Сказ про научный центр "Вектор", и как я рыл погреб в канун 70-летия Великого Октября

с АБК и жил в само́м Кольцово, приехал студенческий друг, не знавший моего адреса. Спросил у первого встречного, где я живу. Тот ответил, точно-де не знаю, но «во-о-он, в том районе». Второй встречный показал дом, а третий назвал квартиру. Поиск занял пять минут. Правда, некоторые знакомые признавались, что им не хватает анонимности, инкогнито большого города, ибо все всё друг про друга знают, сплетничают, перемывают кости.
Несколько раз я в образе Деда Мороза (без Снегурочки) поздравлял детей сотрудников своего отдела. Вспомнился забавный предновогодний случай. Меня в соответствующем облачении, взятом напрокат в профкоме «Вектора», с подарочным мешком возил по адресам на «Жигулях» коллега по отделу Миша Суслопаров. На одном повороте он не пропустил двух пацанов, и один из них в возмущении пнул машину. Миша, как заправский «борзый» автомобилист, остановился, вышел и развязно выдал: «Ну тебе, чё, по мозгам что ли врезать?!» Ребята оказались подшофе, тот, что пнул, еще в большем возмущении, заматерившись, чуть не кинулся на Мишу, второй был потрезвее и сдерживал драчуна. Я сидел на заднем сидении, как полагается, в красной шубе, рукавицах, в валенках, с ватной бородой, с мешком подарков и посохом. Сидел и думал: что же мне делать, если они вдруг оба кинутся на Мишу? Ясное дело: быстро выскакивать с посохом наперевес и помогать Мише отбиваться. Разумеется, не тратя времени на раздевание. И чуть не рассмеялся, представив, как бы колоритно это выглядело со стороны: Дедушка Мороз, оказывается, раздаёт не только подарки, но и «звиздюли». Впрочем, заметив меня, пардон, Деда Мороза, в машине, ребята всё же угомонились. Обошлось.
Принцип жизни узбекской махалли регулярно использовался и в Кольцово, правда, директивно, когда нас, работников «Вектора», организованно дёргали на очередной аврал. С другой стороны, я и сегодня с гордостью могу сказать: вот эту дорогу я строил, вот эти уже большие деревья я сажал, и крышу школы, в которой потом учились мои дети, я гудроном заливал! Про всеобщее участие в субботниках и воскресниках даже не упоминаю. Если кто-то, к несчастью, уходил в мир иной, мы сами выбирали место упокоения на лесном кладбище и, покурив и помянув усопшего, приступали к рытью могилы, сами же хоронили — ритуальной службы тогда еще не было.
Культурно-спортивная жизнь в поселке была достаточно насыщена. Со временем дату образования поселкового совета стали праздновать как день рождения Кольцово, и чем дальше, тем пышней и массовей. На хорошем счету в районе были наши школы. В одной из временных деревянных построек открыли музыкальную школу, позже, после переезда «музыкалки», ее использовали под церковь — мы крестили там своих детей. Работали кружки, пели хоры, танцевали ансамбли, у мальчишек пользовался популярностью КЮТ  (Клуб юных техников).
На соревнования в День лыжника, проходившего под лозунгом «Сибиряк — значит лыжник!», выходил весь поселок. Да и в обычный выходной погожий зимний денек на лыжне в лесу было не протолкнуться. И ездить никуда не надо: оттолкнулся палками у подъезда — и ты в лесу. Позже стали прокладывать почти профессиональную лыжную трассу.
Но самым большим, без сомнения, был культ футбола! Развивались, конечно, и другие виды спорта, но футбол... Футбол был вне конкуренции. В Кольцово было аж четыре сборных, принимавших участие в турнирах всевозможных рангов! Проводились и свои поселковые турниры: кубок «Золотая осень», регулярный чемпионат по зимнему мини-футболу. Я сам не один сезон играл вместе с будущим мэром за команду научных сотрудников «Биолог». А потом и подросший сынок бился за футбольную честь Кольцово в составе младшей сборной, не раз выходившей на турниры областного уровня.
Эх, еще бы прямое сообщение с Новосибом наладить, да снабжение улучшить! Но «главного по торговле» уважаемого Сан Саныча, видимо, и так всё устраивало — жизнь удалась. К примеру, в поселке вообще отсутствовал овощной магазин, и возить фрукты-овощи приходилось из Академа. Впрочем, возможно, это было не в компетенции директора магазина, учитывая, что с продуктами в стране каждый год становилось всё хуже и хуже.

*  *  *

Запасы на зиму картофеля, моркови и квашеной капусты считались стратегическими, выручали и другие соленья-варенья, многие засаливали и сушили грибы, коих вокруг росло в изобилии. Заготавливали, энергично отмахиваясь от гнуса, молодой папоротник-орляк, облепиху, малину, лесную клубнику, калину, черёмуху. За ручьём Забобуриха простиралось огромное поле, возделанное под стихийные «дикие» огороды, воду для полива таскали из ручья на себе. «Приказано выжить!» Хорошо было тем, кто имел гараж с подземельем или, на худой конец, капитальный погреб с надстройкой. На обширном пространстве вокруг АБК, в лесу и на пустыре, во множестве прятались земляные погреба-кормильцы жителей общежитий.
Не забуду, как я в Академе купил килограмм сто капусты, распихал по холщовым мешкам и вёз на рейсовом автобусе домой на АБК. Потом по мешочку, мелкими перебежками перетаскивал их до общежития. Приходя с работы, три вечера допоздна не выпускал нож из рук, шинкуя драгоценный продукт. Но в холодильник всё добро, конечно, не влезало. Вынес с работы два больших плотных полипропиленовых крафт-мешка для утилизации спецотходов, и, расфасовав по маленьким мешочкам, всю сквашенную капусту поместили в них. Но что дальше, ведь при комнатной температуре всё быстро бы перекисло, испортилось? Приняли с супругой решение хранить мешки под окном комнаты, на большом козырьке над вторым (неиспользуемым) подъездом общежития, благо успели стукнуть морозы. Козырёк имел высокий декоративный фриз из гофрированного железа, с улицы мешки не было видно, а со стороны окон общаги их замаскировали всякой хренью. Поздними вечерами, а то и ночью, прячась от чужих глаз, я приставлял табурет к стенке и через окно лестничного марша вылезал на козырёк. Отковырну пару мешочков — и назад. Хорошо, что до моего ноу-хау в деле зимнего хранения запасов на козырьке никто больше не додумался. Квашеной капустки хватило на всю зиму.
В те годы было распространено корпоративное картофелеводство. Почему «корпоративное»? Потому что всё организовывали предприятия, на которых трудились «картофелеводы». «Вектор» заключал договора с соседним совхозом, тот выделял землю, распахивал, боронил, иногда даже лущил. Затем институтские землемеры нарезали участки для каждого подразделения, далее шло распределение по сотрудникам. Централизованно выделялся транспорт для поездок на посадку, прополку и окучивание.
И вот осенний финал картофельного сезона: вереница грузовиков для вывоза урожая и автобусов с «векторовцами», вооруженных лопатами, вилами, вёдрами и мешками. Каждый метил свои мешки, чтоб не ошибиться при разборе картофеля с кузовов машин. После дождей, в распутицу дополнительно выделялась «техпомощь» — мощный проходимый «Урал» для вытаскивания из грязи застрявшего транспорта. Обычно царило боевое приподнятое настроение: зимовать будем с картошкой! Однако перед закладкой на хранение клубни необходимо было подсушить, что в непогоду становилось проблемой, ведь дни копки назначались директивно, а не глядя на небушко. Однажды кормилец сентябрь выдался очень дождливым, и драгоценные клубни пришлось буквально выковыривать из топкой грязи. В памяти постоянно всплывал «светлый образ» Павки Корчагина на строительстве легендарной узкоколейки. Я простыл, повредил руку. Сырые картофелины пришлось еще целую неделю сушить дома вентиляторами, иначе давшийся потом и кровью урожай попросту бы сгнил в погребе. Как после завершения героической картофельной «эпопеи» супруга отдраивала квартиру умолчу.
Не знаю, каково нынешнее отношение ко всему этому, но в те времена ежегодные «битвы за урожай» мы, «товарищи учёные, доценты с кандидатами» воспринимали как само собой разумеющиеся, естественно и логично. Видимо, и это было частью политики КПСС по воспитанию в советских людях стойкости и неприхотливости. Иногда даже казалось, что партия убеждена, что «нам хлеба не надо, работу давай!» Иначе не объяснить, почему развитие легкой и пищевой промышленности в стране шло по остаточному принципу, хотя у партии на руках имелись все козыри, ситуация в стране была под их полным контролем! Помню победные реляции в СМИ по поводу успешного запуска отечественного многоразового космического челнока «Буран». Несомненно, то был значительный научный и технологический прорыв, но... почему-то микроскопический, никчёмный в масштабах страны вопросишко «где зимой хранить картошку?» меня волновал намного больше. И не только меня.
С началом Перестройки экономические показатели страны медленно, но верно поползли вниз, с каждым годом становилось все хуже и хуже. Но партийные идеологи бодро и, до определенного момента, довольно убедительно объясняли и это. Общий лейтмотив партийной пропаганды был как в песне: «ещё немного, ещё чуть-чуть!» Однако их аргументация всё больше напоминала известный анекдот: «Помогите, доктор: не стоит!» — «Не стоит? Зато посмотрите, как прекрасно лежит!».
А тут 70-летие Октября, к которому, как и к каждому Его юбилею, полагалось подойти с новыми свершениями и победами. Но таковых не наблюдалось, хоть тресни, если не считать декларативное торжество новой политики «обновления социализма». Меня, кстати, всегда забавляло новомодное выражение: «социализм с человеческим лицом». А до того, интересно, чьё лицо было? А, может, вообще и не лицо вовсе?..
Старый идеологический аппарат страны со скрипом, по инерции, но еще продолжал функционировать. Организационная структура — обком-райком-партком-комитет комсомола — сохранялась неизменной, но в воздухе уже носилось стойкое неуловимое ощущение приближения чего-то нового, неизведанного. Уже вовсю «пульсировала венами» песня Цоя «Мы ждем перемен» (интересно, как бы Виктор Цой отнёсся к столь страстно желаемым им переменам, до которых, к сожалению, не дожил?). Уже народ напевал строки из «Песенки бюрократа»: «Мы не пашем, не сеем, не строим, / Мы гордимся общественным строем...» — фильм Рязанова «Забытая мелодия для флейты», имевший оглушительный успех, вышел в том же юбилейном 87-м году и нанес мощный идеологический удар по административно-командной системе страны. На телевидении один за другим стали выходить «полочные» (в смысле, не выпущенные после съёмок в прокат, положенные «на полку») фильмы: «Неизвестные штрихи к портрету Ленина», «Проверки на дорогах», «Охота на лис», «Покаяние» и другие. А новый, уже «перестроечный» фильм «Холодное лето 53-го года» и вовсе замахнулся на «устои». Большими тиражами начали печататься книги некогда опальных Солженицына, Пастернака, Платонова, Дудинцева, Войновича и других. Вспомнилось, как мы терпеливо ожидали своей очереди на прочтение романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», опубликованного в литературном альманахе, то ли «Новый мир», то ли «Октябрь» — я сидел над ним поздними вечерами после отбоя детей. Пристально следили за развитием событий вокруг вчерашнего диссидента академика Сахарова. А сколько было споров и жарких дискуссий на лестничной курилке