"123". "Ментовка". "456". "Доставка".
Номера не известны - попросить Гришу забить себе (мой-то аппарат вырублен, дабы, если что, не отследили), выключить обратно и положить улику на прежнее место.
Записи. Несколько нечетких фотографий в разных ракурсах и вновь восстановить нарушенную картину.
- А костер свеж, заметь, - шепнул Еремов. - Да, угли давно уже остыли, оно-то и понятно: зима на дворе, однако... пепел уж больно мелкий, не выветрен, хотя сама чувствуешь, какой тут ветер гуляет. Да и вот бутыль с водой - тоже не древность: этикетка свежая.
Вообще, там и в машине много всего интересного. По мелочам, но...
Интересно, оно-то интересно, однако... брать отсюда с собой ничего нельзя. Да и как бы я оправдала сверку отпечатков пальцев? …разве что втихую, в обход обоих, Фирсова и Грановского. Однако, если здесь, кроме Каренко, появляется еще и Евсеев, малейший кавардак - и выдам себя сполна. Этот с*кин сын не просто любит порядок, но и систему во всем держит... Тут как бы этот переполох, что сейчас затеваю, хотя и бережно перебирая, перекладывая вещи с места на место, не наделал лишнего шума и не добавил новых проблем.
Чертов гений…
Как же, с*ка, с тобой сложно…
***
- Предлагаю остаться до ночи. Не факт, конечно, - задумчиво ведет Ерёмов, - что именно сегодня он явится, однако... раз уже здесь, то почему бы и не рискнуть? Если что - заодно и допросим.
- Если это будет Евсеев, - резво перебиваю его я, - то не так уж просто будет развязать ему язык.
- Если это будет Евсеев, - язвительно повторил, паясничая, за мной Гриша, - то там вообще не будет разговора. Пуля в лоб - и на том конец. У меня с такими диалог короткий. Благо, ни дело заводить, ни доказательств искать - не надо. У нас свой Закон и свой суд. А по этому ублюдку решение давно принято.
Опускаю очи. Молчу.
Странная мысль, и странная реакция у меня на нее. Неправильно все это, нельзя так. Однако... и не осталось у меня больше сил сопротивляться во имя "Правосудия", "четкого, полного соблюдения Буквы Закона".
Вместе с сердцем эта с*ка выскоблила из меня и это...
- Пошли в машину, хватить шарахаться, - скомандовал Григорий и прикурил сигарету.
***
Легкомысленность и самонадеянное чувство защищенности вновь сыграли со мной в злую шутку. Опять я видела в Еремове кого-то иного, совсем не того, кем он является на самом деле. Как тогда, когда ночи напролет... вспоминала, мечтала о нем. Глупо всё это. Понимаю, что глупо. Ведь элементарного даже не знаю я: каков интерес его во всем этом действе? Что привело его ко мне, и что придется отдать взамен за столь невероятную щедрость?
И тем не менее... Развалиться на заднем сидении авто, укрыться потаенной заботой и внять убаюкивающему теплу. Сама не заметила, как неосмотрительно провалилась в сон.
***
Пришла в себя, проснулась лишь поздно вечером. За окном сгустились сумерки, и лес стал крепкою, непроницаемой стеной. Едва ли в свете луны можно было различить, что творится во дворе заброшенного здания или около пресловутого темно-синего "Мерса", за которыми мы так смело взялись наблюдать.
- Никого не было?
- А? - вздрогнул от неожиданности. Резкий разворот, взгляд через плечо (сидел на переднем, пассажирском кресле).
- Надеюсь, - печально смеюсь, - ты хоть не уснул, как я?
- А... Нет, - улыбается. - Я тут киношку в телефоне смотрю, так что еще держусь. Да и храп твой - только медведей пугать, а не убаюкивать.
- Х… храп? - запнулась, заикнулась я от неловкости и удивления.
Смеется:
- Ну что, бывает. Хороший способ отгонять дикого зверя. Я только благодарен!
- Да иди ты! - нахмурилась враз. - Врешь! - обижено дую губы. - Не храплю я! По крайней мере, не так ужасно!
Выгнул показательно брови:
- С чего такая уверенность? – жестоко иронизирует.
- Тебе больше не о чем поговорить, да? - грублю, злобно стиснув зубы.
Еще миг натяжной серьезности - и тотчас откровенно, издевательски захохотал:
- Видела бы ты сейчас свою рожу! И насколько же ты доверчива! Козлятушки, ребятушки, - паясничает, - отворитеся, отомкнитеся...
- ИДИ В ЗАД! - гневно выпалила я и тут же отвернулась.
Бесстыдно и дальше заливается смехом:
- Да ладно тебе! Зато сонливость, как рукой сняло! Причем у двоих сразу.
Скривилась недовольно я (но по большей части, наигранно, ведь едва ли уже могу сдержать улыбку). Еще рачительней отворачиваюсь, пряча свое нелепое поражение...
***
- Жаль, прослушку не поставить... Так и ждать бы не пришлось, - задумчиво шепчу я.
- А чего раньше не сказала? - бросил на меня удивленный взгляд, отрываясь от телефона.
- А чего сам не предложил?
- А кто из нас следователь?
Оторопела я, невольно даже приоткрыв рот:
- Подожди! Ты сам предупредил, что к своим обращаться нельзя, а таких устройств у меня ни в личном запасе, ни в пользовании нет! Как и доступа к ним, особенно без палева. У тебя же просить: откуда я знаю, чем ты владеешь, или на что готов пойти?
Ухмыляется:
- А то, что я ночью сижу с тобой здесь в глуши, ни о чем не говорит?
Вмиг опускаю пристыжено взгляд.
Безмолвствуем.
Рдею, как идиотка…
Тягучая тишина, рождающая, будто лавину, неловкость.
- Короче, - не выдерживаю и первой отзываюсь я. - И так всё хорошо. Есть контакты, записи. И главное - тачка на месте, хоть и мединструментов в ней нет. Но с другой стороны, значит и не здесь над жертвами издеваются.
Странное волнение засело у него на лице, отчего тут же изнутри меня обдало жуткое предчувствие. Однако, наверно, это - меньшая плата, которую он заслуживает, за все, что успел уже для меня сделать.
- Слушаю, - резко, уверенно. Киваю головой, подначивая.
Опустил очи. Шепчет тихо:
- Расскажешь?
- Что именно? - сухим, осиплым голосом невольно рычу я.
- Почему?.. - осмеливается подвести взор: - Почему ты боишься его, словно огня? Что он такого сделал?
Тягучие секунды сражения взглядов - и не выдерживаю, отворачиваюсь, пряча стыд. В памяти вмиг вспыхнули старые чувства, эмоции. Жуткие картины, и душераздирающие звуки. Его голос... Евсеева...
Тотчас наворачиваются слезы. Конечности охватывает дрожь, а по телу... словно кто кислотой льет - страх стегает плетью по разодранной плоти. Практически, всё как тогда - вот только теперь... метафорично.
- Помню, я буквально только взялась за его дело. Фирсов помогал, и даже Грановский, твердя, что одна не справлюсь. В общем, всё как всегда: любители мы были засунуть нос туда, куда не просят, но зато с пользой для всех нас троих.
Я была слишком беспечна, самоуверенна. Наивна. Да оно и понятно: двадцать четыре года - в голове ветер. И я сделала главную ошибку, которую никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя допускать: для меня Евсеев показался обычным случаем, очередной ненормальный, который в такой способ творил собственную справедливость, тщетно компенсируя, залечивая глубокую детскую психологическую травму.
Девушки. Он их истязал, мордовал, уродовал (но лишь тела, лиц не касаясь). В конце концов, убивал... но никогда не насиловал. Причем, дело не в том, что они его физически не привлекали. Нет. Сама связь с женщиной для него была естественна: мы сталкивались с подтверждением тому, однако... По сути, у него с ними были деловые отношения, где жертвы - просто бездушный материал, а он - ваятель.
И я уже практически вышла на его след. Знала, где и когда будет. Но, ни Фирсова, ни Грановского с собой не взяла. Пистолет, две полных обоймы - и... храбрость за плечами.
Ребят из отделения я, конечно, предупредила, подмогу вызвала, но и в путь отправилась, не дожидаясь никого. Уж слишком много стояло на карте, а времени было в обрез. Нельзя было уступить трусости. Всегда, когда стоял выбор: жизнь невиновных граждан или моя - я выбирала первый вариант, не задумываясь.
Так вышло и на этот раз. А особенно, потому что вела меня уже... жажда мести за тех девушек, которых он так безжалостно растерзал.
Но это - Евсеев. И бой был явно неравен. И даже если б нас трое было - тоже... не факт, что он бы не обыграл. Этот с*кин сын - гений, непризнанный никем, по ошибке, в том числе - и нами.
Нервно сглотнула слюну я, глубокий вдох и, подавляя горечь, продолжила:
- Потом он мне сознался. Во всём сознался: раз я так хотела разгадать его душу, раз так охотилась на него. Хотя, на самом деле, он просто... дождался наконец-то своего зрителя и слушателя. Потому что все его действия были лишь на первый взгляд алогичным безумием. В сути же, как выяснилось, это был глубокий, продуманный символизм. А с его педантичностью, перфекционизмом любая деталь имела вес целой звезды в сплетении созвездия. Любой штрих - не ошибка, а цель, знак, слово.
Третий курс мединститута: полпути - позади, и половина еще маячит. Всего у Евсеева в жизни было две страсти, и две мечты. Когда-то его мать насильно отдала в музыкальную школу по классу фортепиано. Эдакой начальный путь Великого хирурга. Он долго сопротивлялся (негоже мальчику его лет вместо борьбы сопливостью заниматься), но затем срослось: прекрасное победило в нем страх, предрассудки и захватило разум. Упорные старания увенчались невероятным успехом: конкурсы, призовые места, и даже признание среди своих. А дальше ВУЗ - лучший студент на курсе. Программу осваивал легко, а потому это ему показалось недостаточным: всё свободное время Евсеев теперь уже посвящал не только музыке, но самообразованию, выходя куда намного дальше за рамки преподаваемого материала. И все бы было хорошо, и, возможно, сейчас бы мы говорили совершенно о других вещах относительно этого лица. Может, даже о Нобелевской премии, кто знает. Однако... не бывает в жизни всё просто и легко. Потому так не вовремя, нежданно, негаданно в его жизнь ворвалась она. Любовь. Девушка из параллельной группы. Прекрасна и наивна, словно ангел. Но, вместе с тем, безмерно глупа. Все скромные попытки ухаживать, быть романтичным от человека, вид которого, увы... вовсе был противоположностью его внутреннего мира и дара, таланта, не смогли увенчаться успехом. Он не то что вызывал антипатию, а даже какой-то внутренний, неподдельный страх - едва рискнешь заглянуть в очи. Словно на генном уровне заложена была ненависть и отвращение к нему. Дурочка испугалась, надумала гадостей и давай жаловаться своему старшему брату... Брату, который по стечению обстоятельств, или волею рока, судьбы, оказался милиционером: дерзкая, всепоглощающая власть, если попадет не в те руки. И это был именно такой случай.
Евсеева поймали после учебы. Зима: темнеет рано, на улицах - практически никого нет. Затащили в подворотню и давай избивать. До полусмерти. Больше всего ему было страшно, чтобы ничего не случилось с его руками, пальцами. У него и так только что отобрали мечту. Лиши еще и музыки с хирургией - и ничего больше не останется. Ничего. Но чем больше чего-то боишься, тем сильнее оно к тебе тянется. А потому со словами: "Х*й тебе, а не медицина!" - эти твари в хлам растрощили, раздавили пальцы и переломали обе руки в нескольких местах.
Конечно, о какой карьере врача, хирурга, или музыканта можно говорить, когда даже после реабилитации с трудом ложку удавалось ровно держась? Судороги конечностей сродни запущенной стадии болезни Паркинсона.
Ушел из института, из медицины, из музыки. И даже от мира всего ушел: поселился отшельником, занимаясь собственной дальнейшей реабилитацией и читая книги.
С уважением
Александр