёку и не купятся на бабскую клевету. – Тимур Эдуардович поднялся с кресла, поздоровался за руку, присел за приставной стол. – Садись. – Анна Ивановна, словно подглядывала, внесла так необходимые в такую погоду и под такое настроение дымящийся кофе и румяные булочки. – С Твёрдовым я переговорил, оправдывается, что не имеет права, подлец, зажимать рот лучшим сотрудникам и давить свободу слова в демократическом обществе. Пора старика списывать на покой. Да что с него возьмёшь, когда даже центральные наши медиа держат чувствительные нюхала по ветру, стараясь угадать, в какую сторону дуют властные ветры и как бы не плюнуть против, чтобы не снесло себе в морду. И неплохо живут носители правды. Работяги воруют детали и материалы, начальнички - левые деньги, власть – власть, а эти – платную информацию, каждому – своё, так уж устроена жизнь. Помнишь, когда запретили ввоз норвежской рыбы, как всполошились, заблажили во все трубы: как без сёмги? От нашей рыбёшки их уже воротит. Да бог с ними, а скорее, дьявол, пусть лучше стропалят апломбную муть, чем вымучивают неизвестно откуда просочившуюся опломбированную правду. – Действующий мэр смочил пересохшее горло, посмотрел на часы. – Через час едем к пенсионерам и ветеранам. Я сам буду с ними говорить. Они не любят новизны и не очень-то доверяют молодым и говорливым. Для них главное, чтобы всё оставалось как есть, всё, к чему приспособились и привыкли. А привыкли к сплошным надо… поэтому и опасаются всяких пере… стараясь ухватить сейчас, чем откладывать на обещанное завтра – вдруг не доживут! Это в нас втемяшивалось десятки лет, и избавляться от этого будем не меньше. Так что ты не очень петушись с обещаниями, упирай больше на то, что крупных перемен не будет, а льготы, какие есть, и пособия останутся не тронутыми, разве что чуток побольше их станет. - Знаток психологии стариков, сам на пороге старости, махом допил кофе, не тронув булочек. - Меня они хорошо знают, встречались по мелочам часто, ко мне привыкли, потому и прислушаются. Старость всегда сожалеет о прошлом, не приемля настоящего и не веря в будущее. Для неё при советской власти кровавый Николай Второй был царём-батюшкой. В перестройку деспот Сталин – родным отцом и защитником. Иди, готовься к встрече с мудростью, да подготовь внятные и короткие ответы на вопросы в статье. Вечером будем напару отбрёхиваться на радио. Ося думал, что через Ворошину перехитрил нас, лишил возможности оправдаться, но крупно просчитался, сам дал нам последнее слово, и мы им воспользуемся на радио. Аудитория, конечно, будет не очень большая, но будем надеяться, что те, кто услышит, перескажут соседям и знакомым. Сдаваться без сдачи не в наших правилах, так?
Оправдываться не больно-то и хотелось. Отвечать на пасквили, клевету, оправдываться в том, в чём не виноват, всегда неприятно, как будто окунаешься мордой в помои, особенно неприятно, когда отмываться приходится от дружеской грязи. Но надо, надо для большого дела, и, глубоко вздохнув, Виктор Сергеевич пошёл к себе и кое-как, обиженно сжав губы, сосредоточился, морщась на вопросах-обвинениях когда-то верной подруги. А она первым же вопросом безжалостно поставила под сомнение компетентность когда-то авторитетного друга быть руководителем сложного городского хозяйства, где придётся работать не только с бумагами, но и с людьми, а он всегда был только замом, знал только бумаги, не нёс никакой ответственности и прозябал за широкими спинами руководителей, особо не стремясь вырваться из-под их опеки. «Вот и сейчас», – следовал риторический вопрос с неприятным душком для ответчика, – «не стал ли кандидат всего лишь марионеткой в нечистых руках опытных кукловодов Малышкина и Букина, которые, всем понятно, финансируют избирательную кампанию собственного выдвиженца. Известно, кто платит, тот и музыку заказывает, и будет псевдо-самовыдвиженец мэр послушной игрушкой бывшего мэра и его зятя, дельца с сомнительной репутацией кормильца города. Прискорбно», - Виктор Сергеевич постарался изобразить, склонив голову слегка набок, скорбящее выражение на лице, опустив размякший подбородок и уголки губ и чуть подзакатив глаза, - «что неоперившийся ещё политик, не совсем тронутый разлагающей плесенью бюрократии, сам, сознательно, выбрал скользкий карьерный путь, удачливо использовав болезненные симпатии дочери мэра, известной в городе взбалмошным неустойчивым характером, траченным», - во как! – «неумеренным пристрастием к спиртному и испорченным вседозволенностью топ-родителя. Но он не только не оценил жертвенности несчастной женщины, разрушившей свою семью и готовой ради любви на тяжкое преступление, а даже воспользовался удобным случаем, влез в полное доверие несчастного отца и через него во власть, где таким в нашем демократическом обществе не должно быть места». Веруша не только задавала ядовитые вопросики, но и сама отвечала на них за Виктора Сергеевича, предоставив ему неприятную возможность опровергать самого себя. Она после многих лет тесного общения уяснила вдруг с огорчением, что для зачерствелого чинуши нет ничего святого, тем более семья чужая, поскольку своей нет и не предвидится. Семья для него – обуза, а женщины – только физиологические партнёры на недолгое время. «Если у претендента на высокий социальный пост нет опыта руководства малой ячейкой общества, то как он сможет достойно обеспечить жизнь тысяч семей города и десятки тысяч доверчивых женщин? Разве можно такому социальному извращенцу», - Виктор Сергеевич приставил ко лбу вытянутый палец – дуло, нажал курок и издал губами звук «па-а-х», - доверить городское общество, объединяющее тысячи малых ячеек?» – Нет, нельзя, - подтвердил социальный урод и обречённо вздохнул. «Для такого и родительская семья ничего не значит, иначе при своём привилегированном положении нашёл бы, чем и как помочь брату, бедствующему с семьёй, перебивающемуся с одной временной дешёвой работы на другую, и родителям, замкнувшимся в тесной «хрущёвке» и пересчитывающим, экономя, каждый рубль от пенсии до пенсии». Да, здесь она права, с родственниками у него не склеилось, они злы на него. Отец - за то, что вопреки традициям вырвался из закоснелого круга, где привыкли продавать руки, а не мозги, стал жить лучше родителя, а брат зол за собственную неудавшуюся судьбу, исковерканную авторитетом отца. Однако, материально он их обеспечивал неплохо, не было ни одного месяца или праздника, чтобы изрядная сумма не попала в руки матери. Но по сути-то он этим откупался от них, в том, конечно, виноват, но возвращаться в старое не желает и не сможет. В статье было ещё много полуправды и сомнительных, ничем не подтверждённых и неутешительных для кандидата выводов. Веруня по доброй старой памяти постаралась припомнить, придумать, собрать все негативные веточки его характера и сплести в один плотный терновый венок. Он не стал вдаваться, вдумываться в подробности, вообще перестал читать некролог политику Алексину и раздумал готовить какое-либо никому не нужное оправдание. Статья оказалась почти убийственной, почти - потому, что её испортил конец, в котором обличительница, решив, наверное, ещё больше выпятить недостатки одного претендента, принялась славить достоинства другого – Осинского. И сразу стало понятно, чьи уши торчат, под чью диктовку сляпана статейка и кому она на руку. Виктор Сергеевич надеялся, что понятно будет и понятливым читателям, которые воспримут клеветончик не более, чем обычную грызню претендентов. Зря Вера приделала конец, без него выстрел был бы, если не наповал, то с тяжким моральным ранением.
На многолюдном сборище пенсионеров и ветеранов ожидал, что сразу же посыплются вопросы по статье, и потребуются тягучие оправдательные ответы, но этого не произошло. Инициативу перехватил Малышкин, да и старики привычно обращались к нему, распорядителю их существования, начисто забыв о претенденте и о том, зачем собрались. Вопросы, как и предполагал мэр, крутились вокруг льгот и пособий, но позже свелись к самому наболевшему – к растущим ценам и кому это выгодно. Один из наиболее шумливых одуванчиков особо напирал на вину власти, которая для показухи шумит, что контролирует ситуацию, а на деле ничего не делает, поскольку ей, как и торговцам, выгодно повышение цен, позволяющее увеличить бюджет за счёт добавочных налогов. В конце концов, насетовавшись без толку, все смирились с ценами и заговорили об удешевлении общественного транспорта и поборов на ЖКХ, а Виктор Сергеевич, слушая в пол-уха, старался понять, зачем Вера накропала пасквиль, и постепенно, пока старички безнадёжно терзали главу города, пришёл к единственно ясному объяснению. Скорее всего, бывшая верная подруга и супруга по приглашению боится, что её турнут с удобной работы, потому и старается смирением и выслугой перед новой властью закрепиться в газетёнке на период беременности и выращивания младенца, а после, может быть, и лепить Твёрдого-Горького, которого пора списывать к пенсионерам. Более простого и ясного объяснения предательства не нашлось.
- А чё это ты, милок, сам-кандидат, гладкий такой, справный, - вернул на собрание дребезжащий голос прилизанной старушенции, сверкающей вставными ведьмиными челюстями, - а родителям не помогаешь? – подняла вверх сложенный обличающий брехунок. – Не дело это, не по-христиански, не по-нашенскому, не по-семейному.
Виктор Сергеевич замешкался, не найдя сразу понятного, вразумительного ответа, и спонтанно вышел в зал, подошёл к ведьме, достал из бумажника сохранившиеся, слава богу, за год почтовые квитанции, протянул ей.
- Вот!
Та