Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 3 - ВЕЧЕР С ФРИДРИХОМ НИЦШЕ)

Прежде чем отправить читателей в долгое путешествие по страницам книги, Уицрик решила провести вечер, посвященный тому, чей труд послужил канвой для написания «Верующего...». Герои романа уже собрались в уютной гостиной перед камином и, наслаждаясь хорошим вином, ведут беседу о Фридрихе Ницше и его творчестве. Здесь, конечно, первую скрипку играет Ольгерд, который увлекся Ницше еще в студенческие годы и с тех пор считает философа своим кумиром. 
— Фридрих Ницше — один из самых великих философов ХІХ века. Он воспринимается разными людьми совершенно по-разному, его творчество неоднозначно, как и сама личность философа — противоречивая и сложная. Будучи романтиком, поэтом, филологом, христианином, он, тем не менее, яростно обличал и романтиков, и филологов, и христиан. Этого мыслителя можно либо принимать целиком и полностью, абсолютно разделяя его идеи, либо ненавидеть и отторгать все, что он пишет.
— Ты прав, Ольгерд, — вмешалась Уицрик. — Относительно Ницше в истории сложилось двойственное мнение. Его философию невозможно читать нейтрально, не испытывая каких-либо эмоций. 
— Совершенно неоднозначный философ, — согласился с ними Паоло. — Человек, которого сегодня как-то пытаются реабилитировать и которого все равно не принимают, до сих пор обвиняют в том, что он стал основоположником фашистского взгляда на мир, что Гитлер активно использовал идею белокурой бестии и так называемой высшей арийской расы, считал философскую концепцию, которую преподносит Ницше в книге «Воля к власти», предтечей своей «Майн кампф». Неужели Ницше был таким апологетом фашизма, нацизма и прочего?
— И ты, Брут! — гневно перебил его Ольгерд. — Так сказал бы не я, а Фридрих, обвиняя тебя в заблуждении, которое просто преследует бедного философа. 
— В чем же я, а со мной и добрая половина человечества, заблуждаюсь? — спросил Паоло.
Ольгерд вскочил со своего кресла и начал потирать чело, нервно шагая по комнате.
— Ну, началось... — шепнула Беатрис Леночке. — Узнаю Ольгерда. Сейчас он растерзает бедного Паоло. — И они весело перемигнулись. 
Ольгерд тем временем готовился к атаке. Он не даст просто так в обиду Ницше, нет! Он будет за него сражаться. Резко остановившись, он спросил:
— Помните, Ницше сам говорил, что его начнут понимать только через двести лет после его смерти, что его сверхчеловек еще не родился, его нет еще даже в задумке у человечества, он родится postum.
— Как не помнить, ты повторяешь это каждый раз, как дело коснется Ницше! — фыркнула Беатрис.
— Фигура Ницше очень трагична, его творчество действительно оказалось под гнетом мифа. Да, его считали проповедником фашизма, адептом белокурой бестии, апологетом высшей расы, но сам Ницше ничего подобного не заявлял! 
— Но постой, Ольгерд, — возразил Паоло. — А как же его «Воля к власти»? Или я что-то не так понимаю?
— «Воля к власти» — это фальшивка, Ницше этого не писал! То есть да, у него была задумка написать такую книгу, он даже сделал наброски, долго вынашивал саму идею книги. Но в его теории нет ничего о белокурой бестии, ничего того, что потом было взято фашизмом на вооружение, это целиком и полностью выдумка его сестры Элизабет Фёрстер. Это она написала книгу, надергав фраз и афоризмов у Ницше, придав им совершенно иной смысл и отсебятину!
Но это долгая история, чтобы ее понять, надо немного узнать Ницше: как он жил, кто его окружал, что подвинуло его стать на путь философии, ведь изначально он философом быть вовсе не хотел.
— Ну так расскажи, — попросил Паоло, — интересно узнать, как ты пришел к Ницше, что открыл для себя в его философии.
— Я разделяю в его философии отнюдь не все, тем не менее, я проникся его взглядами. Все в мире не случайно. Мое знакомство с Ницше состоялось в далекие студенческие годы, когда его творчество в Советском Союзе было, прямо скажем, под запретом и за чтение его «Антихристианина...» меня чуть не выгнали из университета. Об этом упоминается в «Петухах». Но, как вы знаете, запрет только провоцирует наш интерес к вещам, которые нам недоступны.
— И которые, когда мы их получим, оказываются, в общем-то, и не ­нужны.
— Это не тот случай, — заметил Ольгерд Олегу. — О Ницше писали в советское время всякие гнусности, в том числе, что он идеолог фашизма, что Гитлер использовал его философию, чтобы оправдать то, что он потом натворил, поэтому однозначно он был запрещен и не допускался для чтения советским читателем. Слова «Ницше», «ницшеанство» стали нарицательными.
— Логично, зачем советскому человеку, который вооружен самой передовой, самой научной, самой правильной и непогрешимой марксистско-ленинской идеологией, эти философские, сплошь лженаучные измышления? А что касается Ницше, то, кроме того, что он воспел белокурую бестию, о нем ничего толком не знали, — снова не удержался Олег.
— А узнать очень хотелось. Говорили, что его «Заратуштра» должен стоять на одной полке с Шекспиром, Гете, Кантом, а его задвинули подальше в хранилища библиотек. К сожалению, стандартный подход к философам, к книгам вообще очень часто становится своего рода железным занавесом, отсекает нас от того, что мы можем принять, обогатив себя.
Но когда я, несмотря ни на что, прочитал «запретный плод», то к стыду своему осознал, что ничего не понял. Но это меня не остановило, и я с еще большим рвением начал штудировать его труды, пока не понял, в чем дело.
— И это тебя прекрасно характеризует, — бросил шуточку Олег, но Ольгерд, увлекшись, не обратил на это внимания. 
— Дело в том, — продолжил он, — что мы привыкли с системному подходу в изучении материала и в первую очередь в его изложении. Я читаю лекции студентам и придерживаюсь именно такого подхода, впрочем, как и вся профессура. Мы видим эту системность у немецких классиков от Канта до Гегеля, например. А вот Ницше читать системно невозможно, у него отсутствует система как таковая.
— Ты хочешь сказать, что постичь Ницше — это постичь непостижимое?
— Что-то в этом роде. Первое, что бросается в глаза, когда читаешь его работы, — это афористичность, неимоверная краткость того, что он формулирует, и еще есть ощущение, что это не работа как таковая, а какие-то планы, наброски, какие-то напоминания самому себе — не забудь сказать то и это. Просто теряешься — не черновик ли перед тобой. До конца расшифровать то, что хотел сказать Ницше, едва ли кто-нибудь сможет. Причем записывал он свои мысли и афоризмы на чем попало, поскольку посещали они его в самые неожиданные минуты. Ницше вообще мыслил спонтанно, мимолетными озарениями, вспышками и очень боялся упустить эти вспышки. Мысль накатывала стремительно, и он быстро набрасывал ее неразборчивым почерком, потом с трудом разбирал написанное, прибегая к помощникам, потому что страдал слабым зрением. Потом уже эти обрывки собирались в книгу. 
— Вот почему, когда все это читаешь, тебя ошарашивает эклектика стиля: на одной странице высказывание одного плана, а через две три страницы — совсем противоположного. Например, о Шопенгауэре — от полного восхищения — до полного неприятия его мыслей. То же с Вагнером и со многими другими. Невольно задумаешься — а все ли в порядке с мозгами у этого человека, тем более что в один прекрасный день он просто сошел с ума. Может, эта болезнь развивалась в нем постепенно, поэтому и мыслил нетрадиционно, экспрессивно.
— Ты права, Леночка. Для эклектики характерно игнорирование логических связей и обоснования положений, использование многозначных и неточных понятий и утверждений, ошибки в определениях и классификациях. Используя вырванные из контекста факты и формулировки, соединяя противоположные воззрения, эклектика, вместе с тем, создает видимость последовательности и строгости. Кто не приемлет эклектический стиль, пусть не читает Ницше, потому что у него это на каждом 
шагу.  Очень сложно принять концепцию этого писателя, мыслителя, философа. 
— Писателя? — переспросила Беатрис.
— Я не обмолвился, писателя. Обратите на это внимание. Многие философы отнюдь не были талантливыми писателями. Некоторых просто очень трудно читать, с трудом продираешься до их мыслей, построений, поскольку стиль изложения сухой, скучный. Над Кантом заснуть можно, если все время не тонизировать себя чашкой кофе или еще чем-то. Я не хочу сказать, что мысли его не интересны, — очень интересны, но написано скучнейшим образом. У Ницше совершенно другое: он талантливый писатель. Даже порой не понимая, что он хочет вам сообщить, или, во всяком случае, не настроившись на соответствующую волну, не улавливая ход его мыслей, тем не менее, ты чувствуешь магию его манеры повествования.
Стиль Ницше скорее антифилософский, антинаучный, это стиль сугубо эссеистический, это яркая публицистика, если хотите, это меткое перо! Вообще скажу, что его творчество очень сложно систематизировать. Это запутанный клубок из разных нитей, разных цветов, переплетенных друг с другом самым причудливым образом: тащишь за один конец, а тебе попадается ворох других нитей. Но некоторые идеи можно искусственно выделить для себя, вычленить для учебников и книг, чтобы преподнести в виде научного мировоззрения.
— И это самое перо принесло Ницше невероятную славу еще при жизни, что не часто бывает. Признание гения обычно приходит после смерти, — констатировал Олег.
— Да, причем слава народная. Как он сам неоднократно шутил: «Я переспал почти с каждой домохозяйкой в Германии».
— Что он имел в виду? — сразу оживилась Бет.
— Он имел в виду, что его книги можно было найти в каждом немецком доме. Ими увлекались домохозяйки в качестве легкого чтения на ночь. Это не сложные тексты Гегеля, например, или Канта. Книги Ницше — это полухудожественные произведения, на страницах которых время от времени, как бы невзначай, вспыхивают его рассуждения о том, что есть такое мир, что есть такое человек, что есть такое жизнь. 
— А как же быть с тем, что он оказался сумасшедшим?
— К сожалению, он всю жизнь испытывал невероятно мучительные головные боли, от которых в конце концов сошел с ума, это правда. Мало того, Ницше как бы напророчил себе свою судьбу. Это уникальный случай, ведь большинство философов ведут свою жизнь, которая никак не совпадает с их философскими установками. 
— Что ты имеешь в виду? — спросила Лена.
— В «Заратуштре» Ницше говорит о трех превращениях духа: поначалу этот дух — верблюд, которого можно нагружать и он несет свой груз. Потом этот верблюд перерождается, превратившись во льва — свободное сильное животное, которое может быть господином ситуации, господином над другими живыми тварями, но завершается эта эволюция, по мысли Ницше, тем, что лев должен превратиться в ребенка, поскольку лев не способен к духовному созиданию, он сила и только. Духовность у Ницше ассоциируется с младенцем. Жизнь Ницше закончилась именно так. 
— Да, точно... — сказал Олег. — Ницше как-то сказал, что ни один философ не оказал на него такого сильного влияния, как Достоевский. 
— Причем тут Достоевский? — спросил Паоло.
— Очень даже причем. Именно под впечатлением Достоевского, которого Ницше читал, любил, считал близким себе философом, хотя мы привыкли видеть его больше писателем, с ним происходит