Две реки, Судогда и Пекша, то неспешно извиваясь среди неоглядных лугов, то стремительно бросаясь вниз с холмов, вдруг неожиданно встречались, образуя широкий угол, полноводно и свободно разливались, и огромное водохранилище, спокойно вздохнув мощной грудью, устремлялось вдаль, на девять километров вперед. Не было красивее места в этих краях, пологие берега, лишь кое-где запятнанные неровными вкраплениями леса, и брошенных деревень и там и тут, украшали нарядные храмы, высокое синее небо вбирало в себя золотые купола и бросало тени кучевых облаков в спокойную воду.
На месте слияния двух рек, забравшись чуть повыше по склону, чтоб не затопило при весенних разливах, притулилась деревенька. И было то в ней всего восемь дворов, в которых еще теплилась жизнь, остальные – пустовали. Дома стояли черные, небрежно заколоченные корявыми досками. Хозяева подались поближе к столице, бросив отчие земли, жизнь то ведь одна. Ни больницы, ни школы не было в деревне, но недалеко, в маленьком городке, все было. К этому привыкли, обходились, благо маленький пузатый городской автобус, похожий на беременную осу, ходил три раза в день, исправно и безотказно.
В трех дворах жили древние бабки, давно пережившие своих мужей, в остальных домах жизнь текла поживее. Две семьи приехали из города, сдав там свои квартиры, и устроили себе небольшой рай, скупая продукты у местных жителей, нанимая мужиков по - хозяйству. Жили эти семьи рядом, двор в двор, дружили, хоть и лаялись.
В первом дворе хозяином был бывший учитель, высокий и худой, как циркуль дядька со склочным характером, но при этом - страшный ..лядун. "Григорий",- представлялся он томно, поправляя на боку воображаемую шашку, и шарил острыми маслеными глазками, обшаривая по сантиметру, любую, мало-мальски приличную грудь.
Была у него и жена - Саша, тихая и незаметная женщина, усталая и сгорбленная, хотя еще совсем не старая.
Во второй семье, хозяйкой была высокая пышнотелая Галя, родом из Киева . Железной рукой держала она своего дробного, маленького, ни в чем не уверенного, ничего не умеющего мужичонку, бывшего водителя троллейбуса. Он был похож на общипанного воробья, ходил всегда приоткрыв рот и слегка подпрыгивал при ходьбе, что делало такое сходство особенно заметным. Звали воробья Геной. "Это мой Геннадий", - небрежно говорила Галина и смотрела на мужа так, как будто снимала блестящую обертку.
В доме около самого храма, высоком и ухоженном, жили мать с дочерью, красивые, стройные, как две капли похожие друг на друга, фигурой, лицом и длинными светлыми косами, уложенными вокруг изящных головок. Обе работали в городе, души друг в друге не чаяли, жили счастливо и легко. У них были похожи даже имена - Катерина, Ирина. Катерина - старшая, Ира - младшая.
В приземистом и крепком доме, даже с виду казавшимся зажиточным и справным, жил дед Андрей, суровый и сильный старинной настоящей мужской силой, той, от которой тело казалось выточенным из камня, а руки -из железа.
Жена его, худенькая, юркая женщина, с забытым именем - Василиса, была доброй и работящей. Держали они с дедом корову, коз, кур и пасеку. Хозяйство было справным, поэтому деньги у них всегда были, да еще им подкидывали и дочь с зятем, скидывающие в деревню, на все лето, толстого Петьку, лет семи от роду.
Восьмой дом, стоял на самом берегу. Он был очень старым, древним даже, но целым и вполне жилым. Темными окнами он смотрел прямо на воду, узкий двор стекал со склона к реке и заканчивался полуразвалившимися мостками, заросшими тиной. Дом был пуст. Давно и безнадежно. И только на высоком старом тополе, занимающем половину, заросшего бурьяном двора, свили гнезда вороны.
Жители деревни жили довольно скучно. На досуге, иногда, бабы собирались у кого-нибудь, пили чай, мужики вжбанивали что-нибудь покрепче. Да еще телевизор. Вот и все развлечения.
Лето этого года было жарким уже с конца мая. Пыльная дорога, ведущая к деревне, почти все время пустовала. Редко кто приезжал к ним, и только автобус, три раза в день, по расписанию, оживлял привычный пейзаж.
В сонные жаркие полдни, деревня была бы совсем безмолвной, если бы не молодецкое гиканье Петьки, которого этим летом привезли рано, и, он, потряхивая толстеньким, белым пузцом, гонял ошалевших кур, загребая теплую, мягкую пыль маленькими ступнями с растопыренными пальцами. Несмотря на поганый характер, Петьку в деревне любили, подкармливали ягодами и яблоками, благо этом году они уродились на славу.
В тот день, Василиса, как всегда, повела Петьку купаться. Стояла звенящая жара, они шли вдоль дороги, в сторону своего любимого пляжика, где старая ива нависала над песчаным берегом, и на ее ветке можно было раскачаться, а потом мешком плюхнуться в теплую воду.
По дороге, довольно далеко, шла машина, огромная, черная.
"Дзип", - сплевывал дед, когда видел такую по телевизору- "Дзип! Членов возит, шоб они горели".
Что-то екнуло в груди у Василисы, когда она увидела джип, бешено мчащийся, в клубах белесой пыли. И сама не зная почему, столкнула Петьку в высокую траву на обочине и они, быстро сбежав вниз, через овражек, спрятались в маленьком лесочке у дороги.
Из укрытия дорога была почти не видна, однако Василиса заметила, что машина приостановилась и вроде, что-то покатилось вниз, с откоса, в сторону их лесочка, большое и тяжелое, похожее на мешок.
"Баба, смотри"- вякнул было Петька, но баба обеими руками крепко зажала ему рот, изо всех сил, стараясь успокоить колотящееся сердце.
Минут сорок сидели они в лесу, и Василиса никак не могла решится выйти на дорогу. Что-то дурное и черное, предчувствие или страх, сковали ее по рукам и ногам, и только Петька, скакавший козленком по всему лесочку, и ноющий как зубная боль, от жажды и скуки, вывел ее из ступора. Осторожно, как хромая на обе ноги, кобыла она вылезла из овражка, таща за руку неугомонного чертенка, и увидела ее.
На обочине дороги, недалеко от края оврага, лежала женщина, похожая на сломанную куклу.
Неестественно вывернутые руки и безвольно раскинутые ноги, были тонкими и смуглыми. Длинная, цветастая юбка завернулась, открывая узкие бедра, весь подол был в крови. Василиса отолкнула Петьку в сторону и подошла ближе.
В месиве грязи, крови, лохмотьев разорванной одежды, прикрывающей кожу, синюю от сплошняком покрывающих тело ссадин, трудно было что-либо понять. Женщина лежала вниз лицом, и только грива густых кудрявых, шелковистых темных волос, была на удивление, нетронутой. Варвара осторожно попыталась ее перевернуть. Она чуть всхлипнула и застонала.
"Жива! Петька, долдон чертов, беги до деревни"- заорала Василиса - "Бегом! Помощь зови!"
Петька подпрыгнул от неожиданности и понесся по дороге, сверкая пятками и поднимая целые клубы пыли.
Через полчаса, которые показались Василисе вечностью, наконец, показалась телега. В телеге сидел Дед Андрей, Григорий и Саша. Осторожно перевернув женщину, ее уложили на перину, которая чудом оказалась в телеге, и укрыли одеялом. Попытались поднести к ее губам бутылочку с водой, и она вдруг резко и неожиданно открыла глаза. В странных, черных как уголь, зрачках, плескались боль и страх.
"Только не надо полицию... И врачей не надо..."- голос звенел и срывался- " Меня сразу найдут и убьют. И всех убьют. Никому обо мне нельзя! Я справлюсь сама..."
Женщину занесли в огромную баню деда Андрея, срезали ножницами заскорузлую от крови одежду, осторожно обмыли. Несмотря на ужасающий вид, ободранную кожу, сплошные синяки, ожоги от сигарет, резаные раны на сосках и паху и явные следы жестокого насилия, других, угрожающих жизни повреждений, у нее, на удивление, не было. Василиса с Сашей щедро раскрасили ее зеленкой, переодели и уложили в большую, пустующую комнату в просторном доме деда Андрея.
Уже на утро она пришла в себя и заговорила. Подозвав Василису, попросила сорвать в лесу ей несколько разных трав, детально описав их с точностью до листика. "Я Ангелина"- прошептала она, глядя в упор пронзительными черными глазами. " Спасите меня, не выдавайте".
Сходка в деревне состоялась тем же вечером. Бабы орали, что надо сдать эту сучку куда следует, мужики решили однозначно - погодим. "Пускай поживет" - веско закончил дед, тяжело опустив свинцовый кулак на стол- " Там поглядим!"
Ангелина поправлялась на удивление быстро. Каждый день она варила свои травы, взяв у Василисы старинный, еще прабабушкин, чугунный котелок, который давно забросили на чердак за ненадобностью. Варила во дворе, распалив маленький костер, среди уложенных колодцем, булыжников. Мешала варево какой-то деревяшкой, выструганной маленьким странным изогнутым ножом, невесть откуда у нее взявшимся, кидала в огонь сухую полынь и что-то быстро бормотала, гортанным, каким-то птичьим клекотом. Потом шла в баню, выливала варево в кадку, разбавляла водой и подолгу сидела в ней, черпая раствор ладошкой и плеская его на лицо и голову.
Очень странной была эта изящная женщина. Все в ее теле было как-то не так. Слишком тонкие руки, слишком узкие бедра, сутуловатая спина. Стройная талия была бы красивой, если не была бы такой худой.
Глаза, яркие, черные и большие были странны и красивы, но узкие тонкие, поджатые губы и чуть горбатый, нос с чувственными ноздрями портили впечатление. И только высокая, пышная грудь и нездешней густоты темные, кудрявые волосы были красивы . Когда она надевала свою тщательно отстиранную, цветастую юбку, кофточку, обтягивающую ее, как перчатка, и откидывала назад свою тяжелую гриву, гордым, изящным движением маленькой головы, то становилась похожей на породистую лошадь, и от нее нельзя было оторвать взгляд.
Прошло совсем немного времени, и Ангелина совершенно окрепла. Она на равных работала с Василисой и в огороде и дома. Стремительный полет темной гривы, можно было видеть одновременно в разных концах деревни, легкая как стрекоза, быстрая как девчонка, она ловко выполняла любую работу. Казалось, она совершенно не вспоминает о том кошмаре, который с ней произошел и абсолютно не стесняется своего странного положения среди жителей деревни. Очень быстро она нашла общий язык со всеми, легкий характер и веселый нрав помог ей подружиться даже с Галой, которая вначале не переваривала новую, да еще такую молодую жительницу деревни. Какие тайные струны хитрой хохлушки удалось затронуть Ангелине, одному богу известно, однако однажды, теплым вечером, Галя притащила ей огромную сумку! "На бери, тебе надеть нечего, а я все равно это не ношу. Раньше, то я худая была, щас не лезет ничего". " Вот спасибо-то", радостно пропела Ангелина и схватила сумку, и только острый, режущий всплеск темных глаз неожиданно и резко обжег толстуху.
Подошел к концу жаркий июль. В деревне сладко запахло ранними летними яблоками, перезревшей малиной и флоксами, густой аромат плыл, кружил голову и обволакивал сонные улицы. Однако осень уже ощущалась, вернее в тяжелом воздухе угадывалось ее предчувствие. Птицы стали чуть суетливее, легкие, белые облака постепенно тяжелели, темнели и плотной чередой плыли над рекой, которая разбухла от теплой, поросшей желтыми головками кувшинок, воды.
"Вася,
з