Доля казачья 11. Белые и красные

рубит в капусту: особенно немчуру, латышей, да поляков. Извечных врагов Украины.  Но подрежет ему крылья новая власть. Не любит она таких народных героев. С его слов: видел Алексей: и Клару Цеткин, и Льва Троцкого, и Ленина,  и кого он только не видел, за всю эту последнею военную кампанию.
  И в это можно было поверить. Такой уж он был весёлый человек, уже весь поседевший, Алексей Федоркин, что для него, не было ничего не возможного.  Прискакал на взмыленной лошади, один из наблюдателей и сообщил, что пароход идёт по нужному маршруту, и скоро будет под нашим берегом.
  От него ничего больше не требовалось: только наблюдать, и не высовываться. Что и делали с успехом наблюдатели. У них и позиции свои имелись, но все они были созданы только, для наблюдения, и никак не для боя. Лежит за пулемётом Алексей, и со своего Максима пыль сдувает, да протирает его. Очень уж уважительно относится казак-фронтовик, к этой изумительной, по боевым качествам немецкой машинке. За всю войну, она ни разу его не подводила: и жизни ей он был обязан не раз.  Рядом с ним второй номер, тот уже самолично все ленты перебрал, и к бою приготовил. Боится он ослушаться Алексея: в бою тот непредсказуем, сказывались его многочисленные ранения, и контузия. Мог и в ухо двинуть напарнику, за малейшее его промедление.
  Тот только одного человека признаёт сейчас: Луку Васильевича, и ждёт его команды, из другого окопчика.
    - Я с другими казаками, по разные стороны пулемёта, и прикрываем его от обхода с тыла, и разных там охватов. Взял в руки самодельный рупор Лука Васильевич, лишь только стал пароход подходить, к казачьей засаде.
    - Всех лишних людей просим с палубы удалиться, так как предвидится пулемётная стрельба: во избежание ненужных жертв.  Комиссара Попугаева просим дать команду капитану остановить пароход и бросить якорь. В противном случае, ваша галоша, будет потоплена из пулемётов, и орудия.
  Последнее предупреждение! - Бодров добавил, для большей острастки,  -пусть Попугаев призадумается.
  Заметались люди по палубе парохода: «Амур», очень не хотелось им попасть под пулемётный огонь, и ни за что погибнуть. Да ещё, если дура - орудия жахнет по ним, пару раз.  Не хотел пароход останавливаться, и шёл прежним курсом, только солдаты красноармейцы залегли вдоль его борта. Приготовились они, к отражению атаки, которую никак  не исключали.
    - Нестор Иванович Махно, прошу вас, дать предупредительную пулемётную очередь, по металлическому баку, что чинно стоит на палубе. Пусть посмотрят товарищи-ослушники, как ты сможешь второй очередью,  сделать из них фарш, для начинки пирожков.
    - Огонь!
    Заработал, как часики пулемёт Максим, и от бака на палубе парохода полетела краска, вместе, с ржавчиной. Она сыпалась ровненькой строчкой, и, похоже, было, что что-то писали там пули, на возмущённом металле.
    - Кто приказывает остановиться? - спрашивает с палубы: и напуганный и возмущённый комиссар. Не ожидал он такого варианта со стрельбой, и был не на шутку бледен.
    - Прочитай на баке! Там всё написано: ясно, и понятно: стрелять мы больше не будем.
  Робко пошёл к баку Попугаев Аскольд Нидерландович, революционер, как он сам любил себя называть, в третьем поколении. И неожиданно замер там, и ещё долго не мог придти в себя, от прочитанного текста.
    - Там написано: Ленин! – послышалось его изумлённое восклицание.
  По реке всё хорошо прослушивалось, так как было раннее утро. И даже, было слышно, как чиркнула спичка в его дрожащей руке.  Комиссар Попугаев, усиленно думал, и ронял на палубу сломанные спички: одна за другой. Он впервые не знал, что же ему делать, в данной, и очень сложной и такой не стандартной ситуации.  Попал он, как говорится в народе, как кур во ощип!
    - Останавливай машины и бросай якорь!  Вот и всё,  что пока, от тебя требуется герой.  Документ, тобой уже получен, и прочитан – действуй комиссар! Но тот не торопился действовать, и пришлось уже Алексею, продолжить свою политическую беседу, с отупевшим оппонентом.
    - Распоряжение Владимира Ильича Ленина, вождя всего мирового пролетариата, вами уже получено комиссар. Но оно вами игнорируется. И тут непроизвольно, сам напрашивается вопрос – почему?
  А нам надо срочно продискутировать утверждённый вождём, и остро поставленный перед всей общественностью вопрос.  О руководящёй роли пролетариата в мировой революции: его гегемонии.
    - Или вы отказываетесь от дискуссии, с более сильным противником? То это вопиющий факт безответственности. И совсем не по-революционному вы поступаете, товарищ Попугаев Аскольд Нидерландович.  Саботируете работу своей творческой мысли. Или свободное пролетарское мышление вам недоступно, и оно всё ещё находится в плену буржуазных предрассудков.  Так это настоящий позор для вас,  революционный комиссар! И ещё нам надо, поскорее внести с вами ясность в сложившуюся политическую ситуацию, на всём Дальнем Востоке.  Думайте Аскольд! Думайте: поскорее!  И у вас, комиссар,  и у нас есть на то полномочия, революционного правительства, разъяснять народу,  линию нашей партии  – действуйте!
 





  Но и сейчас не поторопился Аскольд Нидерландович.
    - Готовь Нестор Иванович, пулемёт к огню на поражение ослушника, и революционера в третьем поколении, Попугаева Аскольда Нидерландовича. Он  повёл свою непонятную нам, левую линию, идущую в разрез с основной линией партии, и изжил себя, как чуждый партии элемент. И поэтому подлежит презрению, и даже большего наказания. За великое ослушание его, и получается, что предательство им: интересов трудового народа.
    - А так же, за не уважение им: имени нашего вождя Владимира Владимировича Ленина.
    Вот это последнее, и достало комиссара, как говорится до самых печёнок.
    - Я согласен дискутировать! – завопил бледный и возмущённый Аскольд Нидерландович.
    Он чуть не плакал, от нанесённой ему обиды, невидимым противником.
    - Я против такой постановки вопроса! И я согласен,  хоть с кем дискуссировать, и в любое время, дня и ночи.  Запомните, это, господа: но мне вы не товарищи!  И смею вас заверить ненавистный мне, Нестор Иванович Махно, что тут, в свободной дискуссии, меня ещё никто, и никогда не побеждал.
    Хотя у вас, и есть очень весомый аргумент прекратить всякую нашу дискуссию в вашу пользу, всего одним росчерком: пулемёт Максим.  А это уже: незаконный приём, запрещённый международной конвенцией: угрожать оппоненту оружием.  Я категорически против всякого произвола, против моей  личности. Против!
    - Стоп все машины на дискуссию! Стоп! Бросай якорь, скорее капитан! – вопит  возмущённый до глубины души Аскольд Нидерландович.
    - Давай пока не началось! - носится по пароходу комиссар. Совсем, как сумасшедший, со своим огромным маузером в руке.  Очень достал его своими обвинениями, наш оппонент Федоркин.
  Того и гляди, что Попугаев,  начнёт палить из своего оружия, во все стороны: от нанесённой ему великой обиды. Не ожидали мы такого оборота дела: не было запланировано этого эксцесса с комиссаром, в наших планах, но отступать было уже некуда. Всё пошло не по плану, и неизвестно было, куда всё это выйдет, и чем закончится.  От борта парохода отвалила лодка и ходко шла к нашему берегу, за оппонентами Попугаева.  Сели мы трое в лодку, да ещё огромную корзину Федоркина, прихватили с собой, и поплыли на пароход Амур. Что было там, в той корзине, мы так и не узнали сразу. Но потом: все диву дались, вот это голова!  И всё же переиграл нас всех Федоркин, своей находчивостью: мы в этом ещё раз убедились. Накопил он богатого опыта,  в идеологической работе с массами, на своих многочисленных войнах. Возможно, что и сам комиссаром был, но таит это от казаков.  И мы не удивились бы этому, на него это, очень было бы даже похоже.
  Все пассажиры ожили после прекращения, непонятной им стрельбы, и тоже заинтересовались непонятной никому, и оттого ещё более ожидаемой дискуссии.  Они-то, люди серые,  и слова такого отродясь не слыхивали - дискуссия. И как она будет, происходить, эта дискуссия: этого они тоже не знали. Так как усердно прятались от пуль неведомого им, Нестора Ивановича.
  Но всё же, предполагали пассажиры, что интерес тут будет огромный: жарко всем будет.  Одни с восхищением рассматривали металлический бак на палубе, красиво исписанный пулями.
    - Ну, надо же, как пером всё написано: Ленин!
  - Другие смотрели во все глаза, на нас казаков.
    - Оппоненты прибыли! Знал нас хорошо комиссар Попугаев, и сильно не удивился.
    - От вас станичники, я и большего мог ожидать, потому, что для вас человека убить, всё равно, что муху прихлопнуть. Он был разъярён, и всё не мог найти себе места. Хотя за большим столом,  что выставили матросы на палубе, его было с избытком.
  Алексей, как чародей раскрыл свою огромнейшую корзину, и извлёк оттуда не менее приличную часть окорока, затем большого зажаренного гуся, шмат сала, и огромную бутыль самогона.
  Он не перечил комиссару, а всё делал молча и деловито, как у себя дома. Когда тот увидел всё, что так неожиданно появилось на столе, то невольно начал глотать голодную слюну. Совсем, как голодный домашний пёс, который помимо своей воли, сразу же забыл, при виде обильной еды, свои конкретные обязанности. Искус, был большой. Откуда ему, при всех своих неотложных делах, и притом ещё холостяку: пробовать такое обилие вкусной еды. С аппетитной румяной корочкой, которая уже ждала его. Или хотя бы, человеческого отношения к ней: со всем подобающим уважением. Как к подарку Божьему! А тут? Видеть всё это искушение, и то приходилось, очень редко, и издалека, а пробовать?
  Зато Федоркин был на высоте. И он незамедлительно начал свою речь. Хороший оратор, как говорили в древней Греции, должен чувствовать в себе, духовное блаженство. И только тогда, он мог передать всё величие слова и разума: как дивный полёт птицы.
    - От желудка всё исходит, Аскольд Нидерландович! И как видите, мы казаки очень серьёзно подошли к этому делу: творчески!
    Разлил он по стаканам самогонку, порезал ножом сало и гуся, настрогал мяса с окорока.  Развернул казак, расшитое полотенце на столе, и тут: запах от хлеба: духмяный,  и здоровый, от которого задохнуться можно было. Так и разлился над столом, пленяя всех своим ароматом. Каравай хлеба свежевыпеченного,  в печи русской, любого с ума сведёт: не иначе. И комиссар сам не понял,  как оказался за столом вместе с казаками: всё это произошло помимо его желания. Он,  как бы, выпал из своей стальной обоймы, сдерживающего его волю, все последние годы.
    - Наливай!
- Выпили самогону, уже почти примирённые две стороны, и усердно закусывают обильной едой. Сейчас им не до выяснений стало, кто и на какой политической платформе стоит.  Какая разница!
    Выпили и по второму разу и понемногу разговорились.
    - Ты стрелял из пулемёта? – спрашивает комиссар у Федоркина.
    - А кто же, как не я?- отвечает ему Алексей.  Разве по подчерку не видать? Я всю Империалистическую войну отбухал, как один день прожил.  И с немцами под Брестом братался: мы винтовки в землю штыками втыкали, и обнимались, не хотели мы больше воевать.  И Троцкого я слушал, и Ленину руку жал. И на Украине, у батьки Махно одно время служил,