подозреваемого недопустимы...
– Да хоть бы они физические методы воздействия не применяли, – вставила Даша.
– Да, сколько еще в этой системе безобразий осталось от советских времен! – Его глаза засверкали. – Даже можно сказать: от сталинских времен. Пока Чикатило не поймали, у одного невиновного выбили признание в совершении преступлений этого маньяка. И человека расстреляли! А скольких тогда посадили!.. Полицейские при задержании должны говорить, как в США говорят: «Вы имеете право на молчание».
– Тогда преступления раскрывать не будут, – сказала Оксана.
– Петр Первый считал: лучше пусть десять виновных окажутся без наказания, чем будет наказан один невиновный. Этой мыслью надо руководствоваться… Несколько раз в жизни я обвинял людей в проступках, которые они не совершали. Потом, узнав правду, как я себя винил!.. Власть, все общество должны повести беспощадную борьбу с нарушениями в этой системе. Ведь здесь нарушения особенно недопустимы. – Он взволнованно ходил по избе. – Уличили полицейского в избиении – посадить его надо на много лет! Пока я такой беспощадной борьбы не вижу. А эта пресловутая отчетность в раскрываемости! Ведь каждому понятно, что именно она прежде всего ведет к избиениям и пыткам. Отменить ее надо немедленно. Кардинальные изменения необходимы. Статью о недоносительстве надо отменить. Доносить – некрасиво. И только сам человек вправе решать, что ему говорить, а что нет. Сейчас хоть близких родственников за это не привлекают, а ведь раньше мать могли посадить за то, что она не донесла на сына! – Он помолчал. – Полицейские и судьи должны быть порядочными, как никто другой. Ведь от степени их порядочности судьбы людей зависят.
Часы показывали уже четверть четвертого.
– Ну вот и лекция получилась, – улыбнулась Даша.
– Нет, по плану сегодня лекция «Уважение к женщине».
– А для кого вы ее будете читать, Вадим Кириллович? Мужчин-то нет. А мы и так знаем, что нас надо уважать, – задорно проговорила Даша.
– Мужчины только этого почему-то знать не хотят, – добавила Юля.
– В том-то и дело. Маркс говорил… – дословно не помню – что мужчина определяется своим отношением к женщине. Я тоже не могу уважать мужчину, проявляющего неуважение к женщине, какими бы достоинствами он не обладал.
– А может ему бабы в жизни реально насолили? – заметила Оксана.
– Он обязан внешне не проявлять неуважение… Благородное, рыцарское отношение к женщине надо воспитывать с раннего возраста. Человек, так воспитанный, ни при каких обстоятельствах не может оскорбить женщину, просто не может, и все. Это для него табу. Под угрозой расстрела не сможет. – Юля не отводила от него восхищенных глаз. – А как сейчас? Как хамят женщинам в современных фильмах, сериалах положительные герои! А подрастающее поколение берет с них пример.
– И что, Учитель, какую-нибудь последнюю алкашку вы тоже уважать будете? – фыркнула Оксана. – Или типа воровку?
– Внутренне мне таких женщин уважать, безусловно, трудно. Но разговаривать с ними я обязан с уважением. И еще: настоящий мужчина всегда готов женщину защитить, даже совершенно незнакомую. – Он говорил еще минут десять.
– А какое качество вы больше всего цените в людях? – спросила Даша после лекции.
– Глубину.
– На тривиальный вопрос, – улыбнулась она, – нетривиальный ответ.
Волков ушел к себе. Застучала машинка.
Вскоре пришла Аня. В ее прекрасных глазах было страдание. Она что-то принесла в полиэтиленовой сумке. Пошепталась с Оксаной и тут же вместе с ней куда-то ушла.
Вернулись они часа через два, пьяные. Оксана полезла на печку. Аня плюхнулась на спальный мешок. Посмотрела затуманившимися глазами на Дашу и Иру.
– Как вы могли променять Красноярск на эту… избу? – забормотала она. – Я бы все отдала… чтобы жить в большом городе…
Вышел Волков, посмотрел на Оксану и Аню с удивлением и осуждением. Оксана ему пьяно заулыбалась.
– Не понимаю и не одобряю любви к алкоголю, – удрученно заговорил он. – Человек хочет испытать радость противоестественным способом. Но природа насилия над собой не прощает. А уж девушкам-то тем более пить не пристало.
– У меня… душа болит… – жалобно пробормотала Аня.
– А что случилось, Анюта? – сразу поменял укоряющий тон на участливый Волков. Она вздохнула.
– Я дядю Диму люблю… Всегда любила… С тринадцати лет… Он выйдет во двор и поет, а я слушаю, обо всем забываю. Он красиво поет… Я от своих никогда доброго слова не слыхала, а он меня увидит – обязательно что-нибудь хорошее скажет, пошутит… Конфетку даст… – лепетала она. – Он как к дочке ко мне относился. У них-то детей нет… Недавно я ему открылась… Мы хотели… А теперь …
Она замолчала. Даже очень пьяные люди чувствуют, как правило, что можно говорить, а что нельзя. Полезла в спальный мешок.
Вскоре Оксана и Аня заснули.
Ужинали вчетвером. Спать легли раньше обычного.
Среди ночи Дашу разбудил шорох. Она открыла глаза. И увидала, как Юля вылезла из спального мешка, скинула с себя всю одежду и проскользнула в комнату Волкова. Оксана подняла лохматую голову. Послышался шепот Юли, приглушенный твердый голос Волкова. Вскоре показалась пристыженная Юля. Она залезла в спальный мешок и затихла.
– Ну ты реально… бесстыжая… – пьяно промямлила Оксана. Юля молчала.
«Как бы я его любила! – мечтала, засыпая, Даша. – Он писал бы свой труд, а я бы ему все условия создала для творчества… И мама, конечно, полюбила бы его … Как все было бы хорошо!..»
13
Состояние Иры ухудшалось. Она или надолго замолкала, погружалась в себя, или пускалась в длинные философские рассуждения, бессвязные и путаные. То часами сидела почти неподвижно, то впадала в состояние лихорадочной деятельности, от которой вреда всегда было больше, чем пользы.
Этим утром обнаружили, что Иры нет.
– Она босая ушла, – воскликнула Даша.– Вся ее обувь здесь.
Волков и девушки пошли ее искать. Юля была подавленной, задумчивой, неразговорчивой. Они с Волковым старались не смотреть друг на друга. Покричали. Никто не откликался. Вдруг услышали что-то вроде пения в стиле рэп. Пошли на голос и вскоре наткнулись на Иру. Она сидела под сосной, скрестив босые ноги, пятками упираясь в живот, закрыв глаза, и ритмично бормотала:
– Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе…
– Ага, харя, харя, – проворчала Оксана и стала ее бесцеремонно тормошить.
– Может, сейчас нельзя ее трогать, – предположила Даша.
Оксана, не обращая на нее внимания, потянула Иру за руку и подняла.
– Зачем вы мне помешали? – жалобно лепетала Ира.– Я только-только вошла в медитацию.
Ее отвели в избу.
Вскоре явились с удочками Гаврилыч и высокий жилистый старик.
– Пригодились таблетки. Спасибо, – сказал Гаврилыч. – Вот уловом хочу поделиться.
– Он положил на стол крупного окуня.
Старик остановил свои бледно-голубые глаза, добрые и умные, на Ане и размеренно заговорил:
– Утром, это, невестка из Сосновска приехала, рассказывает: вчера один климовский там шиканул. Все в городе об этом говорят. По всем приметам – отчим твой, Степка. Явился в самый дорогой ресторан. Под глазом фонарь уже был. Это ему Димка глаз подбил. Все самое дорогое заказал. Тут же к нему три проститутки, это, подсели. Денег не жалел.
– Он тот еще бабник, – ввернул Гаврилыч.
– А у него деньгами все карманы были набиты. Напился и, это, в банк засобирался. Мол, надо ему в банк успеть. Проститутки его за ручки вывели. Потом другие видели, как он уже без памяти на тротуаре валялся. С деньгами или уже обчистили – неизвестно. Менты, это, подъехали, увезли.
– Если не успели обчистить, так менты точно обчистили, – хмыкнула Оксана. – Они свое не упустят.
– И вот нет до сих пор, – добавил Гаврилыч.
На Аню нашло какое-то оцепенение. Она неподвижно сидела, подперев голову руками и глядя в одну точку.
Старик повернулся к Волкову.
– Говорят, Ленина, это, хотят из Мавзолея убрать. Это зачем?
– Действительно, незачем, – ответил тот. – Его не надо было бальзамировать. Даже с Крупской тогда не посчитались. Она была категорически против. А теперь пусть уж лежит. Он никому не мешает.
– И мы о том же: пусть, это, лежит. Хотел ведь человек, что б все были равными, счастливыми!
– Да, Ленин искренне желал счастья народу. Но… – Волков принял значительный
вид, – от ликвидации богатых бедные богаче не становятся. Они становятся беднее.
– Это как это? Это если к примеру какого-нибудь миллионера заставить с бедными поделиться, они, это, беднее станут? Не то ты что-то сказал, Профессор.
– Да уж, – поддержал старика Гаврилыч.
– Как люди становятся богатыми?.. – продолжал Волков.
– Да уж известно как: народ простой обворовывают, – проворчал Гаврилыч.
– Честно миллион, это, не наживешь, – добавил старик.
– Большинство разбогатело честно. Искали и нашли идеи и решения, которые оказались для экономики, для общества очень полезными. И общество им за это заплатило.
Старик досадливо махнул рукой. Глаза стали сердитыми.
– Я думал, Профессор, ты, это, умнее.
Гаврилыч тоже насупился. Они ушли.
– Понятно, что ими руководила лишь жажда наживы, – продолжал рассуждать Волков. – Ну что ж, главное, что это для дела хорошо. Можно сказать, что сейчас, пока человек еще несовершенен, жажда наживы – главный двигатель экономики… Конечно, когда одни еле сводят концы с концами, а у других миллиарды, наше чувство справедливости восстает против такого порядка вещей. Но не давать людям богатеть, запрещать частную собственность, предпринимательство – это другая крайность, еще хуже. Здесь нужна золотая середина. Может, ее уже нашли в Швеции…
– Шведский социализм, – кивнула головой Даша.
– Да. Там чем выше доходы, тем выше процент налоговых отчислений. У них нет ни очень богатых, ни очень бедных.
– Вы считаете, что шведы построили совершенное общество?
– Нет.
– А какое общество вы считаете совершенным?
– Общество, целиком состоящее из интеллигентов. Из настоящих интеллигентов, то есть интеллигентов не по образованию, а по душевным качествам. Я встречал истинных интеллигентов, окончивших только 8 классов. – Он сделал паузу и веско произнес: – Прогресс – это увеличение доли культурных и порядочных людей.
Как только он замолчал, Юля, уже давно проявлявшая нетерпение, встала. Она заметно нервничала. «Неужели опять стих прочтет?» – подумала Даша.
– Я решила вернуться к Сереже, – выпалила Юля.
– Юля, он нехороший человек! – воскликнул Волков.
– Знаю, Учитель, что не хороший. Зато он меня любит!
– Ты уверена? – спросила Даша.
– Да… Он мне как-то признался, что ему нравятся только культурные девушки. «Некультурные, – говорит, – мне быстро надоедают». – Юля мельком взглянула на Аню.
– Ишь ты какой ценитель культуры!.. А ты-то его любишь? – допытывалась Даша.
– Не знаю. Может быть и люблю… Я должна перед уходом все сказать, – волнуясь, стараясь не глядеть на Аню, продолжала Юля. – Когда мы в тот день с дядей Леней за грибами пошли, то Аньку встретили. Она в руке совок держала. Тут же исчезла. А минут через пять мы вдалеке звон стекла услыхали. Дядя Леня встревожился. «Там же, – говорит, – Учитель банку с деньгами закопал. Я
