Народ боится, религиозные сумасшедшие особенно громко выкрикивают цитаты из апокалиптических глав Писания. Лучше бы они заткнулись. И без них нервы натянуты.
Руки дрожат… И тут я понимаю, что плевать мне на это бурое небо. Мыслями я возвращаюсь к Астре Мелене. Странно, но… похоже я боюсь за нее. Ох, ничего хорошего это не предвещает. Столько мертвых, нельзя проявлять сострадание ни к кому - это гибельно.
Я поворачиваю голову в сторону груды, на которой лежит Астра Мелена, и вижу, что над ней склонился какой-то грязный старикашка и шарит гноящимися руками по ее груди, капает слюной на ее бледную, сухую кожу и похотливо улыбается.
- Стой! – ничего не соображая выкрикиваю я.
Но старикашка даже не шелохнулся – продолжает водить своими мозолистыми лапами по ее телу. Я чувствую чей-то взгляд и тут понимаю, что стало необычайно тихо, привычный говор попутчиков смолк. Все смотрят на меня – кто-то с любопытством, кто-то с отвращением, и никто с сочувствием.
- Извините, - пробормотал я. Сердце стучало, как паровой молот. – Сам не пойму, что это на меня нашло.
Но я понимал. И они тоже. Я заразился жизнью. Наверняка и температура крови повысилась на пару градусов. Жизнь. Но в мире смерти жизни не бывать.
Я опустил голову и пошел к своей палатке, всем своим видом пытаясь показать, что ничего особенного не произошло. Но было поздно.
Подул ветер.
* * *
Ураган усиливался, мешая продвижению. Небо угрожающе алело. Религиозные сумасшедшие обреченно причитали о крахе веры и грехах. Химикам прибавилось работы: концентрация смерти в крови требовалась многим. Через неделю пошел дождь из крови. Редкие густые капли падали все чаще, пока не переросли в бурный ливень. Мертвецы под нашими ногами начали шевелиться, чувствуя приток свежей крови. Люди, измазанные густой и липкой пакостью, не скрывая, паниковали – смерть уходила из нашего мира, как и мечта попасть на ту сторону. В итоге, когда по Равнине Мертвых потекли кровавые реки, образуя десятки немыслимых русел, всем пришлось укрыться в склепе.
Недели шли одна за другой, а дождь все не прекращался. Мощное течение унесло все трупы в немыслимые дали. Равнина Мертвых превратилась в Кровавую Бухту. Люди сначала впадали в отчаяние, потом в депрессию, и, наконец, в апатию. Люди мирились с новыми обстоятельствами, хотя и не все – зуд в ногах очень этому мешал. Мы всю жизнь были в пути, также как наши отцы, и отцы наших отцов, и их отцы: бесконечные поколения странников, идущих к своей цели, ищущих дорогу на ту сторону. Первое время мы хаотично мерили шагами тесный склеп, суетились как муравьи в муравейнике. Я видел мужчину, который отрезал себе ноги, не в силах больше выдерживать эту жажду ходьбы. Он лежал на полу склепа и громко выкрикивал проклятия небу, а его ноги лежали рядом, как у сломанной куклы. Вскоре крики затихли, кожа мужчины почернела, и он врос в пол, а его испуганные глаза продолжали смотреть куда-то мимо нас в надежде на спасение. Этот мужчина был Лаборантом.
Но постепенно успокаивались даже самые беспокойные из племени, рассаживались каждый в свой угол, играли в карты, травили байки или подсаживались на некроин. Это было проще всего. Смерть нужна была каждому, а запасы некроина заканчивались быстро. Некоторые по старым предрассудкам не притрагивались к наркотику и предпочитали пережить испытания в трезвом уме. А те, кто понимал что к чему, не брезговали колоть лошадиные дозы, отдавая за ширево все свои пожитки, включая жен и детей. Наша эпоха близилась к закату.
И только я не участвовал во всех этих играх. Пережив фазы страха и депрессии, я с изумлением осознал, что мне нравится жизнь, заразившая мои вены. Меня это повергало и в шок и в экзальтацию одновременно. Меня перестала заботить дорога на ту сторону – я сидел на грязном полу склепа и наслаждался теплотой моей новой крови. Мне больше не хотелось ни с кем играть в карты (хотя теперь со мной никто бы и не сел за карточный стол), не хотелось травить байки, и даже не хотелось курить. Я наблюдал, как за воротами склепа медленно движется кипящая красная река. Над водами поднимался густой серебристый туман, а по берегам образовывалась тошнотворная корка запекшейся крови. Только вкусив радость жизни, я был вынужден осознать, что смерть уже на пороге. Мне казалось, что я единственный, кто перестал бояться чувственных позывов существования и зарождающегося во всех нас страха смерти.
Прошла еще неделя и некроин закончился даже у самых предприимчивых химиков. Соплеменники, окутанные голубоватым сиянием, бродили во тьме склепа, как призраки. Большинство тех, кто пренебрег некроином, в панике бросались в реку и подводные течения мгновенно уносили их ко дну. Астра Мелена лежала на спине и выглядела как тысячелетняя мумия. Исходящее от нее сияние становилось все менее интенсивным – доз больше не осталось, началась ломка. Она визжала как свинья, чувствуя, как иссушенное тело начинает наполняться кровью. Ее крики разносились по всему склепу так, что куски земли отваливались с потолка. Но этим она уже никого не тревожила, кроме меня. Свет разума покинул всех моих соплеменников. Маленькая девочка, что называла Астру Мелену мамой, стояла неподалеку и безразлично смотрела в серебристый туман над рекой. Я понял, что пришло время. И пусть я больше не испытывал такого благоговейного трепета перед смертью, дело нужно было довести до конца. Я достал из своей походной сумки древний ритуальный кинжал, который достался мне от отца и подобрался к Астре Мелене. Она все так же лежала на
спине и исторгала в пространство пронзительные визги. Ее безумные
глаза с поскрипыванием вращались в глазницах. Закрыть их она
уже не могла. От употребления некроина веки высохли и
рассыпались в прах. Я лег рядом с ней и какое-то время
мы лежали вместе, как пожилая семейная пара.
Затем я поднял свой кинжал
И воткнул его прямо ей в брюхо.
Рукоять я покрепче сжал,
Улыбаясь от уха до уха.
Плоть и мышцы раскрылись как рот,
Полные яда и пыли.
Ее сердце расчистил я от
Тканей, что влажными были.
А в остатке имея сырье,
Я его раскрошил в порошок.
И печально отметил ее
На лице коченеющий шок.
Размозжив ее череп о пол,
Ссыпал мозг в небольшой котелок,
Размешал, сварил, сделал укол,
И поплыл во тьме под потолок.
* * *
В черной тиши пламя свечи,
А по жилам журчит некроин.
И шипит, и вопит, сам с собой говорит
Тот мертвец, что остался один.
Тление мук, я огромнейший жук,
Проглотивший
Колючий
Жердь.
Гаснет жизнь и молчит;
Пустота скворчит;
Пляшет, воет
И блеет
Смерть.
