Эпоха Пятизонья (второй романа о Косте Сабурове)

здесь же можно было купить из-под полы «крокодила» – дешевый самопальный наркотик, от которого кожа на ногах становилась, как чешуя настоящего крокодила, и от которого человек сгорал самое позднее через полтора года.
Костя оторвался от стереотрубы и встал.
– Ты не особенно-то мелькай, – предупредил генерал с отеческими нотками в голосе, – а то «они» нас вычислят. Может, пройдешь под землей? Как бы безопаснее.
– А кто-нибудь ходил? – спросил Костя.
Осторожный Берлинский стал действовать ему на нервы. Перед смертью не надышишься, подумал он, цепенея от злости. Была не была. Все эти страхи ему уже надоели.
– Ходили… – вздохнул генерал, – только на поверхность не выходили. Но это еще ничего не значит, – поспешил он успокоить Костю, – вчера нельзя – сегодня можно. С Зоной всегда так.
Изучали, с удовлетворением подумал Костя, систематизировали материалы. Только все эти теории коту под хвост. А на практике сам черт ногу сломит. Зона, она на то и Зона, чтобы нельзя было привыкнуть.
– Ну значит, не пойдем, – согласился он, – нечего рисковать.
Он еще несколько минут посмотрел для приличия в стереотрубу и сказал как можно тверже:
– Ну что?.. пора!
– Пора… – поднялся генерал, посмотрел на Костю, как на покойника, и вдруг перекрестил его. – Ты уж прости меня, старика, и будь осторожен, как Бог. Ты наша последняя надежда. Если не вернешься, после тебя крах по Руси пойдет. Вот так там наверху мыслят, – генерал потыкал пальцем в потолок, – а они, поверь, знают больше нас с тобой. Положение хуже некуда. Может быть, даже вся Русь упадет. Все пережила: царизм, коммунизм, войны, катастрофы, а здесь упадет.
Да, подумал Костя, эпоха Пятизонья. Кто бы мог подумать? Об этой эпохе на каждом углу твердят. Аж противно. Может, она и действительно наступила, кто знает? Как вообще эти эпохи возникают? Задним числом, наверное, подумал он, когда у ученых время думать появится. Сейчас они не думают, сейчас они в шоке.
– Вернусь… – твердо пообещал он и опустил глаза, потому что глаза у генерала были на мокром месте.
Черт знает что… подумал он, у меня у самого кошки на душе скребут, и, поправив на плече дробовик АА-24, вышел, не оглянувшись, чтобы спуститься по винтовой лестнице на первый этаж. И сразу стал одиноким, как перст, и чувства у него обострились до предела. Где-то что-то попискивало, как голодная мышь, да вроде бы еще и скрипело, словно флюгер на ветру. Через дверь аптеки можно было беспрепятственно выйти наружу. Впрочем, разглядывать на Лубянском проспекте и Маросейке, кроме пыльного асфальта, было нечего. Костя толкнул от себя дверь, сделал шаг наружу и постоял на ступеньках. Где-то шумел город, а здесь было тихо, как на окраине. Ветер тихо шелестел в проводах и гнал пыль в сторону плешки. А скрипела, оказывается, аптечная вывеска над входом, да еще вдоль бордюра перекатывался стаканчик из-под кока-колы. От Зоны Костю отделяло каких-нибудь десять шагов. Как странно, думал он, два мира, а границы не видно.
Из каких соображений генерал выбрал именно это место, Костя не знал. Должно быть, просто ткнул пальцем в карту, попал в Старую-Новую площади, и дело завертелось со всеми вытекающими: планами, разработками и утверждениями высокого начальства. А может, путем научного анализа вычислил и, не говоря никому ничего, привез, и – вперед, и с песнями! А я исполняй. Как-то просто, без проводов, без оркестра, без пирогов с водкой – кинули щенка в речку – плыви себе на волю!
Ничего не выйдет, подумал он обреченно, что-нибудь да случится. Со мной в жизни всегда так: какая-нибудь маленькая деталь, несостыковка рушит все, даже самые выверенные планы. Вот и тогда, в Чернобыльской Зоне, так готовились, так тщательно все продумали, выверяли, но даже не доехали до КПП. Он вспомнил эту истории, когда всю телевизионную группу убили, кроме него, и не кто-нибудь, а странные немцы, пришедшие из другого времени. Так что не будем ничего планировать, подумал он, за этими планами обязательно кто-нибудь наблюдает, и не дай бог, в них вмешается.
Костя, как всегда впал в рассуждения: все мгновенно стало прошлым, очень далеким прошлым, словно сто лет прошло. Есть только настоящее, думал он. Момент. Время, отпущенное на размышления. Надо полагаться только на ощущения. Но ощущения ему ничего не подсказывали. Он вздохнул. Ну где ты, «анцитаур»? Пропал, что ли? И бездумно сделал шаг на тротуар. Его край был близко – там, где начинался пешеходный переход через Лубянку к плешке. Если бы не пыльная полоска поперек зебры, можно было подумать, что сегодня воскресенье без машин, решил он и осекся. «Грозный ветер» вдруг пришел со стороны Славянской площади, быть может, даже от высотки на Устьинской набережной. Он сдул пыль с зебры, и Костя замер. Это было предупреждение, как тогда на мосту в Чернобыльской Зоне, когда «Великая тень» сделала его стотонным и неподъемным. Должно быть, «грозный ветер» не распознал, с кем имеет дело, а может, спал, и ему что-то почудилось, вот он и дунул, но не нашел врага. Может, я для него невидим? Шлем беззвучно закрыл голову, и Костя стал слышать то, что не слышал раньше. Например, голос словно в наушниках: «Ну что же ты?.. не бойся…» А-а-а… ну да, решил Костя, это же генерал следит за мной. Надо будет ему сказать, что «они» уже там, на набережной. Фигушки! Не пойду здесь. Не пойду! Однако голос, совсем не похожий на генеральский, прошептал: «Пять шагов вперед, три налево, потом вдоль поребрика и прямиком к ступе». Только после этого в наушника раздался напряженный голос генерала: «Костя… где ты? Я тебя не вижу…»
Костя сделал шаг вперед, и связь не то чтобы оборвалась, а делалась глуше с каждым шагом сразу за разделительной полосой Лубянского проспекта. Это был проход – тот единственный, который все искали, но не могли найти. Поди его вычисли, если у тебя нет «анцитаура». Голос генерала еще пробивался: «Главное, дойти! Христом Богом прошу!», но словно через пустыню Сахара: «Костя… молодец… Костя… я в тебя верю…» Другой же голос внутри головы сказал: «Все нормально, все нормально…» Эдак меня лишат воли и свободы выбора, с усмешкой подумал Костя и внаглую перешел дорогу, сделал три шага к поребрику и двинулся вдоль него. На стекле шлема зеленым высвечивалась информация: в правом нижнем углу карта – углы Ильинских ворот и ступа. Зеленая точка над картой говорила о том, что опасности нет, то есть Костю не облучали и на него не смотрели с помощью современной техники, и опасных магнитный полей вокруг не наличествовало. Только одно было удивительно – деревья вблизи оказались зелеными и листочки на них были вовсе не крохотные весенние, а большими, яркими, летними. Лето! Костю это поразило больше всего. Над Кремлем по-прежнему висели мрачные тучи, и был заметен край белого кольца. Его завихрения вблизи, большие, неровные, внушали непонятный страх, поэтому Костя на небо старался не смотреть. Мало ли чего.
У ступы он остановился и подумал, что прошел ровно половину расстояния до другого края Старой площади. Но дальше по поверхности идти было нельзя. Костя не видел опасности, но почувствовал ее как живую реку. Она текла здесь, рядом, стоило протянуть руку. Костя словно стоял на дне ее, а начиналась она сразу за ступой.
А еще из резных окошек Политехнического музея кто-то наблюдал за ним – не человек и не животное. Костя не знал, кто именно, но то, что наблюдал, было совершенно очевидно. Разведчик, должно быть. Следит, гадая, почему меня не убило. Напоследок он услышал голос генерала: «Все, Костя, почти не вижу тебя… все двоится… пелена... удачи…»
Осталась ерунда – миновать половину сквера-плешки, две полосы проезжей части и приблизиться к скособоченному танку. Танк действительно замер перед зданием-башней, уткнувшись в него пушкой. Угол здания на уровне второго этажа был снесен снарядом. В разбитом окне сиротливо колыхались белые шторы. Обойти танк и сразу за зданием свернуть в сквер. А в сквере – нырнуть в вентиляционный колодец. Ход вел аж в самый Кремль. Таков был гениальный план генерала. Через оптику все выглядело просто. Ни тебе привычных ловушек, ни преград, и воздух не колышется, как над «аттрактом», который всегда и везде теплее окружающей местности и действовал, как микроволновка, так что попавший в него варился в собственном соку. Только вот посреди Ильинских ворот появился «светлячок». Это был продолговатый огонек с овальными краями. Он висел точно над перекрестком, словно зрачок невидимого глаза. Стоило Косте сделать шаг вправо, как «светлячок» повернулся в его сторону. Бдит, понял Костя. Значит, путь через перекресток заказан. Рисковать не стоит. Остается одно – лезть под землю. Ох, как не хотелось ему этого делать. Не лежала у него душа к подземному миру. Что там, в метро, одному Богу известно. О метро генерал ничего не говорил. Известно было, что все те люди, которые находились под землей в момент образования Кремлевской Зоны, на поверхность не вышли. Судьба их так и осталась загадкой. «Считается, что они пропали без вести», – это все, что сохранилось в памяти у Кости из того, чем его накачали. Станции, попавшие в Бульварное кольцо, были закрыты, как впрочем, и станции, попавшие в Полосу отчуждения. Можно сказать, что работа метро с тех пор была парализована.
Он уже собрался было наперекор всему, в том числе и здравому смыслу, продолжить движение через сквер, как увидел то, от чего волосы у него стали дыбом – ступа парила в воздухе. Ее золоченый набалдашник с крестом колыхался выше самых высоких деревьев. Внутри ступы жарко и ярко горело паникадило, и свет от него точно указывал на вход в метро. Он сопровождал Костю, пока тот без оглядки побежал вниз по широким, плоским ступеням. Патроны в дисках при каждом шаге громыхали: «Дум-дум… дум-дум…» В темноте включился усилитель зрения, и мир стал зеленоватым. Костя оглянулся – ступа все еще висела над входом в метро, внутри у нее горело, как в домне, и очень походило на оранжевое марево, которое давеча светилось на Лубянской площади. Костя споткнулся и сел на пятую точку, а когда посмотрел в глубину подземного перехода, то увидел человека. Пока Костя падал на бок, пока клацал затвором дробовика и по всем законам тактики боя отползал за ближайший ларек, человек пропал. Глупее всего было то, что сверху все еще светила ступа и Костя был, как на ладони. Он сунулся туда-сюда, нашел какую-то дыру в стене и пополз между стойками. Это оказался парфюмерный магазин. Пахло духами, пудрой и стиральными порошками. Внутрь шлема попадали все те запахи, которые «титан» находил безопасными. В неровном зеленоватом свете мир предстал плоским. Костя заполз за прилавок и осторожно поднялся. Человек, насвистывая незнакомую мелодию, стоял в дверях и не делал попытки спрятаться или убежать. Мало того, он помахал рукой и сказал на чистом русском языке да еще и с волжским говорком:
– Привет!
– Привет, – ответил Костя и опустил дробовик.
Стрелять в безоружного человека было не с руки, хотя и следовало, конечно, быть настороже, а то в этих Зонах черт знает, что случается, подумал он.
– Я смотрю, ты капитально вооружился, – сказал незнакомец и стал ковыряться спичкой в зубах.
– Ты кто такой? – не слишком дружелюбно спросил Костя, памятуя сразу о