Мертвые скорее всего и не знают, как мы тут. А ведь так хочется поделиться, рассказать им обо всем. И вот представил себе такой разговор с отцом, словно в «Гамлете». Он-то умер еще в начале 90-х, когда только начинали капитализм вместо коммунизма строить – тут рассказывать сутками можно…
Хотел с самого важного начать – сказать, кто из близких за это время умер, – а он обрывает, говорит, что и так знает. – Ну да, с этой информацией у них там, наверное, все в порядке.
– Крым теперь снова наш! – неожиданно вырвалось у меня. – Он же, если помнишь, к Украине при Хрущеве отошел, а теперь вернули… – А он даже не шелохнулся, будто я о каких-нибудь Фолклендских островах рассказываю. А ведь всегда был по-советски подкованным – член райкома, зампред какого-то там общества дружбы с Австрией… Все-таки мертвым живых не понять, особенно в плане патриотизма, там навряд ли существуют границы.
Начал, естественно, в семейные новости его посвящать: кто родился, кто женился, кто в Америку слинял... А сам чувствую: мелковато это всё для такого разговора, словно с живым лялякаю. Нету чего-то значительного, одна суета наша земная.
Тут вспомнил и рассказал о Президенте, интересно же отцу наверняка, кто теперь страной правит. Но ограничился только официальными фактами, без оценок всяких и домыслов – мне еще не хватало с мертвым в какие-то политические споры вступать.
Сказал, конечно, про его завод, где он лет тридцать директорствовал. Хотя чего тут хорошего скажешь!? – был крупный успешный комбинат, а потом раздербанили, остались какие-то жалкие фирмешки. Выходит, зря он там полжизни положил, орал, нервничал… – Думал, расстроится наш красный директор от таких известий, а он и тут, словно мудрый Екклесиаст, просто принял к сведению. Хорошо их, видно, смерть выучила, ничему уже не удивляются.
Тогда – чтобы хоть как-то взбодрить его – рассказываю про чудеса современной связи, электроники: про Интернет, про смартфоны, – ничего же этого при нем не было. – Нет, и это, чувствую, неинтересно ему. Покрутил небрежно в руках мой смартфон и молча вернул.
Выходит, опять мимо. Тогда принялся просто пересказывать ему последний выпуск программы «Время»: про миротворчество Путина, Украину, Сирию, вражеское окружение, санкции... Смотрю, малость оживился, вспомнил, наверное, ввод наших войск в Венгрию, Чехословакию, Афганистан, натовские списки Коком... Поистине, нет ничего нового под солнцем…
– Плитку новую, бордюры в Москве укладывают, – сообщил я. – Город преображается, но при вас все равно лучше было. Люди тоскуют по Советскому Союзу…
– А Владимир Ильич в Мавзолее? Не вынесли? – строго спросил он.
– На месте, – говорю.
Он одобрительно кивнул.
– Борьбу с коррупцией активизировали, – продолжал я. – И начал рассказывать про аресты губернаторов, прочих начальников. – Судя по всему, Президент настроен решительно, – сказал я, словно на телекамеру, – отставка за отставкой следует.
Он посмотрел на меня со снисходительной усмешкой, как смотрел когда-то в далеком детстве, когда мне было 5-6 лет, – мол, чего с тебя, дурня наивного, взять.
– А как Пугачёва? – спросил он вдруг.
– Певица? – удивился я. – Да всё хорошо. Новый молодой муж у нее, известный юморист. Детки у них. – И начал выдавать интернетовские сплетни на этот счет…
А сам думаю: вот тебе раз! Пугачёва его почему-то интересует, что-то при жизни я за ним этого не замечал…
– Послушать бы ее, – сказал он грустно. – Вот это… «Любовь, похожая на сон»…
Я схватил смартфон и быстро нашел эту песню.
Когда дошло до припева, у меня и самого сжалось сердце. Не хотелось уже больше ничего рассказывать, только молчать да лить слезы об утратах того счастливого, как казалось теперь, времени.
Наконец, я осторожно спросил: – Как ты-то там, папа?
– Вот умрешь, и все узнаешь, – тихо сказал он. И – исчез.
