Часть 4 Елена Маслова

и достаёт ручку с бумагой, чтобы на него протокол составить. Но тут народ за него горой встал.
- Ты что, Иванов, делаешь? - и бабки его за грудки хватают. - Да это же наш лучший генофонд России, его наоборот охранять надо. И если он захочет по простыням лазить, хоть с пятого этажа, то надо ему предоставить такое удовольствие.
- В Красную книгу его надо записать. - Придумать что-то подобное для старых козлов-скалолазов. – Людям весело.
- А штраф мы соберём, сколько захочешь. Сейчас шапку по кругу пустим.
Дед очень доволен таким оборотом дела:
- Что взял Трифоныча? Видишь, как народ меня любит! А тебя?
Фотоаппарат тебе! – и такую огромную дед дулю скрутил участковому, что народ опять от смеха полёг на землю.
Но не прошло и месяца, как дед опять всех соседей смешит. Да ещё как смешит!
Прибегает ко мне бабушка Маня со второго этажа. Вся бледная да напуганная.
- Леночка, родная! Нас инопланетяне посетили. Прямо ко мне в окно заглядывали. Я только шторку отодвинула, а он на меня смотрит. Пучеглазый, да весь блестящий, сам на верёвке висит и мне подмигивает. Потом в стороны стал раскачиваться и вроде бы зовёт меня за собой.
Так мне страшно стало, родная, как будто сама смерть за мной пришла. Ты даже не поверишь, Леночка, – и к окну меня подводит.
Раздвигаем мы шторы. А там действительно что-то на верёвке болтается, а как разглядела я, так и на пол от смеха села. – Опять наш дед Трифоныч чудит. Опять за своё взялся старый дед.
Глядя на меня, и баба Маня успокоилась, но ещё не смеётся. Недопонимает она всего этого бесплатного кино. Что же с нами сейчас происходит?
- Да это же кинескоп от телевизора, бабушка. Дед его на верёвке со своего балкона спускает, – говорю я ей. – Никакие это не инопланетяне, баба Маня, успокойся.  Это тот же самый телевизор, только без корпуса он. Опять чудит старый!
Выскочили мы на улицу, а Трифоныч на своём балконе лысиной сверкает: Что собрались, вороны, не видели деда героя, так я вам сейчас телевизор доставил!? Посмотрите на себя, какие вы есть на самом деле воронье пугало. Может, самим смешно станет. Это к тебе, Леночка, не относится!
- Ах ты, козёл старый. Лучше на улице не появляйся. Я тебе покажу воронье пугало, - это уже баба Маня завелась. Рада она, что её инопланетяне не похитили: ой, как рада!
И началась у них такая перепалка, что скоро все соседи собрались посмотреть на деда героя и старую ворону бабу Маню. И на сломанный телевизор. Дед уже за своим грузом вниз спустился.
Участковый Иванов прошёл мимо, как будто бы его это не касается. У него и без деда головной боли хватает. Но и он не безответен: «Доберусь я до тебя, старый». Как фантомас! То там, то здесь, всё равно где-то появится. Без него тут ничего не обходится. И сейчас такую огромнейшую свару устроил. Это надо же всё старому придумать. Действительно гвалт вокруг, как вороны добычу делят.
А всё просто объясняется: сломался у деда телевизор, уже давно сломался. И чтобы его не тащить через общий коридор, дед его разобрал на части и решил прямым путём его на землю доставить. И очень весело всё это получилось. А кто и что подумал, то дед себя виноватым не считает.
Вволю насмеялись Распутин с Еленой. Такой рассказ он впервые услышал. И бесспорно, что он понравился ему. Легендарный дед – историческая достопримечательность целого района, весёлый Трифоныч.
Но рассказ рассказом, а сам уже, как кот на добычу, на Елену поглядывает. Та потеряла всякую бдительность и вплотную подступила к Гришке Распутину. Или это была её ошибка, или так задумано было, вроде тактической проверки. Но реакция у Гришки ещё оставалась, как у ловчего кота, прекрасной. И он без промедления сцапал Елену своей жилистой лапой за талию. И то, что другая его «кошачья лапка» была вся в бинтах, нисколько делу не помешало. Тела их прижались, глаза сблизились. А там у Лены опять янтарь в солнечных лучах, как и раньше, купается. Тут всю её душу видно. Есть там место и для Распутина. Хотя прожитые семнадцать лет уже никак не вернёшь. Быстро они промелькнули.
- Тебе нельзя, у тебя рука больная! – пытается его урезонить Елена. Хотя сама она всем телом загорелась. Отвыкла уже от всяких мужских нежностей. Того и гляди, что сейчас пыхнет в его руках пламенем.
- За меня не беспокойтесь. Тут рука к делу не относится, всё от головы зависит!
- Опять ты шутишь?
И больше они уже ни о чём не говорили. Зачем? Значит, суждено было ещё раз им встретиться...
Уже потом сидят они за столом и потихоньку разговаривают. Сейчас они умиротворённые и счастливые. Тут человека насквозь видать, лишних слов не надо.
- Мне, знаешь, как обидно было. У меня брат умер, и поговорить не с кем. Вне себя я долго пребывала. А ты на рынке там с китайцами дерёшься. Как и раньше всё было. И так мне обидно тогда стало, что словами не передать.
- Но ты же сама прошла мимо. Я что разве против разговора был. Мне тоже обидно стало, - сбивчиво заговорил Распутин. - Думаю, строишь из себя что-то, ну и строй дальше. А потом уже всё шло гладко, как по наторенной дороге. Если и встречались мы, то говорить уже было не о чем. У каждого своя была правда на душе: и горечь, и обида, и радость.
На глазах у Елены мелькнули слезинки, но она не из тех женщин, что дают волю своим слезам. Через несколько секунд их уже не было.
- Тяжело мы девяностые годы пережили. Комбикормовый завод всё разваливался, я там бухгалтером работала. Потом институт закончила и стала главным бухгалтером. И только себе ответственности добавила, всё по судам меня таскали. Потому что зарплату нечем было платить рабочим. Бартер в стране и полная неразбериха.
Сами из бухгалтерии ездили по сёлам и торговали комбикормом, другого выхода у нас не было. Так и зарабатывали заводу деньги. Бывало, и до смешного случая доходило.
Разошлись мы с подругой в разные стороны села и ищем там покупателей. А машина с мешками комбикорма в центре села стоит. А мы всё по дворам ходим, в наших же интересах весь товар быстрей продать. Вот и нашла я себе «счастье», хотя я никогда трусливой не была, ты ведь знаешь, Распутин.
И только я в один двор захожу, а сама в красивую красную кофту одета, как мне навстречу вместо хозяев огромнейший племенной бык выходит. Увидел меня такую красивую и начал на глазах меняться. Ноздри его, как кузнечные меха, задвигались, а глаза стали кровью наливаться. Хвостом себя по бокам хлещет. И у меня такое ощущение, что разъярённый паровоз, дышащий жаром, в мою сторону катится.
Не растерялась я и за калитку спряталась. Бык с той стороны стоит, я с этой. А он уже на калитку всей своей массой тела наезжает. Конечно, та не выдержала и уже на улицу вместе с быком выезжает.
Вот тогда-то я и поняла, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Самый проверенный и надёжный способ спастись, другого варианта у меня не было, да и что там, или кто мог мне помочь.
Я раньше и бегом занималась, и лыжами, и довольно таки успешно. Наверно, это меня и спасло.
Несусь я по деревенской улице на всей возможной скорости. А сзади бык пытается меня догнать. А у меня одна мысль в голове, если догонит, то никто меня уже не спасёт, так что подгонять не надо было.
Хорошо, что шофёр автобуса догадался и дверь мне открыл. Залетела я туда, и он дверцу за мной захлопнул. Бык сначала не понял, куда я делась, и это его на короткое время озадачило. Но потом он поразмыслил своими воспалёнными мозгами, и пришёл к выводу, что я далеко убежать не могла. И только в автобусе моё место. Правильно он мыслил.
Развернулся он и давай этот автобус раскачивать, а дури в нём немерено было. Только жилы на шее волнами под шкурой ходят.
Сначала люди смеялись, им весело было, когда я от быка бегала. Но сейчас и они от ужаса онемели. Того и гляди тот автобус завалит. Тоже страху натерпелись, уже всхлипывать женщины начали.
Шофёр понял, что промедление смерти подобно. Заводит мотор и мимо быка поехал. Тот остался доволен таким ходом событий. Ему нужна была победа, и он её законно получил: его враг позорно бежал. И второй, ещё больший враг, автобус, тоже позорно бежал.
А раз такое дело, то и у него дома остались недопитые помои в ведре. Теперь он их честно заработал своим ратным трудом.
И когда немного успокоились от смеха, Распутин наглядно представил, как Елена бежала от быка, и опять они смеялись вволю. Сейчас ей было весело рассказывать про себя. А тогда?
- У меня тоже смешной случай был, когда я маленький был. Жили мы тогда в Брянской области, посёлок Ольховики, это недалеко от Белоруссии. И дедушка из Биробиджана нам посылочку прислал. Кроме всего прочего, там для меня лежали маленькие красные калоши. Как я рад был своей обнове, это трудно было передать. Конечно, мне, мальчугану, их надо было всем людям показать. Пусть сельчане тоже вместе со мной радуются.
И только я в своей обнове на улице показался, как гуси покой потеряли. Самый матерый гусь у них за вожака был. Зло зашипел, вытянул свою длинную шею и на меня двинулся. За ним «в атаку» двинулись остальные гуси. Крыльями машут, что-то своё гогочут, это вроде нашего «ура» у них. И мне уже нет спасения от них. А они ведь больно дерутся.
Я это хорошо знаю. И с ними связываться вообще не хочу. Потому что никого они не боятся. И злые они, хуже собаки. Та хоть что-то понимает. С ней и договориться можно. А с этими «злыднями» никак невозможно разговаривать.
Вот и мне ничего не оставалось делать, как бежать от них. Всем людям весело, а мне не до смеха. То в одном конце села они меня преследуют, то в другом. А потом мне вся эта беготня надоела, потому что гусей ты никак не проведёшь. Даже пробовал грязью калоши замазывать, чтобы те цвет поменяли. Но гусей провести невозможно.
Скорее всего, они уже по мне ориентировались. Раз я на улице показался, то значит и красные калоши к ним в гости прибыли. Естественно, что и встреча мне была особенная. Так что от калош я сам отказался, а то хоть на улицу не ходи. Везде гуси атакуют меня.
  - Если бы не подсобное хозяйство, то тяжело бы нам жить пришлось в девяностые годы. Я и курей держала, и кроликов, и поросята у меня были, это уже Лена с Распутиным делится тем, что у неё на душе было. А за все эти годы, что они не виделись, много чего накопилось.
Крольчиха была такая холёная, да красивая и совсем ручная. А что вытворяла, даже не знаю, как её назвать после этого. Она всем своим рождённым крольчатам по задней правой лапке обкусывала. Как помёт у неё, так она и метит их всех вот таким страшным образом.
И крольчата после такого мамашиного обхождения уже не жильцы на этом свете. Что ты с ними будешь делать, как им жить дальше. Вот и надо уничтожать их, другого выхода не было. И ничего та крольчиха не понимала, лезет на руки ласкаться. А мне её противно после всего этого в руках держать. Так и отдала я друзьям эту крольчиху. Там то же самое она творила, пока не убили её, другого выхода и там не нашли.
Ещё поросёночек ласковый был, всё на руки просился, и пока не наласкается, то ни за что есть не будет. Дети с ним тоже любили играться. А потом уже большой стал, его и не поднять мне, а всё равно на руки лезет. Того и гляди, что на землю свалит.
Курей было столько, что яйца корзиной собирала. А потом такая нищета у людей пошла, что всё подряд люди воровать стали. То одну курицу своруют, то две. И так всё время продолжалось.
И ещё хуже