Кусочек хлеба, или "Экскурсия в настоящее"

знать, что я на грани потери сознания. На немеющих ногах я подошёл к лавочке и, скользнув спиной по штакетнику, чуть ли не рухнул на неё.
    Нащупав в кармане узенький пузырёк с нитроглицерином, я выковырнул из него пробку, вытряхнул несколько крупинок на ладонь и положил одну под язык. Такого со мной ещё не было, и я не очень надеялся, что лекарство поможет в этом случае, но оно помогло, и почти мгновенно. Мрак перед глазами рассеялся, и ватные пробки из ушей исчезли, но всё тело так и осталось онемевшим.
    - …Для того ваши деды кровь… – услышал я, и пульсирующий звон вновь заглушил слова старой фронтовички. Гневная, грузная и грозная, она стояла возле лавочки, тяжело опираясь на палочку и энергично размахивала рукой в такт своей не менее энергичной речи.
    Раскрасневшаяся девчонка, съёжившись и набычившись, со злостью огрызалась через плечо, а парень, побледнев ещё больше, лениво цедил что-то сквозь зубы. Неожиданно звон прекратился, будто его кто-то выключил.
    - … И вообще, мы вас не просили Родину спасать! – парень с презрением цвиркнул слюной сквозь зубы и добавил: - Вон немцы в Германии живут так, как нам и не снилось, а завоевали бы они нас, глядишь, и мы жили бы не хуже!
    - Да как ты подлец, смеешь?!. – растерявшаяся бабка буквально остолбенела и онемела на пару секунд от услышанного. Придя в себя, она, неестественно выпрямившись и беззвучно открывая рот, рванула ворот блузки.  - И ради такой сволочи…- задыхаясь, сдавленно просипела она: - Да я тебя… У, нечисть… – покачнувшись, она неуклюже взмахнула своей палочкой и замерла.
    Взвизгнув, девчонка резко отпрыгнула в сторону, а парень, вжавшись в забор и выставив вперёд руку, со злостью прищурился:
    - Ты, бабка, потише маши своим костылем, а то не посмотрю, что старая и железяк на пиджак нацепляла…- покосившись на меня, он криво, гадко усмехнулся и, уверенный в своей безнаказанности, добавил: - Твоей же палкой тебе ноги поперебиваю!
    Но последнюю фразу женщина, вероятно, уже не слышала – держась за шею, она медленно, как-то боком, оседала на землю.
    На какое-то время все оцепенели, и только мои мысли с сумасшедшей скоростью скользили, сталкивались и мгновенно выстраивались в причудливые комбинации, вызывая странные, неожиданные ассоциации и выводы.
    "Вот она, эпоха разделения, во всей красе и неприглядности…"И восстанет отец на сына, и сын поднимет руку на отца…" Наверное, прав был мой сын, когда, начитавшись заумных книг, объяснял мне проблемы и сложности нашего времени. Канули в Лету взаимопонимание и преемственность поколений, и остались между ними не-понимание, не-совместимость и не-примиримость… И лютой ненавистью воспылали к друг другу люди, государства, религии…"
    - Эй, бабка, ты чего? - жалобным, прерывающимся голосом пролепетала девушка и, нагнувшись, с опаской шевельнула упавшую навзничь старушку за плечо.
    Её голова качнулась, словно у тряпичной куклы, и широко открытые глаза невидящим взглядом уставились в серое небо.
    - Ой, чего это она? – попятившись, перепуганная девчонка с ужасом оглянулась на меня, и вдруг словно очнулась - Скорую! Скорую вызывай, ну, быстрее же! – побледнев, трясла она за рукав своего друга, но тот, вскочив с лавочки, стряхнул её руку и попятился:
  - Отвяжись! Мне лишние проблемы не нужны. И вообще, у меня батарейка сдохла.
  - Как сдохла? - девушка удивлённо посмотрела ему в глаза. – Ты же только что Витьке…- и вдруг, мгновенно рассвирепев, прошипела: - Давай сюда мобилу, иначе у тебя точно проблемы будут!
    Парень нехотя достал из кармана чёрную коробочку размером чуть больше спичечного коробка и протянул ей. Девушка раскрыла ее, словно пудреницу и начала тыкать в неё пальцем, а затем, прижав её к уху, замерла.
    "Наверное, это переносной радиотелефон" – с удивлением предположил я, и не ошибся.
    - Скорая? – встрепенулась девчонка. – Тут женщина без сознания лежит… Да откуда я знаю, она старая уже… Улица? Не знаю я, это где автобус "семёрка» ходит, возле Двадцатой школы. Увидите. И ещё – шмыгнув носом, она оглянулась на меня: - здесь ещё и старику одному плохо стало… Говорит, что сердце. Поскорее приезжайте. - Неожиданно она всхлипнула и добавила дрожащим голосом: - Может быть, она уже умирает…
    Парень забрал у неё аппарат и, сложив, сунул в карман:
    - Давай сваливать отсюда, а то щас приедут, да начнут выяснять, что, да как… А мне лишний раз светиться ни к чему.
    Девушка непонимающе взглянула на него:
    - Да ты что?! Как можно бросить их в таком состоянии? – на секунду задумавшись, она скривилась в брезгливой улыбке и фыркнула:
    - А ты можешь сваливать, и чтобы больше я тебя никогда не видела!
    - Ну, Катька, смотри, жалеть будешь! – он сплюнул, грязно выругался и быстро зашагал в сторону проулка, но она даже не взглянула в его сторону.
    Достав из сумочки, которая висела у неё на плече, жестяную красно-синюю баночку, она дёрнула за кольцо, словно это была граната. Из образовавшегося отверстия с шипением вылетели брызги какого-то напитка, и девушка, недолго думая, вытрясла половину его в сторону, на молоденькую траву газона, а потом, став на колени и приподняв старушке голову, попыталась напоить её.
    - Не нужно! – остановил я медноволосую сестру милосердия: - сейчас она может захлебнуться. Вот, положи ей под язык – разжав ладонь, я взял с неё ещё одну крупинку нитроглицерина и протянул девушке. Она с сомнением посмотрела на крохотную таблетку и насупилась:
      - Может ещё одну? Жалко, что ли?
    - Нельзя! – выдавил я из себя, и, чтобы пресечь пустые разговоры и объяснения, стряхнул остальные таблетки с ладони в траву. Удивлённо взглянув на меня, Катя вновь метнулась к лежащей женщине.
    Время тянулось невыносимо медленно, словно прозрачный мёд, хотя я и понимал, что прошло всего несколько минут.
    - Бабуля, очнись, ну не умирай, пожалуйста! – девчонка, поскуливая, ползала возле старушки на коленях, тормошила её, пыталась делать искусственное дыхание, ещё раз попробовала дать ей глоток газировки, а я сидел рядом, словно парализованный, и ничем не мог ей помочь.
    Вдруг женщина со свистящим шипением вздохнула, закашлялась, и синева с её лица стала уходить. Дыхание её становилось всё спокойнее и глубже. Возможно, моя таблетка и помогла ей, но из за страшной черты вытащила её вот эта девчонка - лохматая, зареванная и перепуганная.
    Со стороны Стройбюро донеслось завывание сирены, и девчушка, выбежав на дорогу, замахала руками. Странной формы бело-красный автомобиль съехал на обочину и остановился. Из него вышли мужчина и женщина в белых халатах, и присели на корточки возле лежащей старухи.
    Пока мужчина мерил ей давление, проверял пульс, заглядывал в глаза и давал указания напарнице, женщина раскрыв свой чемоданчик, надламывала ампулы с лекарствами.
    Сделав укол, она посмотрела на меня, на стоящую рядом девушку и покачала головой. Вздохнув, она отмотала с рулончика метра два бинта и махнула ей рукой:
      - Пошли,  красавица, поможешь.
    Открыв заднюю дверь автомобиля, медсестра достала из него большую, литра на два, пластмассовую бутылку и свинтила с неё пробку:
    - Давай, умывайся, я полью. А с ней уже всё в порядке. Молодец, – и скупо улыбнулась.
    Катя удивлённо посмотрела на неё, потом взглянула на свои руки и покраснела: только сейчас  она вспомнила о своей не очень "приглядной" внешности. Умывшись и вытерев лицо комком бинта, она помогла женщине вытащить из машины носилки.
    Врач приподнял руку и качнул головой:
    - Нет-нет. Пусть ещё немного полежит, не нужно сейчас её беспокоить, – затем поднялся и шагнул ко мне. Оттянув мне веко, он внимательно посмотрел на него, потом взял меня за запястье и сел рядом: - Ну что, отец, как ты?
    - Да ничего, всё уже нормально – машинально ответил я, и вдруг понял, что действительно всё нормально: сердце не болело, онемение прошло, и вообще чувствовал я себя совсем неплохо, словно и не было у меня несколько минут назад почти полной "отключки". 
      Поджав губы, врач недоверчиво хмыкнул, и начал измерять моё давление. Ещё раз хмыкнув, но уже в другой тональности, удивлённо, он снял с моей руки пневможгут.
    Состроив скорбную физиономию, он сокрушённо развёл руками и пожаловался своей напарнице:
    - Увы, это не наш пациент! – затем улыбнулся мне и добавил: - Чему я очень рад.
    В это время старушка застонала и открыла глаза, и врачи вновь склонились над ней.
    Но она будто не слышала их дежурных вопросов – её беспокойный, ищущий взгляд метался между ними, потом она увидела стоящую в стороне девушку и что-то прошептала.
    Удивлённо приподняв брови, врач оглянулся и кивнул Кате: "Подойди, она тебя зовёт".
    Катя метнулась к старушке и, присев на корточки, взяла её  руку.
    Старая фронтовичка судорожно вздохнула, и на щеке её блеснула слезинка.
    - Ты уж прости меня, деточка, прости дуру старую! – она вздрогнула, и глаза её широко открылись. – Я ведь всё видела… Неужели для того, чтобы это понять, нужно было умереть?
    Она побледнела, и тело её затряслось от нервной дрожи. Врачи вновь засуетились, сделали ей ещё один укол и положили на носилки.
    Старушка улыбнулась Кате сквозь слёзы:
    - Не серчай, не обижайся на бабку, - взглянув на её колени, она покачала головой и добавила: - вон, все колготки из за меня изодрала…
    - Да ну…- девушка махнула рукой и шмыгнула носом. – Ты уж, бабуля, не болей, выздоравливай!
    Проводив "скорую", она нерешительно подошла к лавочке:
    - А Вам куда нужно, может быть проводить Вас? Как Вы  себя чувствуете?
    Я поднялся с лавочки и прислушался к своему организму.
    -Да неплохо уже. Теперь я и сам доберусь, тут недалеко, на Городскую.
    -Ну, тогда я побежала, - махнув мне рукой, она повернулась, но, сделав пару шагов, вдруг остановилась.
    -Ну, уж нет!- вернувшись, она взяла меня под руку. – Давай уж, дедуля, я тебя до дома провожу, мне почти по пути. А то ещё сковырнешься по дороге, как та бабулька! – она вздрогнула, и тень только что пережитого ужаса мелькнула в её глазах.
    Я улыбнулся, заметив, что она никак не могла определиться, как ко мне обращаться, на ты или на Вы.
    -Ну ладно, пошли. Давненько я с барышнями под ручку не прогуливался. А тебя твой парень не заревнует? – попытался я грубоватой шуткой отвлечь её внимание от страшных воспоминаний, но, видимо, перестарался.
    Я почувствовал, как напряглась её рука, и глухим, мгновенно севшим голосом она грубо, с вызовом ответила:
    - Да пошёл он! Плевать я на него хотела. Да и вообще, какой он парень? Так, сопля.… А где именно ваш дом, Городская-то большая? – неожиданно резко сменила она тему, словно подвела черту, вычеркнула его из своей жизни.
    Я с изумлением взглянул на неё, поразившись, насколько точно и жёстко охарактеризовала эта малолетка своего бывшего друга, хотя выглядел он намного старше её.
    Да, прав оказался мой сын насчёт эпохи разделения – отделяются добро от зла и правда от неправды.
    "…И делающий неправду пусть оскверняется до конца, а праведный – да творит правду ещё…"
    - Да, не слабо ты его.… Но поделом. Вернее, по делам. А дом мой напротив завода ЖБИ, на соседней улице.