прямом смысле душил меня морально.
Стал жуткий, очевидный выбор: петля (а, вернее, прыжок с крыши)… или побег.
(я даже место нашла, возможности и смелость)
Но в последний момент – передумала, выбрала – второй вариант… вопреки всему.
И назло… целому миру.
Другой город, другая область, никому и ничего нигде не сказав.
Глава 2. Лика
***
И снова общежитие, вот только уже не по учебе. Платить нужно, а из удобств: душ в подвале, кухня общая на этаже, комната маленькая (под шкаф, диван и комод).
Устроиться на работу в продуктовый магазин, работать с самого утра до поздней ночи за сущие копейки, практически, без выходных.
Но не в этом горе. Работа – это щедрость, это – радость, однако… понимаешь все это не сразу, да и зачастую… когда ее уже нет.
Казалось бы, после такого провала, такого яркого фиаско, невозможно вновь полюбить. Невозможно?
Сердце, ау, б***ь, ты слышишь? Невозможно!
Да нет уж. Даже разум не спас (если он у меня, вообще, тогда был).
Чуть ли не каждое свидание - цветы, конфеты, комплименты, часто забирал с работы, проводил до дома… И пусть никаких надежд на скорую интимную близость, казалось, этого молодого человека сие даже не парило. Тактично, красиво, по-джентельменски. Я оказалась словно в сказке, где в пору только рыдать от счастья. Рыдать…
Но пока я чуть ли не сутками горбатилась на работе, пока сражалась за гордость перед нерадивыми покупателями, мой… «принц» воровал. Отчаянно все и везде воровал, а вырученные деньги спускал на подарки мне… и себе на наркотики. Я была слишком наивна, непросветленная в этом плане и глупа, что совсем этого не замечала. Велась на лапшу, что он мне килограммами наматывал на уши,… и, просто-напросто, утопала в эйфорическом припадке любви.
С ним же я и стала женщиной. Спустя год моя оборона пала – и я осмелилась второй раз раскрыть свою душу и доверить тело молодому человеку, мужчине.
А дальше все поменялось. С каждым разом он ставал смелее: то сегодня при мне свитер украл, завтра бульбулятор смастерил, а через месяц – герыч по вене пустил.
Но я была уже в западне. В адской, морально-физической зависимости, от него. Меня буквально ломало, трясло, когда его не было рядом. И дело не в интиме: наркотики ему вполне могли меня заменить целиком, а я все еще жила страхом былой трагедии. Так что это была просто психопатическая зависимость, привычка на почве любви и низкой собственной самооценки. Ведь он – единственный в мире человек, которому я была небезразлична…
И даже, когда на работе стали пропадать деньги, подставляя меня, и когда я узнала (увидела), что это дело рук моего же любимого молодого человека – я ничего поделать с этим не смогла, ничего… кроме как молча с зарплаты покрывать недостачи.
Но позже, все же,… хозяйка не выдержала и выгнала меня, обвинив в недобросовестности.
Долг за комнату рос. Жрать стало нечего. Другой работы – пока не найти.
Я скатилась на самое дно… туда, где и жил мой «принц».
Туда, где был бездонный океан покоя… и пофигизма. Туда, где были… наркотики.
***
Три года выпало из моей жизни. Три года дурмана и искусственного покоя и счастья. Я научилась воровать не хуже, своего Леши. И было все равно – кто и где станет жертвой. Доза росла, и суммы, которые нужно было непременно, обязательно, без торга, достать – так же карабкались вверх по жестокой, неумолимой экспоненте.
***
Не знаю, что именно натолкнуло меня на мысль, что хочу со всем этим завязать. Конечно, хотелось (пока еще в голове сознание, а по венам – «чистая кровь»)… всего, как у людей: семью, детей, свой уголок, собаку там… или кота завести. Хомяка, на крайний случай. Хотелось… простого, обыденного счастья. Даже если это - сетовать на маленькую зарплату, неадекватных соседей… и непослушных детей. Хотелось… но, увы, в конце всего этого маячил темный туннель, ведущий прямиком в могилу, но никак не к светлому будущему, которое, вроде как, предписано по судьбе каждому, хоть и по черно-белой трассе перемен. У меня же мой путь был одного сплошного серого оттенка, и то… лишь потому, что было, что подмешать в этот непроглядный морок. И мне стало страшно, обидно,… что я такая же как свои родители. Нет, я хуже – ведь даже они не скатились до такого дерьма. Дерьма, где ты даже не человек, и не животное, … а подошва подранного, выброшенного, утонувшего в болоте, бомжа ботинка.
В очередной раз, лежа где-то в каком-то подвале, всматриваясь в маленькое окно вентиляции на улице, тихо моля Бога забрать меня к себе, я понимала обреченность всего этого мира. Мира, где единственный твой выход из сложившейся ситуации – это передоз.
Но его не случалось, а нарочно сделать… я не решалась. Не отваживалась. И, просто, не хотела.
Почему я? Почему на этом дне – я? Я, а не кто-то иной… кто-то злой, черствый… и бездушный? Убийца, насильник или еще что-то? Почему?
Почему я?
И вновь моя гордыня взяла надо мной верх. Вопреки всему и всем – я решила завязать. Видя, как Леша превратился из человека… в облако. Серое, безликое облако, привидение,… я испугалась повторить его путь.
Ибо дальше – станет только хуже.
Я решила завязать, и всячески умоляла его довериться мне, схватить меня за протянутую руку помощи. Я вытяну нас двоих. Я смогу. И это не просто слова, вера. Это – непоколебимое обещание. Ведь «вместе проще», «вместе лучше», «и мы исполним все наши мечты, только выберемся из этого вонючего канализационного колодца наружу».
Выберемся…
Выберусь. Выберется.
Как много вариантов.
И как, в итоге,… было выбрано судьбой.
Лёша меня предал. Лёша меня… ПРОДАЛ.
За долги, за некислые долги, которые всё это время он от меня скрывал,
… сутенерам.
Помню, я брела по улице. Дышать не было сил. Тело ныло, ломало, саднило всё, … боль разрывала каждый сустав. Просто, хотелось выкинуть свои конечности напрочь! Но я брела. Как скелет, торохтя бессмысленно своими костями, перебирала шаг за шагом… надеясь, в глубине души, что меня,… просто-напросто, по воле случая, сейчас собьет машина. Не услежу - и мне повезет, что всё… наконец-то закончится.
Но вместо этого открылись двери (какого-то, стоявшего у обочины) авто – и силой затянули внутрь.
Особо и не сопротивлялась. Сил не было противиться, хотя разум истерически начал оживать, рисуя жуткие предположения. Это была агония. Агония… смерти Человека во мне. И если не она, то меня уже ничто не спасет.
Привезли на какую-то квартиру, бросили в комнату, где коек, казалось, было больше, чем места под них. Где девушек (голых, замученных) было больше… чем клопов на дворняге.
Побелела, позеленела я от ужаса.
Вместо крови – адреналин. Вместо сознания – жуткий трепет и прозрение.
Я знаю, что мне повезло… и если кто-то еще отрабатывал (дорабатывал) старые варианты, мои же «герои-захватчики» решили… перед пробой свежатинки, грубо говоря, обдолбаться. Для верности… или нового прилива сил. Без понятия…
Единственно, что помню, как повели меня в комнату, и стали приставать. Волей случая, или силой убеждения смогла уговорить на «сольные номера», и пока была потасовка – кинулась к балкону. Там как раз кто-то курил.
Без страху и запинки сиганула вниз. Пусть даже на смерть…
Не знаю, второй, третий то был этаж, но хромая, и корчась от боли, я с последних сил бежала к гаражам, через подъезды-переходы, под крик брани и угроз, я мчала от лап смерти, куда глаза глядят. Я молила Господа, если не спасти, то убить меня прежде,… чем попаду в клещи этих сук. Только не по кругу, не без разбору,… не до беспамятства… и не до самой жути. Я не хочу в тот ад, просто не хочу. Не могу.
Двор за двором. Все незнакомо и жутко. Перепуганные, в замешательстве, лица чужих людей – и никто,… никто не осмеливается вступиться, уберечь.
И снова через арку на проезжую часть, через забор – и к хрущевкам. А от них к девятиэтажке, что смертельным кольцом закрыла мне путь… дорогу к спасению.
- Сюда! – кричит, машет какой-то парень.
Не могу понять, то ли мне, то ли еще кому – не решаюсь оглянуться.
Домчать до него. Взгляды встретились.
Это были жуткие секунды,… когда сердце проваливалось в пятки, делая жуткий, прощальный стук.
Хуже же не будет?
Или он один из них?
Решаюсь.
Быстрые шаги вслед.
По лестнице. На лифт. На крышу.
- Беги до самого края, а там вниз прыгай – не бойся, не высоко, через подъезд – на дорогу, под мост, к электричке.
… не знаю, что за это получил мой «спасатель»,… однако лишь это волшебное напутствие вывело меня на дорогу, где я смогла затолкнуть свою шкуру в укромный уголок.
Уйти в самый конец, в самый последний вагон и забиться в тамбур. А после выскочить на ходу, не добираясь до станции.
Я сбежала.
И снова новый город. И снова новая область.
Вот только я была уже не одна.
Позже… я узнала, что беременна. От Лёши.
Это было два выстрела, от которых жизнь моя круто переменилась, вновь расписавшись сначала в черный цвет, а затем – в белый…
***
Долгие месяцы ломки. Адской ломки,… когда сидишь в ванной, засунув голову полностью под воду… и дико, отчаянно орешь; скрипишь зубами, кусаешь, грызешь губы до крови, сдираешь ногтями кожу с тела,… ломаешь всю себя… ради того, что бы просто… выжить. Ради того, чтобы … начать все сначала.
Я понимала, что всем этим приношу вред ребенку, но мысль что… я буду, будучи беременной, принимать наркотики (пусть и для успокоения)… еще больше меня изводила. Убивала просто. Это словно предательство. Словно я стану в точности как свои мать и отец. Теми уродами, которыми я клятвенно зареклась не быть для своих детей.
Так что,… в конце концов, я остановилась.
И родила.
На удивление, врачам, знакомым, на радость себе – вполне здоровую девочку. Лику.
Она, как и я, – вопреки всему и всем… нашла в себе силы жить.
Недоношенная, с легкой гипоксией, маловесная, но, в целом,… здоровая.
На нервах молока практически сразу не было и не стало – так только, пару капель. В роддоме исправно давали смесь. Малышка ела послушно, активно набирала вес. Я была безумно счастлива.
Но косые, с опаской, взгляды на меня (синюшную, с мешками под глазами, на скелета, обтянутого кожей, и многозначительными, не зарастающими дорожками на кистях) пугали не на шутку. Они знали, кто я… И, вряд ли убедишь, что всё уже - позади. Я с дня на день ждала и боялась, что придет соцопека и отберет ребенка у «нерадивой мамаши». Не знаю, это - постродовой бред, или больная фантазия завязавшей наркоманки, но буквально на третьи сутки… ночью… я, вместе со своим ребенком, тайно покинула роддом.
«Я, Кристина Анатольевна Войцеховская, 19.. г.р., ухожу из роддома добровольно и по собственным причинам, забирая своего ребенка, Лику Алексеевну Войцеховскую (отца – нет) в полном здравии. Претензий к персоналу не имею».
Не знаю, стоило ли такое писать. Однако, это давало мне надежду на то, что меня не станут искать… и поперву, не будут совать палки в колеса.
***
Новый город. Новая область… благо, страна немаленькая…
Работа уборщицей. Съемная комната в общежитии. Греть воду на плите, сушить пеленки в комнате-коморке. Диван, когда раскладываешь, – ходить даже невозможно. Эдакий аэродром мягкий вместо пола. Но жаловаться грех – живы, здоровы… и то хорошо.
