Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 14 - ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ)

вызвала смех. 
— Хорошо, что философией, и хорошо, что с нами, — хохотал от души Олег. — Так на чем базировалась философия Запада?
— Я могу напомнить, — поспешил вклиниться в разговор Ольгерд, усевшись в кресло напротив Олега. — Во-первых, в структуре мироздания. Предполагалось наличие Абсолюта (Бога), который понимался как всецело рациональное начало, как Высший Разум, который обеспечивал разумность, целесообразность, рациональную обоснованность происходящего в природе и человеческой истории (это просматривается даже в материализме, где в качестве Абсолюта выступает незыблемая природная закономерность).
Во-вторых, в человеческом разуме как рациональном начале. Однако в своих поступках и действиях человек должен был подчиняться этому Абсолюту (духовному началу в идеализме, законам природы в материализме). В идеализме абсолютной свободой обладало божественное начало, за человеком признавалась только ограниченная, относительная свобода.
В-третьих, сама философия, за редким исключением (мистицизм, например), понималась как система рационального знания о мире, человеке и Абсолюте. Философия должна строиться по тем же канонам и принципам, по которым строится наука.
— Спасибо, дорогой, ты мне здорово помог, — Леночка мило улыбнулась Ольгерду. — Теперь позволь продолжить мне. Русские мыслители отвергли представление о рациональности мира, о преобладании рационального начала в человеке. Сама философия в России не рассматривалась как высшая наука, а считалась именно любовью к мудрости. В философии находили способ обретения подлинного смысла жизни через размышления о Боге, человеке, добре и зле или даже просто через размышления о себе самом, своих поступках и действиях.
— Ближе к Достоевскому, пожалуйста, — перебил ее Олег.
— Я к нему и подвожу. Все вышеупомянутые черты в полной мере прослеживаются в творчестве Достоевского, что впоследствии оказало существенное влияние на развитие как русской, так и западноевропейской философии. Уицрик права: Достоевский — писатель и мыслитель в одном лице. Тема человека, смысла жизни, смерти и бессмертия, предназначения человека — вот что волнует Достоевского прежде всего и пронизывает все его творчество. 
— Должен заметить, это так, — не удержался Ольгерд, — Достоевский свою философию развил именно в творчестве. Он действительно не оставил ни одного чисто философского сочинения, и все же принадлежит русской, нет, мировой философии!
Вершиной идей Достоевского есть проблематика свободы в человеке. Но свобода, по мнению писателя, не есть последняя правда о нем. Эта правда определяется этическим началом в человеке, тем, к добру или злу идет он в своей свободе. Он считает, что в свободе есть «семя смерти» и саморазрушения, но она же, свобода, может вознести человека на высоты преображения. Свобода открывает простор для демонизма в человеке, но она же может возвысить ангельское начало в нем. Есть диалектика зла в движениях свободы, но есть и диалектика добра в них.
— И не случайно, — подхватила Лена. — Достоевский устами своих героев пытается решить проблемы, связанные с жизненным выбором каждого человека и без решения которых станет бессмысленным наше существование. Для его героев главным является вопрос об отношении человека к Богу, то есть вопрос о сущности веры и ее роли в жизни каждого. Мучительные поиски ответа на этот вопрос привели Достоевского к выводу, что человек — это уникальное и иррациональное в своей сущности создание, вобравшее в себя всю противоречивость мироздания, уникальный носитель всех мировых противоречий, и он обречен постоянно метаться между ними, постоянно выбирать.
Достоевский не идеализирует, но и не демонизирует человека. Он слишком хорошо видит все «вершины» человеческого духа и все его «пропасти». Человек в своей душе соединяет и самое высокое, и самое ­низменное. И, несмотря на такую противоречивость, он представляет собой цельность, которую почти невозможно разложить на составляющие и признать вторичной по отношению к какой-то более фундаментальной сущности — даже по отношению к Богу. Это и порождает проблему взаимосвязи Бога и человека. Их отношение в определенном смысле становится отношением равноправных сторон, становится подлинным «диалогом», обогащающим обе стороны. Бог дает человеку основу его бытия и высшую систему ценностей для его жизни, но и человек (конкретный, эмпирический человек) оказывается иррациональным «дополнением» божественного бытия, обогащающего его за счет своей свободы, своего «своеволия». Отсюда тема свободы, которая красной нитью проходит через все произведения Достоевского. Апофеозом трагичности и драматичности противостояния Бога и человека, свободы и не свободы стала «Легенда о Великом Инквизиторе». В то же время герои, способные на «бунт против Бога» (Раскольников, Кириллов, Иван Карамазов), соответствуют парадоксальному идеалу человека у Достоевского. Только пройдя все искусы «своеволия» и «бунта», человек способен достичь подлинной веры и подлинной надежды на достижение гармонии в своей собственной душе и в окружающем мире. На примере своих героев Достоевский показывает, как из своего «подполья», из своей «бездны» человек взывает к Богу. Достоевский хочет оправдать перед лицом Бога не только всеобщую духовную сущность человека, но и саму конкретную, неповторимую и ограниченную личность во всем богатстве ее благих и злых проявлений.
— Достоевский порывает с традиционной моделью человека и предлагает экзистенциальное понимание его природы и сущности. В этом смысле он является предшественником западноевропейского экзистенциализма, — вставил Ольгерд. — На Западе, где романы Достоевского пользуются популярностью с начала ХХ века, его творчество оказало значительное влияние на такие в целом либерально настроенные движения, как экзистенциализм, экспрессионизм и сюрреализм. В предисловии к антологии «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра» Вальтер Кауфман утверждал, что «Записки из подполья» Достоевского уже содержали предпосылки для возникновения экзистенциализма. Мало того, размышления Достоевского в значительной мере повлияли на Камю, без которых были бы немыслимы ни «Посторонний», ни «Миф о Сизифе», ни «Бунтующий человек».
— Предтечей экзистенциализма видят его многие литературные критики. Впрочем, за рубежом Достоевский обычно оценивается, прежде всего, как выдающийся литератор и психолог, в то время как его идеология игнорируется или почти полностью отвергается.
— Надо полагать, что последующая философия, русская и западная, развивала и углубляла ту новую концепцию человека, основы которой заложил Достоевский, — продолжил Олег.
Леночка снова взяла инициативу в свои руки:
— Отказываясь от классической формы научного философского трактата и облекая свои романы в философскую форму, Достоевский как раз и изменил существующий стиль философствования. Произведения Достоевского являют собой пример художественного проникновения в самые глубокие тайны человеческого бытия.
— Я бы рассматривала этот аспект шире, — промолвила Уицрик. — Почти вся русская литература непосредственно смыкается с философией, и все крупные литераторы в той или иной степени могут рассматриваться как представители русской философской мысли, развитие которой, 
к сожалению, прервалось после 1917 года. В Советском Союзе философия превратилась в служанку идеологии. Но это уже другая история. 
Вернемся к Достоевскому. Настоящую славу принесли ему поздние, зрелые романы: «Идиот», «Бесы», «Преступление и наказание», «Подрос­ток» и, конечно же, «Братья Карамазовы», вошедшие в золотую сокровищницу мировой литературы, знаменитое Пятикнижие.
Уицрик сделала паузу, обвела собравшихся пристальным взглядом и сказала:
— У меня возникла идея. Раз уж тут собралась такая почтенная аудитория, может, нам пригласить достопочтенного Федора Михайловича в гости? Возможно, у кого-то из вас есть к нему вопросы?
Не успели все мигнуть глазом, как писатель материализовался и как ни в чем не бывало уселся в кресло напротив камина. Все переглянулись, но удивляться было некогда, Достоевский ждать не будет. Первым решился спросить Олег:
— Федор Михайлович, для нас большая честь оказаться с вами в одной компании. Вы в XXI веке, произошла смена эпох — Рыбы уступили место Водолею, а значит, эпоха христианства закончилась. Как вы смотрите на это?
Достоевский широко открыл глаза и пристально посмотрел на Олега. Его будто немного ошарашило такое безапелляционное заявление и, откашлявшись, он произнес весьма неровным голосом:
— Эк, меня занесло. Ну да ладно, раз меня узнают, значит, ценности не поменялись. Но я не совсем понимаю — что значит без христианства? Раз существует мир, существует и его Создатель, а иначе быть не может.
— Но наука продвинулась вперед. Будучи одно время деистом, вы должны понимать, что религия является тормозом прогресса.
— Нет, я этого не понимаю. Вера сопровождала меня всю жизнь, что до науки... Дайте мне ответ на простой вопрос: у науки есть четкое понимание того, как и кто создал окружающий нас мир?
— Однозначного ответа нет.
— Хорошо, а все ли ученые, которые изучают законы природы, отрицают Создателя?
Вспомнив недавнюю полемику с физиками, все присутствующие явно смутились. Первой нашлась Леночка, она решила перевести разговор в плоскость литературы:
— Что меня поражает в ваших романах, так это Петербург. Вы показываете его будто наизнанку: серый, нищий, мрачный, он под стать героям: бедным, несчастным, больным. Почему вас привлекает эта сторона Северной Пальмиры?
— Солнце имеет свою тень. Блистательный и роскошный Петербург с такими же гламурными обитателями мне не интересен. Что о них писать? Меня интересует человеческая душа, вывернутая наизнанку, а она обитает именно в питерских трущобах. У богатых душа покрыта непроницаемым панцирем, она пресыщена и пуста, в ней нет страдания, нет жизни. Иное дело обитатели бедных кварталов, там такой колорит! Малолетние проститутки, бедные студенты, нищие клерки, многодетные матери, которые не знают утром, что будут есть их дети вечером, преступники, выжившие из ума старухи, пьяницы... Кто-то назовет его дном, а для меня это поле для исследования — вот где настоящая жизнь, хоть и покрытая язвами порока, но потому живая. Здесь люди ближе к Богу, они осознанно балансируют между этим светом и тем, поэтому, несмотря на то, что погрязли в грехах — честнее и чище многих великосветских львов. Поверьте, в роскошных великосветских салонах больше «грязи», чем в этой клоаке нищеты. Взять хотя бы Раскольникова. Вы можете сказать, что это падшая душа?
— И да, и нет, но... — Лена не нашлась с ответом.
— Вот именно — но. Он совершает преступление, убивает расчетливо, цинично, потому что почувствовал свободу, не удержался перед соблазном вседозволенности и пошел на преступление. В глубине души его мораль оказалась лишенной основы, свобода оборачивается аморализмом. Напомню, что и на каторге Раскольников долго не чувствовал никакого раскаяния. Поворот пришел позже, когда в нем расцвела любовь к Соне, а до этого в своей