Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 15 - ЯН ГУС)

Понтий Пилат в смокинге?
Понтий Пилат прочитал пятнадцатую  главу «Антихристианина...»
и уразумел, что такое истина. 
Религия и мораль. Логическая, на первый взгляд, цепочка: «Бог» — «грех»— «искушение дьявола» — «Страшный суд». Или: «Я» — «искупление» — «душа» — «раскаяние» — «Царство Божье». 
Или же: «свободная («несвободная») воля» — «вечная жизнь» — «наказание» — «дух» — «близость Бога». 
Мир «чистых фикций», ненависть к естественному, «отвращение к действительному». Кто страдает от действительного, тот от него отрекается, становится décadence. 
Значит ли это, что к религии обращаются, в первую очередь, те, кто не удовлетворен действительностью, кто страдает от нее, будучи неудачником? Как легко манипулировать такими понятиями, как «душа», «грех», «искушение», «раскаяние»! Как легко находить себе оправдание, оперируя ими! Но если смотреть в корень действительности, не прикрываясь ложной моралью, полностью оголив ее, становится ясно, что все не так просто. Само существование становится неудобным, неуютным, дискомфортным. Цепочка разрывается: если ты сделал проступок, иными словами — согрешил, и нельзя прикрыться, откупиться спасительным «искуплением греха», если мы условно откинем ложное прикрытие, эту индульгенцию, дающую право на обман, то становится страшно. Это значит, что, однажды согрешив, человек должен пребывать в постоянном страхе, зная, что никто и ничто не снимет с него вину, ответственность за совершенное, и этот грех будет висеть на шее, как непосильный груз. Как тогда совершать другие? Шея не железная, не выдержит. Это же ужас! А так церковь придумала красивый обман, не без выгоды для себя — право на совершение новых грехов, индульгенцию, которая старые грехи аннулирует, конечно, не бесплатно. Вот как удобно все устроено, браво! Кто выдумал такое, поистине достоин бессмертия. К тому же все упирается в простую меркантильность церкви, взявшую на себя роль посредника между Богом и человеком, — своеобразная контора, которая берет мзду за эти услуги. 
Обман ли это? Да, обман. Но не простой, а самый что ни на есть утонченный. Действительность подменяется иллюзией, которую мы с радостью принимаем. Она, иллюзия, дает нам силы жить дальше, не обременяясь ответственностью за грехи, которые нам «отпустили». Кандалы сняли, и на легке мы несемся к новым грехам. Контора работает безотказно, 
а значит, все будет хорошо, ибо иллюзия раскаяния дает нам право на примирение с действительностью. Именно примирение, когда чувство удовлетворения будет преобладать над чувством неудовлетворенности. 
И неважно, что достигается это путем иллюзии, обмана. Ведь это не простой обман, а освященный самой церковью!
Неужели никто, кроме Ницше, не видел этой лжи и не возмущался ею? Оказывается, были такие! Их было много, но они сразу же стали для церкви еретиками иярко пылали на кострах инквизиции. Иллюзии поддерживали не только огнем, но и мечом, не гнушались любыми средствами, которые шли вразрез с понятием морали. Но что с того, раз можно было пройти очищение, раскаяние или прощение? Ведь делалось все во имя Бога, во имя веры, во имя святой церкви... Для таких высоких целей все средства хороши. 
Такие примерно мысли роились в голове Леночки после прочтения пятнадцатой главы «Антихристианина...», и она, закрыв от усталости, глаза увидела нечто невообразимое....
— Клир не учит, а портит народ своей развратностью, связанной с богатством. Так нужно изъять у него это богатство! Наместники Христа должны быть бедными, как апостолы. А они, наоборот, только о том и думают, как бы увеличить свое богатство, рассылая продавцов индульгенций и хищных монахов, которые устраивают никому не известные праздники, придумывают чудеса, грабят бедный народ...
Голос Яна Гуса звучал гневно, обличающе. Он думал, что здесь, на церковном соборе в Констанце, куда его сопроводили под покровительством самого императора, гарантируя ему безопасность, у него будет возможность в честном диспуте отстоять свою правоту. Что же вышло на самом деле?
Лена сидела с Анахарсисом в зале и, затаив дыхание, наблюдала за происходящим. Все смахивало на сон — собор, Констанца, суд над профессором Пражского университета. «Научный диспут» оказался настоящим судилищем, которое ему устроила святая инквизиция. Анахарсис надеялся помочь, он пригласил Лену выступить в роли защиты на этом процессе, 
в надежде избежать костра, который своим отсветом уже отражался на лице подсудимого. Лена внимательно слушала речь профессора и с интересом наблюдала за происходящим.
Посреди огромной залы восседал Иоан де Бронье. В пурпурном плаще, расшитом золотом, в красной широкополой шляпе со свисающими по бокам кисточками и в красных туфлях, кардинал выделялся ярким пятном на фоне мрачного собора.
На хорах стоял трон императора. Сигизмунд в роскошной подбитой горностаем мантии, в императорской короне сидел на троне, всем своим видом показывая величие императорского сана. Его хитрое жесткое лицо, обрамленное большой бородой, с интересом и неприкрытым беспокойством было повернуто в сторону Яна Гуса. Пфальцграф Людовик держал перед ним на подушке державу. Фридрих Гогенцоллерн — скипетр, герцог Баварский — венгерскую корону, венгерский магнат Стефан — имперский меч. На скамьях полукругом сидели кардиналы, архиепископы, доктора богословия, аббаты, позади столпились в тревожном ожидании земляки Яна Гуса — чехи.
Ян Гус умолк. В этот момент с кресла поднялся кардинал д’Айи с текстом генерального обвинения в руках. Сделав паузу, он начал неспешно читать:
— Перед нами — магистр Ян Гус, доктор вольных искусств и бакалавр богословия Карлового университета в Праге. Он не без основания обвиняется в вероотступничестве. Свою приверженность к ереси Гус проявил тремя способами: во-первых, проповедуя крамольные мысли, во-вторых, выявляя непокорность церковной власти, и, в-третьих, бунтом против своей матери — пресвятой церкви, недостойным сыном которой он оказался по всем вышеупомянутым трем пунктам.
Со своего места поднялся глава Собора, несколько раз поклонился императору и всем присутствующим и зачитал имена тех, кто имеет право голосовать. Кроме императора, таких оказалось восемдесят восемь человек.
Учитывая старшинство по сану и возрасту, судьи голосовали ответами «да» и «нет» по каждому из трех пунктов обвинения:
1. Еретик ли Иоанн Гус из Гусинца по своим взглядам?
2. Имеют ли право те, что собрались во имя папы и короля отцы 
Собора, определить Гусу наказание?
3. На какое именно наказание заслуживает Гус, оскорбляя папу и само святое таинство?
После вопросов начали подсчитывать голоса, а в это время началась перепалка слушателей процесса, как приверженцев, так и противников Гуса. 
— Мы должны сжечь Яна Гуса! — выкрикнул какой-то бюргер, лоснящийся от полноты. — Если мы этого не сделаем, народ спалит нас!
— Вы не посмеете! — вступился с толпы напротив чех. — Народ отомстит вам! Это беззаконие будет оплачено трижды. Тот, кто имеет уши, услышит!
— Ян Гус сбил с пути истинного многих, он оскорбил Папу Римского и христианскую церковь! Смерть ему! — завопила из толпы напротив почтенная матрона. 
Реплики переросли в настоящие крики, но тут закончился подсчет и глава Собора поднял руку, чтобы утихомирить собравшихся.
— Магистр Ян, две дороги открываются перед тобой. Выбери одну из них. Или ты отречешься еретического учения, покорившись нашему ­решению, и мы поступим с тобой мягко и справедливо. Или же ты и дальше будешь опираться, отстаивая свои взгляды, — тогда пеняй на себя. Выбирай!
В зале повисла абсолютная тишина. Все повернули головы в сторону Гуса, и он будто съежился от сотни пар глаз, впившихся в него. Лена сжала нервно руку Анахарсиса, она знала исход всего, но где-то в глубине души надеялась на чудо. Анахарсис будто понял ее мысли и прошептал: «Не спеши».
Ян Гус тем временем пришел в себя, выпрямился, обвел всех взглядом, исполненным доброты и прощения, и спокойно произнес:
— Я обращался к Богу, чтобы он просветил мятежную душу мою. — 
Он сделал паузу, зал будто всколыхнулся в надежде на усмирение непокорного, но произнесенное далее вызвало ропот и возмущение. — Бог молчал, Бог, на которого я уповал в надежде найти ответ и спасение, не снизошел к моим мольбам. Он остался холоден и равнодушен к моим молитвам. Церковь погрязла в грехах, а он молчит. Клирики обманывают народ, а он никого за это не карает. Страждущие вопят о помощи и защите, а он глух к их страданиям. Как я могу после этого отречься от своих взглядов? Как могу? Это значило бы отречься от каждого из вас, кто жаждет, кто страдает, кто обманут. Я не могу сделать этого.
И тут как гром среди ясного неба раздался голос императора:
— Мы, Сигизмунд, Божьей милостью император немецкий и король Римский, рекомендуем магистру Иоанну Гусу отречься своих взглядов ради чести и уважения к нашему величеству.
Снова пауза и тишина. 
— Я не могу отречься ни единого постулата, мною провозглашенного. — Голос Гуса становился все тверже. — Я не отрицаю смехотворные обвинения, которые представили против меня все эти лживые свидетели. Их присяга — основа всего зла, все провозглашенное ими не имеет и крупицы правды. Бог свидетель правдивости моих слов. Бог не может стать на сторону лжецов.
Что тут началось! Такое неучтивое отношение к особе императора возмутило и до того недовольное собрание. Все потребовали незамедлительного голосования, и тут Анахарсис от имени защиты попросил сделать перерыв, чтобы пообщаться с обвиняемым, но епископ Конкордии поднялся и громко начал читать декрет, который запрещал под страхом тяжкого наказания прерывать заседание. И тогда ничего не оставалось, как выступить в защиту без консультации с подзащитным. Ян Гус очень удивился тому, что у него есть защита. Поняв, что он попал не на научный диспут, 
а на судилище, он совсем сник, хотя держался изо всех сил.
Анахарсис представил собравшимся защиту в особе Леночки и вывел ее за трибуну. Появление их вызвало удивление и недоумение на лицах. Какая-то старуха закричала даже, что Лена ведьма и что сам дьявол пришел защищать антихриста. Многие подхватили этот клич, но тут император всех успокоил, заявив, что гости прибыли из другого мира, при этом указав пальцем вверх, и по его согласию. Ропот утих, и Лена, которая не на шутку испугалась, зная, чем грозит обвинение в ведьмовстве, собралась духом. С мыслью, что гореть ей вместе с Гусом на костре, она начала:
— Достопочтимая публика, ваше величество, преподобные отцы церкви! Мы прибыли сюда из далекого будущего, что уже должно поставить на нас клеймо ереси априори. Мы фантомы, нас нет в реальности, но мы пришли сюда для того, чтобы защитить человека, который посмел в одиночку восстать против системы лжи и обмана, которая опутала ваше общество. 
— Ведьма, ведьма! — послышались снова со всех сторон, но тут Анахарсис встал возле Лены и поднял жезл, будто пытаясь остановить сумасшествие, охватившее толпу, и она постепенно успокоилась. Лена тем временем продолжала.
— Перед вами человек, который имеет образование, научную степень, который, будучи воспитан, как и каждый из вас в духе христианской