Колокол

Иван Феоклитсович.
- В дерьме! - выкрикнул кто-то из толпы.
- В нем самом. Но мы не должны терять свой человеческий облик, мы должны бороться – это наша земля!
- Да!
- Бей гадов!
- Долой Наместника! – раздавалось со всех сторон.
Из-за дома председателя выбежала группа вурдалаков с дубинками и в шлемах. Растолкав собравшихся, они начали заламывать выступающих, то и дело оглушая ударами дубинок всех, кто был рядом. Подъехал фургон, и в него начали заталкивать особо буйных.
- Да что же это делается, - взревел кто-то из толпы, - мы что, так и будем смотреть, как вурдалаки наших бьют?!
Толпа ринулась на вурдалаков, кто держал в руках камень, кто бутылку, кто просто бросился на них с кулаками.
Раздались выстрелы, вурдалаки открыли огонь. Первые ряды упали, толпа дрогнула и отступила, но через мгновенье рев грохочущего трактора разорвал  воздух. Трактор влетел в строй вурдалаков. Толпа бросилась на опешивших псов, и они побежали, побросав оружие.


-Мам, а где папа? – спросила Даша.
- У папы очень много работы, работа это очень важная, - ответила Алена и погладила дочь по голове.
- А когда он вернется?
- Не знаю, - Алена тяжело вздохнула.
- А может, не нужна такая работа? Я хочу, чтобы папа был с нами!
- Я тоже, я тоже, - тихо проговорила Алена, отвернув от дочери лицо, с накатывавшимися на глаза слезами.
Раздался звонок в дверь.
- Папа, папа! – радостно закричала Даша и побежала открывать дверь.
- Даша стой! – но Даша уже подбежала к двери и открыла ее.
На пороге стоял здоровенный рыжий детина и дружелюбно улыбался. У Алены похолодело на сердце, она схватила Дашу и завела ее себе за спину.
Детина улыбнулся еще шире, и, подмигнул Даше, выглядывавшей из-за спины матери.
Алена стояла не в силах произнести ни слова. Раздался шум подъехавшего лифта, и за спиной Димы появился женский профиль.
- Дима, что ты людей пугаешь! – сердито сказала Василиса. Дима отошел, освободив проем. – Привет Алена. Даша, что ты там прячешься?
Даша выбежала и бросилась к Василисе.
- А где папа?
- Он очень занят, но он просил передать тебе подарок, - Василиса кинула Диме, и тот помахал небольшим пакетиком.
- Ну что вы стоите, проходите, - сообразила Алена.
- Ален, этот бугай Дима, не смотри на грозный вид, в душе он очень даже милый человек.
Дима галантно поклонился и вошел.
Через некоторое время все расположились на кухне, Даша, освоившись, уже играла с Димой, хватая его за уши и небольшие рыжие кудри.
- Даша, не хулигань, - строго сказала мама.
- Ничего страшного, - пробасил Дима, и легонько щелкнул Дашу по носу.
- Ах, ты! – играя, возмутилась Даша, и битва продолжилась.
- Олег очень хотел вырваться, но он вынужден был уехать.
- Когда папа приедет?
- В следующем месяце.
- Так долго? А нельзя ему бросить эту работу?
- Нет, он делает очень важное дело, для всех нас.
- Но я хочу, чтобы он был здесь!
- Даша, ты, уже взрослая девочка, прекрати, - погрозила ей пальцем Алена, а у самой сжалось сердце, дочь была права: «К черту все, жили же все вместе, а теперь дочь без отца растет» - она вздохнула.
- Поздно уже, Даша, пожелай все спокойной ночи, пора спать.
- Не хочу спать!
- Не упрямься!
- Я уже большая, ты сама сказала!
- Даша!
Даша поняла, что спорить с мамой бесполезно, ткнула кулаком в Диму, побежала в детскую.
- Не знаю, что ей и говорить уже, - тихо сказала Алена Василисе.
- Хочешь, я ей объясню?
- Да она маленькая еще, не поймет. Я и сама уже не понимаю, зачем нам все это.
- Поймет, пойдем.
Они вошли в детскую, Василиса поставила стул у кровати и спросила:
- Рассказать тебе сказку на ночь?
- Расскажи! Расскажи про папу!
- Хорошо, будет тебе про папу сказка.
Даша натянула на себя одеяло и приготовилась слушать. В дверях появился Дима и состроил Даше такую смешную рожу, что та хмыкнула от смеха, пряча голову под одеяло.
Сказка началась…

«Не за морями, не за реками, не за высокими горами, не за широкими степями, жил да был лес, как есть со всем звериным людом. Лес был большой, богатый. Всем там хватало и места, и еды, жили звери, как и положено зверям.
Жили себе не тужили, но вернулся в лес медведь, что за земли далекие ходил лучшей жизни искать, да как начала реветь:
- Эй ты, народ лесной, эй ты зверье немытое, грамоте не обученное,  лохматое, вонючее. Теперь каждый, что есть тут, что букашка, что заяц, что лисица, что куница, что волк, а что и медведь, должен мне оборок принесть. Тут положить, голову склонить и мне служить! А иначе разорю гнезда, засыплю норы, разорву в клочья, создам зла горы!
Услышал народ звериный, что медведь от них требует. Взревел народ звериный:  «Да как же так, жили мы по совести, а тут медведю какому-то поклоняться будем!». Собрался звериный люд и двинулся с медведем поговорить.
Шли звери, разозленные, разгоряченные, зайцы хвастали, как сейчас надерут медведю уши, лоси говорили, что рога давненько никого не бодали, птицы свистели, что давненько никого не клевали.
Пришла храбрая братия на поляну, где медведь себе берлогу возвел, большую, богатую. Уже набрал себе с чужих зимовников добра.
Вышли звери и стали требовать, чтобы вышел медведь, «Выходи, косолапый, покажись наглая морда честному люду».
Но медведь не торопился, из-за высокого забора наблюдал он. Тут раскрылись ворота и стая шакалов, что в далеких землях живут, кинулась с диким рычанием на толпу. Было их немного, но испугался бравый лесной народ, бросились все в рассыпную, кто направо, кто налево, кто взмыл ввысь, огласив лес испуганным чириканием, кто уполз в землю.
Лишь волки бросились на захватчиков. Схватка была яростная, неравная, волков было гораздо меньше, чем собак продажных. Отступили волки, чтобы всем не пасть, бросились в сторону болот древних, куда даже лоси боялись ходить, болот глубоких, болот коварных, болот мудрых.
Стали звери платить оборок медведю. Другие медведи к нему в прислугу пошли, шакалы следили, чтобы никто не утаивал от казны медведевой добро свое.
Найдет, бывало заяц поляну богатую, наберет корзину грибов и ягод. Радостный пойдет домой, так возле дома ждут уже его шакалы, ждут, мешки готовят, отберут все, что он за день насобирал и еще прикажут, к концу лета еще тридцать таких корзин насобирать, а то заберут зайчат, продадут. Заплачет заяц, а что поделаешь, выбрали сами власть, что не всласть.
Поохотится лисичка, принесет из деревни курей парочку, так шакалы уже дома, ждут ее, еще и побьют. Мех повыдергают: «что так долго несла, рыжая?!». Пошарят по дому, может еще чего спрятала от ока государева. Заплачет лисица, а ничего не поделаешь, выбрали сами власть, то не всласть.
Все несли, кто, что добыть смог, кто чуть больше нарыл, вырастил, родил, тот больше должен в следующий раз отдать. Голодать стали звери, болеть стали. Стали слабые, бледные, хотели бы и возразить, да ноги еле волочат, за детей боятся, как бы хуже еще не было.
А глухари еще вещают, «даже не думайте, вот перебьют всех, что делать будем? Так живем бедно, но живем». Подхватят их сороки, запричитают совы, вздохнут лоси. И сильнее вроде, а нет ее, смелости.
А медведь забивает добром склады, да отправляет обозы на земли дальние, там, где дружину свою шакалью нанял.
Отправит обоз и думает: «А ведь я еще мало с них беру, вон как живут, жируют скоты!». Созвал он шакалов бывалых и давай с ними думу думать, как бы так зверей обложить, чтобы в разы добро увеличилось. Вроде и так добро девать некуда, только вот зайцы стали выступать, лоси бодаются.
«Надо бы зверей на место поставить, - гудел медведь, - а то вон как, распоясались».
«Ты медведь, налог введи, да не один – на воду. Что в реке, на дождь, что с неба падает, а там много воды».
Заулыбался медведь, так и порешили. А чтобы унять особо буйных, чтобы пресечь недовольство, разорвали пару зайцев на поляне большой, при всем честном зверье.
И стали звери за воду платить налог, за дождь, за росу -  голод пришел, стали семьями целыми гибнуть.
Не выдержали многие, уйти решили жить в болота, пусть там погибнут, но будут жить сами, свободными, без кабалы медведя.
Шли звери, шли, дошли до болот дремучих, болот древних. Не было тут больших полян, не было тут богатых деревьев, была лишь сырость, да темень, была тут жизнь тяжела.
Повздыхали звери, но начали обустраиваться, еды было мало, но все же не меньше, чем с оброком медведевым.
Жили так лето, осень, зиму пережили. Пустили весточку в края родные, начали и другие звери перебираться.
Стал медведь меньше добра получать. Шакалы докладывали об уходе зверья все дальше на север.
«Надо кончать с этим! – заревел медведь, - собирай дружину, вернем свое добро!»
Двинулись шакалы с медведем в земли северный, в болота дремучие, порядок свой наводить.
Завидев врагов, завыли звери в бессильной тоске, решил бороться насмерть, нечего было уже терять.
Встали в ряды, спина к спине и приняли бой. Ослабели звери, быстро редели их ряды, начали отступать дальше в болото. Вот он, конец близок, «Утопимся лучше в болоте!» решили они.
Тут из самых темных краев, из самой трясины, выскочили волки, молодые, здоровые, злые, с большими белыми клыками, ярко желтыми глазами.
Налились глаза ненавистью у волков, бросились они на войско шакалье, били его, рвали его, бросали в трясину, душили, топили.
Рванули шакалы в страхе назад, домой, в земли свои вражеские. Медведь бежал с ними, но не успел, поймали его волки, дотащили к болоту, да там и утопили.
И стали жить звери как прежде, добро не стали делить между всеми, а стали помогать тем, у кого совсем худо было: нору вырыть, гнездо подправить, детей накормить.
Те, кто в болота ушли, там и остались. Начали звери жить все вместе как раньше, даже лучше».


* * *

День шел неторопливой сонной летней походкой к вечеру. Вокруг тихо шелестел ветер о ветви ровно постриженных кустарников, посаженных с филигранной точностью в стройные ряды, почти бесшумно проезжали мимо машины, по чистым магистралям, люди не спеша прогуливались по ухоженным бульварам. Все было рафинировано чисто, люди приветливы настолько, насколько требовали действующие правила культуры. Местные вурдалаки излучали благодушие и всегда были готовы помочь.
Старый город боролся, боролся безнадежно. Новая волна захлестнула мир, сметая все на своем пути. Города и страны теряли свой облик, теряли индивидуальность вместе со своими жителями, которые стали схожими до смешения поведением и, казалось, что и внешность стала соответствовать единому утвержденному кем-то стандарту. Западная часть нашего мира словно была вылеплена по шаблону, былые традиции теперь можно было увидеть только в старых книгах или в еще сохранившихся бродячих труппах, устраивавших свои шутовские представления на ярмарочных площадях.
Я шел по тихим улочкам, вспоминая, как мы с женой любили гулять по старому городу, подальше от шумных торговых центров, похожих как две капли воды друг на друга, от толпы горящих жаждой потребления глаз, просто прогуливаться, наблюдая, как незаметно ускользают ниточки времени из открытых ладоней. Сколько всего можно было бы сделать, сколько всего не удалось успеть – все это было уже не важно для нас, время, которое отвела нам природа, было столь мало, даже в условиях этого мира, что не хотелось его тратить на глупые стремления, что-то доказывать или создавать, надо было просто жить, не теряя ни минуты на других.
Я вспомнил,