КАМЕНЩИК

Провожали Сашу в армию весело. Гостей было много, что не совсем устраивало родителей, не рассчитывавших на такую уйму народу.

Первый день ходили в районный военкомат – на последнюю в родном городе комиссию. А после -  пьяное гулянье до позднего майского вечера.

На следующее утро собрались только близкие друзья и соседи. И веселье продолжилось. Но не для Саши. В этот день он уже не пил. Не мог позволить себе  расслабляться перед неизвестностью. Характер такой. Сегодня к обеду, а точнее к двум часам, надо явиться в военкомат, откуда их, призывников, автобусом вывезут в областной город. А там - разберут «покупатели». Куда попадет, Саша уже знал - в воздушно-десантные войска, потому что до призыва  окончил курсы парашютистов, где сделал целых три прыжка.

Время неумолимо отсчитывало минуты и часы, и вот уже пора выходить из дому - до военкомата километра полтора пешком.

Пока шли, пацаны постарше и мужики, не слишком давно отслужившие, напутствовали его, давали дельные советы. А один, положив руку на плечо, сказал: «Санек, если будут спрашивать каменщиков, выходи из строя – не дрейфь! Могут куда отправить - за пределы части. Какому-нибудь генералу дачу строить. Там и жратва будет получше и муштры не будет. Короче, не зевай».

Совет запомнился. После школы Саша успел поработать на стройке и мастерок в руках держал. А, значит, и хлеб свой насущный в армии заработает - как пить дать.

      В областном военкомате их еще раз провели по врачам. А затем собрали на большом плацу. Построили, как смогли, после чего один из офицеров стал выкрикивать фамилии и называть подразделения.

Поодаль, напротив полупьяной шеренги призывников, стояли группами «покупатели» - в основном капитаны и майоры с сержантами и старшинами. Саша разбирался в званиях: специально для этого брал в библиотеке литературу. В руках некоторых сержантов виднелись таблички - небольшие куски картона с номерами временных подразделений, куда переходили из общего строя призывники. Первым из них эти таблички сразу же и вручались.

Когда собралась полностью команда, куда попал Саша, один из офицеров – старший, предложил выйти из строя тем, кто не хотел служить в ВДВ. Вышли двое. Здоровый краснощекий сержант их тут же отвел к офицеру военкомата. Остальных построили в колонну по четыре и, минуя высокие ворота, по улице повели к железнодорожному вокзалу.

В вагоне Сашу - Александра Збруева назначили дежурным, потому что он оказался единственным трезвым призывником. Сержант, который поменьше ростом, но такой же коренастый, с рыжими усами, провел инструктаж. В распоряжение дежурного назначили двух застриженных под ноль дневальных. Они были как все, и Саша тут же потерял их из виду. Службу пришлось нести одному.

В какой-то из рейдов по вагону он увидел в рабочем тамбуре трех парней, наплевавших на запрет и куривших здесь - в неположенном месте. Саша сделал замечание и попросил их выйти.

- Смотри-ка, будущий сержант, - заявил  сильно поддатый верзила, нагло глядя ему в глаза, - Уже начинаешь жопу рвать? Выслужиться решил? – он грязно выругался.

Саша сдержался и еще раз повторил просьбу – покинуть помещение. Но не тут-то было.

- А то что? Морды нам всем набьешь? – съехидничал высокий светловолосый парень с красноватым в редких веснушках лицом.

«Истинный ариец», - подумал Саша и улыбнулся: эти трое явно его недооценивали.

- Нет. Зачем же? Просто выведу из тамбура, - он быстро взял верзилу за рукав и приоткрыл двери. По собственному опыту знал - нужно ориентироваться на того, кто сильнее и наглее, чтобы ошеломить остальных, посеять неуверенность. Поэтому и выбрал парня выше и здоровее, но, однако, и пьянее остальных. Перехватил его другой рукой, чуть-чуть надавил в противоположную от двери сторону, и затем, когда верзила автоматически подался вперед, использовал его инерцию, чтобы им же открыть дверь до конца. Оценил ближайшего к себе похожего на карлика - большеголового, с залысинами и свиными бесцветными ресницами - призывника. Его бегающие глазки выдавали недоумение человека, чьи планы расходились с действительностью. Но все же попытку ударить он сделал. Саша нырнул в сторону, показал ему с левой руки в голову и правой с силой нанес удар под дых. Парень зажмурился, машинально согнулся, и Саша толкнул его на светловолосого. Движение, которое тот совершил, было достаточно быстрым - он попытался задержать руками движущееся на него тело, но в последний момент, изогнувшись каким-то образом в узком тамбуре, уже поднимал руки для стойки. Но не успел. Этого промежутка оказалось достаточно. Ариец упал, предварительно ударившись о вагонную дверь головой.

Спиной Саша мгновенно почувствовал опасность – осознал беззащитность тыла. Резко развернулся и стал в стойку. Оказалось – вовремя. На лице верзилы, показавшемся в дверном проеме, нарисовалась пьяная тупая решительность.

- Ну что, не можешь успокоиться? – в Саше вдруг взыграло злое веселье.

За спиной верзилы появился рослый краснощекий сержант, схватил того за шиворот и рванул на себя:

- В вагон! Бегом! - заорал он, - Твоя фамилия, призывник.

Верзила промямлил фамилию и, протиснувшись в узком пространстве, устремился внутрь.

- Что тут у тебя, Збруев? О-о-о, - он увидел одного лежавшего и одного сидевшего на корточках призывника, - Да ты у нас никак боксер.

- Не-а, я не боксер, - Саше стало неудобно от его восторга, - Я уличник.

- Ладно, уличник, иди - зови капитана.

Разбирались недолго. Этим троим строго-настрого запретили выходить из отсека: в туалет - только с дневальным. Кстати, дневальные тут же нашлись и уже на Збруева смотрели как на начальника. Один из них через полчаса доложил, что пацаны – «ну, эти», собираются его - по приезду в Каунас, на распределительный пункт - «отоварить по полной».

- А ты думаешь, я не знаю, что они не оставят меня в покое? Знаю. Но парочке глотки перегрызть я успею.

Дневальный, сообщивший новость - из той же компании. Почему сказал? Два варианта. Либо симпатизировал Саше. Либо нагнетал обстановку. Прощупывал.

- Не дрейфь, Збруев, там нет достойных, - сказал второй, - Точно ты говоришь - одно шакалье. Но их человек десять – с этого микрорайона. И дома кодлой ходили. Этот… с залысинами… ну, которому ты по животу дал, - уточнил он, - этот у них парадом командует. Говорят, ему уже - двадцать шесть.

- Слушай, Войтович, - Саша улыбнулся пришедшей мысли, а ты им намекни – мол, слышал, что Збруев мастер спорта по боксу. Может, подействует.

Улыбаться-то улыбался, но на душе было скверно. Бравада, конечно же, способ защиты, но только внешней – не внутренней. И Саша, изображая бесстрашие, конечно же, боялся. Ему совсем не улыбалось быть избитым в первые же три дня и начать службу с лазарета.


В Каунасе призывников моментально «раскупили» еще раз. Рыжий сержант, обещавший после вагонной разборки взять Збруева к себе, то ли забыл об этом, то ли обещанное место занял художник, которого тот по приказанию капитана искал по всему выползшему из вагонов составу. Саша слышал его выкрики то тут, то там.

Короче, в Каунасе остаться ему не обломилось. Было много достойных профессий, которые востребованы в армии. Таких ребят выискивали и быстро разбирали. Каменщиков никто не спрашивал. И получилось как в анекдоте, не можешь работать, будешь руководить. Забрали Збруева в командирскую учебку - в Ганжюнай. Спросили - сколько раз отжимается, подтягивается, делает подъем переворотом, выход силой. Саша по всем статьям подходил.

К вечеру он уже прибыл в свою часть - в спортзал, где сидел на разложенном на полу матрасе среди таких же бедолаг и опять ждал «покупателей», осмысливая новое обидное слово. Курсант Збруев - попросту стал «курком». А на довольствие его поставили только с завтрашнего дня, и потому сегодня он еще доедал гражданскую пищу – «домашние пирожки», в грубой форме о которых он сегодня был осведомлен.

Завтра подъем в шесть. Саша лег на спину, на отведенный ему на полу клочок территории, покрытой видавшим виды матрасом, и стал смотреть в высокий с зудящими лампами дневного света потолок. Отдельные фразы, приглушенные голоса курсантов, шаги и шелест целлофановых пакетов перемешались с мыслями о доме, о любимой, о родителях и друзьях. Все слилось в единую картинку, сопровождаемую нестройным гулом. Усталость напряженного, богатого на незнакомые события дня, брала свое - все смешалось в сознании и оно, наконец, не выдержав напряжения, свернулось в точку и погасло.


Курсант Збруев стал гранатометчиком девятой роты второго взвода второго отделения.

На первом своем армейском завтраке Саша впервые познакомился с кислым вкусом черного, чуть ли ни как вакса, литовского хлеба, от которого у него сразу же началась изжога. А после завтрака новоиспеченным «куркам» выдали обмундирование образца 1943 года и посадили в бытовой комнате нашивать подворотнички.

Форма на него произвела удручающее впечатление - пацаны, которые как то уже разнились своими лысинами и одежками, вдруг снова стали неузнаваемыми. Все одинаковые – зеленые, в черных сапогах и пилотках со звездочками. «Маразм какой-то», - подумал Саша, разглядывая форму устаревшего образца, в которой и намека не было на голубые погоны и берет.

Он исколол все пальцы иглой, но подворотничок все же у него получился сносный. Даже сержант похвалил, приводя в пример остальным «салабонам» его гимнастерку. С портянками – вообще проблем никаких: не то что у основной массы. Помогла работа на стройке, где сапоги с этими самыми портянками - обязательный атрибут спецодежды. Сапоги, правда, оказались великоваты, но с  учетом наступающего лета, это было воспринято Сашей, как факт положительный. «Не так жарко будет», - подумал.

На первой же утренней зарядке это утверждение потерпело фиаско.

Несколько первых дней, пока приходилось вживаться в образ, тянулись медленно. Они были нашпигованы огромным количеством негатива, приводившего к пониманию, что ты – вовсе не человек. Ты – «тело», как говорили сержанты. Ты - машина, которой необходимо есть, пить, спать, бегать, маршировать, осваивать спортивные снаряды и производить тому подобные незамысловатые действия. То есть «впитывать армейскую науку». Что из этого можно было назвать наукой – сознанию представлялось с трудом. Разве что наука и муштра – синонимы.


В один из дней - теплым солнечным утром, после завтрака старшина построил в две шеренги роту в тени аллейки за пределами плаца и как всегда начал со своих коротких и поучительных фраз.

- Рывня-яйсь… - сочно вывел он и выдержал довольно длинную паузу, - Сырна… - старшина прошелся глазами по шеренге, - Вольна, детки. Ну шта, мальчики с большими х…?  Пирожки домашние уже все выср… али нет еще?
От
Сержанты, стоявшие кучкой в стороне и курившие, подобострастно заулыбались – как будто никогда ничего подобного не слышали.

Старшина - колоритный широкоплечий молдаванин с темными карими глазами, с черными густыми бровями, заложив руки за спину, прошел вдоль строя, выборочно проверяя между делом слабину ремней. Его берет, своей плоскостью почти перпендикулярно располагавшийся к земле, казалось, находился не на голове, а рядом, закрывая правую ее сторону. И от